Линн покачала головой и издала звук, нечто среднее между смехом и стоном. «Лечи боль и позволь природе идти своим чередом. Мама говорит, что они начали говорить с ним о том, чтобы лечь в хоспис, и он сказал им всем отвалить. Сказал, что лучше умрет дома со своими курами.

  У Резника было видение птицефермы, которую он никогда не видел; ряд за рядом деревянных хижин, мелкоячеистой сетки и шелухи зерна. — Ты закончил? он спросил.

  Она покачала головой. "Эти выходные. Воскресенье."

  Резник взял ее руки в свои. "Мне жаль."

  Она кивнула, не поднимая головы. Не желая смотреть на него, не тогда.

  «Если я могу что-то сделать…»

  — Нет, я так не думаю. Быстрая улыбка. "Но спасибо." Она хотела, чтобы он сжал ее в объятиях и крепко обнял. Иллюзия, что если бы он это сделал, то все было бы в порядке.

  За пределами территории замка группа японских туристов почти заблокировала мощеный двор, фотографируя все, что попадалось им на глаза. Робин Гуд, подумал Резник, должен за многое ответить.

  Он и Линн шли по тропинке между ними, пересекая угол Гончих ворот и поднимаясь по холму мимо входа в отель «Ратленд», направляясь в направлении канатной дороги и Каннинг-серкуса. Через дорогу от старой больницы Резник остановился. "Спасибо."

  "Зачем?"

  — Расскажи мне, что ты сделал.

  «Ты не будешь…»

  Он покачал головой и улыбнулся. "Ни слова."

  Линн отошла на шаг, и Резник протянул руку и коснулся ее руки. "Твой папа. Воскресенье. Надеюсь, все пойдет хорошо. Никогда не знаешь, может быть, все не так плохо, как ты боишься».

  "Да. Может быть. Спасибо, в любом случае."

  — Ты дашь мне знать.

  "Да, конечно."

  Прежде чем она дошла до главных дверей, Резник уже был на пути к своему зданию, руки в карманах, голова опущена, шаг удлинился.

  Двадцать

  Лоррейн ушла на работу раньше, думая, что ей нужно хотя бы показать свое лицо; остаться, самое большее, на полдня. Но после пары часов апатичного пролистывания гроссбухов, вытаскивая самые просроченные счета и передавая их для оплаты, сделав один-два звонка в погоне за бумажными принадлежностями, она вошла в кабинет генерального директора и сказала ему, что ей очень жаль, она просто не может не продолжай. Ее концентрация была расстреляна. Она попробует еще раз после выходных. Он сочувственно кивнул и заверил ее, что понимает: такие вещи, как похороны ее матери, иногда бьют по тебе сильнее, чем ты думаешь. Берите столько времени, сколько вам нужно, возвращайтесь, когда будете в порядке и готовы. Он знал, что человека с опытом Лоррейн, мотивированного не только средней зарплатой, которую он ей платил, заменить ее будет непросто.

  Насколько она вообще думала, Лоррейн рассчитывала вернуться домой, принять ванну, заняться очередной порцией бессмысленной работы по дому, привести в порядок сад. Когда она задним ходом выехала на дорогу, которая вилась через центр промышленной зоны, она поняла, что это совсем не то, чем она собиралась заниматься.

  Воллатон-Парк находился довольно близко к центру города, по другую сторону Дерби-роуд от университета. Свернув с кольцевой дороги, мимо паба шестидесятых годов, похожего на огромный аквариум с золотыми рыбками, она медленно проехала через главный вход и по узкой неровной дорожке, направляясь к богато украшенной куче в центре. Масса лестниц и статуй, высоких арочных дверных проемов и удлиненных башен, Зал давно превратился в музей, и Лоррейн вспомнила себя и Майкла в детстве, с любопытством указывая на чучела птиц за пыльным стеклом, прежде чем убежать и уйти. скользя друг за другом по широким перилам и полированным полам.

  Теперь она обошла само здание, чтобы прогуляться по саду, извиваясь взад и вперед по геометрически расположенным дорожкам с их точным набором кустов и цветов. Все на своем месте. Идеально. Перейдя траншею, протянувшуюся вокруг земли, она села на скамейку и посмотрела вниз через широкую полосу травы на озеро у подножия склона.

  Сколько лет было Майклу, когда он упал? 8? Девять? Погнавшись за мячом, который их отец пинал ногой, он высоко и неосторожно взмыл в воздух, крича: «Лови его! Лови! Поймать!"

  В последующие мгновения все, кроме Майкла, видели, что вот-вот произойдет. Только Майкл, запрокинув голову, не сводя глаз с белого пятна пластика, не заметил, как близко он подбежал к краю, пока, не обращая внимания на предупреждающие крики, ноги не перенесли его в воду — внезапный всплеск. который рассеял ничего не подозревающих уток и довел Лоррейн до крика. Пронзительные крики страха, когда ее отец сбросил куртку, натянул туфли и прыгнул через камыши туда, где размахивали руками Майкла, его голова то появлялась, то исчезала, пока, наконец, его не подняли, вода струилась с него, и высоко над головой отца. Затем крики Лоррейн перешли в слезы, ее тело дрожало, когда она смотрела, как улыбка расширяется на лице ее отца, когда он торжествующе бредет обратно к берегу, с Майклом в безопасности в его руках.