«Что мне не совсем ясно, — спросил Винсент, — так это то, как именно, по вашему мнению, Грабянски вписывается во все это. Я имею в виду, пара украденных картин, вот что он пытается застрелить. Он не фальсификатор, он вор».

  «И такие люди, как Сноу и Текрей, покажите им возможность заработать серьезные деньги, и они будут торговать всем, чем смогут. Продать пару Далзейлов какому-нибудь коллекционеру, который просто хочет отметить их галочкой и оставить в своем хранилище, это легкие деньги. Скорее всего, поможет финансировать остальное.

  — Однако Грабянски… — настаивал Винсент.

  — Послушайте, — Джеки Феррис положила руку ему на плечо, — мы уже пытались сблизиться с Эдди Сноу. Это никогда не работало. Пошлите кого-нибудь под прикрытием, и Сноу учует их запах еще до того, как они обменялись рукопожатием. Твой Грабьянски уже внутри. Мы просто должны держать его как можно ближе. Вы делаете. По крайней мере, он может помочь нам привлечь Сноу к ответственности за получение краденого. И кто знает… — быстрая улыбка озарила ее настороженное лицо, — … если нам повезет, мы можем получить больше. Хорошо?"

  — Хорошо, — Винсент улыбнулся в ответ. "Почему нет?"

  — Что бы тебя ни беспокоило, — сказала Холли, водя руками по телу Грабянски, — я рада, что это не лежит на моей совести. Прямо на этих плечах, здесь, на шее, тебя как будто схватило. Она сильно надавила большими пальцами. "Почувствуй это? Я с трудом могу его сдвинуть».

  Грабянски чувствовал это нормально. Яркие маленькие стрелы боли вонзались в верхнюю часть тела. Но что касается того, что беспокоило его, то, конечно, она ошибалась. Кроме того факта, что с тех пор, как он отвел Эдди Сноу в сейф и показал ему картины, он ничего не слышал. «Это займет некоторое время, — сказал Сноу, настраивая обстановку. Я вернусь к вам, как только смогу. И Резник — ничто не убедит Грабянски в том, что детектив-инспектор поехал в Лондон только для того, чтобы подразнить его возможностью арестовать его за кражу картин Далзейла. Нет, он знал Резника: просто еще не знал, что тот приготовил для него.

  — Ты уверен, что выполнял те упражнения, которые я тебе показывал? — спросила Холли, водя большим пальцем в пространство между ключицей и лопаткой.

  — Мммм, — пробормотал Грабянски в белую вату.

  "Каждый день?"

  «Умм».

  «Ну, когда мы закончим, я покажу вам еще один для легких. Указательный и большой пальцы вместе, глубокий вдох, широко раскиньте руки и резко выдвиньте вперед согнутую переднюю ногу. Это хорошо делать перед открытым окном».

  «Сделай это перед открытым окном, — думал Грабянски, — и я могу просто броситься в него».

  Семнадцать

  — Сколько слов для вагины ты знаешь, Чарли?

  Резник фыркнул от неожиданности и отложил в сторону холодную пенне аррабиата , которую перекусывал.

  Ханна сидела в своей обычной позе, поджав под себя ноги на диване, с лампой, опущенной за голову, и читала. Для разнообразия не играла музыка. В доме было тихо, его окружала тьма снаружи.

  — Полагаю, — сказал Резник, — у вас есть веская причина спросить?

  — Скромный, Чарли?

  "Наверное."

  После нескольких месяцев совместного сна они оба знали, что это правда.

  «Эта книга, которую я читаю». Ханна держала тонкую книгу в твердом переплете, голова и обнаженные плечи молодой женщины просочились сквозь синеву на обложке, а на ее коже красным и строчными буквами было написано название в разрезе … «Женщина в нем, та, что рассказывает историю, она учит английскому…»

  "Как ты."

  «Совсем не такой, как я. По крайней мере, не так много. Во-первых, она работает в Нью-Йорке. Так или иначе, она пишет эту книгу, академическую, о сленге, разных диалектах. Каждый раз, когда она слышит новое слово, другое употребление, она записывает его».

  — Как слово для вагины?

  "Точно."

  — И их много?

  — Разве ты не знаешь?