Здесь, как и во всем поселке, с минувшей осени ничего не изменилось. Тот же квадрат пустого двора без признаков огорода. Приоткрытые двери сараюшки и угольно-дровяного лабаза, с десяток белых кур, расхаживающих вокруг мелкого корытца с кормом, сохнущее белье на провисшей веревке… Впрочем, нынче в этом дворе имелось большое и сверкающее черным лаком добавление – вымытый явно недавно, без малейших признаков желтой дорожной пыли «Ленд-Крузер» с «блатным» номером из трех четверок. Он по-хозяйски занял место едва ли не в центре двора. Рядом с ним притулился давно знакомый Михаилу кургузый внедорожник «эскудо» – на нем в поле ездил давний его коллега и злейший враг одновременно – Виктор Семенов. В городе он, разумеется, передвигался на более престижной «Ниссан-Инфинити».

Алдошин заглушил мотор, до упора опустил боковое стекло. Ну, с Витькой Семеновым все понятно – он давно петли вокруг его раскопок вьет. Но вот откуда бы тут взяться «ленду»? С хозяином дома он говорил по телефону два дня назад, принял у него обычный заказ на традиционные «гостинцы» – никакого разговора о других постояльцах и визитерах и в помине не было!

Улька, имевшая в прошлом печальный опыт общения со здешними барбосами, никаких попыток выскочить из автомобиля не предприняла – лишь поставила передние лапы на торпеду и подозрительно осматривала окрестности. Велев спаниелю на всякий случай «сторожить», Алдошин выпрыгнул из автобуса и, разминая поясницу, вглядывался в окна дома в глубине двора.

Вот за одним давно не мытым стеклом мелькнула и тут же пропала чья-то белая физиономия. Скрипнула и с шумом распахнулась дверь, и на крылечке наконец появился хозяин дома, Степаныч. Он приветственно поднял руки:

– Мишаня, привет! Ты точен, как пассажирский экспресс! С прибытием, с прибытием, друг!

Степаныч, в глубоких галошах на босу ногу, проворно спустился с трех ступенек крыльца, зашаркал к гостю. Приобнял, приложил свою небритую щеку к небритой Мишиной, потряс руку.

– Ну, проходи, чего стал-то? А старуха твоя где нынче? Без нее, что ли?

– Моя старушка умная, – усмехнулся Алдошин. – После прошлогодней теплой встречи предпочитает машину!

– Да ну, ерунда какая! – взмахнул руками Степаныч. – Моя Рузайка зимой околела, соседские барбосы тоже куда-то подевались, не видать… Смело выпускай!

– Ну, раз так… Улька, на выход! – Михаил открыл пассажирскую дверцу, выпустил все еще настороженного спаниеля. – Я гляжу, у тебя нынче гости, Степаныч? Не стесню?

– А-а, гости! – хозяин махнул рукой. – Он только машину на пригляд оставил, сам у Евдокимовых ночевал. Ему «удобства» во дворе не в жилу, а там машину, считай, на улице оставлять надо. Вот и оставил у меня свой джип… Да ты проходи, проходи, Миш!

Приглашение подтвердила и появившаяся на крыльце «половина» Степаныча, молчаливая тетка лет сорока с хвостиком. «Половины» у старого холостяка менялись практически ежегодно, и запоминать их имена Алдошин даже не пытался.

– А гостинцы? Может, сначала жрачку примешь, Степаныч? – Алдошин взялся рукой за сдвижную заднюю дверь салона микроавтобуса. – Все, что просил, привез!

– Ну, давай с гостинцами разберемся, – легко согласился Степаныч, обернулся к «половине». – Есть в кладовке место, Маруся? Помогай тогда! Мишаня мой пустым никогда не ездит! Чтобы я без него делал-то!

С помощью Маруси быстро перетаскали в кладовку две сетки репчатого лука, пластиковые корзинки с россыпью банок тушенки и прочих немудрячих дешевых консервов, пару коробок китайских помидоров, прикрытых сверху мини-сеточками китайского же чеснока, мешок комбикорма для домашней птицы. Продукты, приготовленные Алдошиным для собственного потребления, были аккуратно сложены сразу за передними сиденьями. Степаныч лишь с завистью поглядел на запечатанные три коробки с водкой, нарочито громко вздохнул. Маруся же при виде водки помрачнела и кинула на гостя неприязненный взгляд.

– Не хмурься, дура! Мишаня у нас не запойный, это ему на все лето, считай! На раскопках без «дезинфекции» никак нельзя! – Степаныч все-таки прерывисто вздохнул, с трудом отворачиваясь от заветных коробок.

– И ты не переживай, Степаныч! – засмеялся Алдошин, охлопав рукой повешенную на плечо увесистую сумку с гостинцами для застолья. – Всем всего хватит!

– Кто бы сомневался, Миш! – обрадовался хозяин. – Ну, пошли в дом! Марусь, яишенку бы человеку с дороги! Ну-ка, расстарайся! Зеленым лучком посыплем – весь день человек в дороге, ему домашним брюхо расслабить требуется!

– Три десятка я уже для Верки отложила, обещала ей, – попробовала возразить «половина». – А за сегодня мало нанесли куры-то…

– Ты чего несешь, дура! – прикрикнул хозяин. – Что человек об нас подумает? В гробу я твою Верку видал!

– Да ладно, Степаныч! С соседями ссориться нельзя, – попробовал погасить назревающий конфликт Михаил и вжикнул молнией. – У меня в сумке и без яишницы хватит! Вот, хозяйка, принимай! Батон «докторской» колбасы вареной, палочка «брауншвейгской», шпроты… Одну баночку шпрот, не обессудь, мы со Степанычем нынче приговорим, видимо!

Опустошая сумку, Алдошин завершил демонстрацию пузатой бутылкой «финки». Однако хозяин продолжал зло глядеть на «половину», и та под его взглядом нехотя и как-то вынужденно улыбнулась:

– Счас, сделаем! Верка и двумя десятками обойдется – извините бабу на дурном слове, господин-товарищ гость!

Скворчащая на объемистой чугунной сковороде яичница, с ярко-желтыми, не по-городскому бледными желтками, украшенная мелко покрошенным зеленым луком, и вправду стала украшением стола. От тарелки Алдошин отказался – ели из сковородки, подставляя под капающие маслом куски ломти домашнего хлеба. После второй стопки хозяин, предупреждая расспросы гостя, заговорил о ранее прибывших.

– Так что нынче конкуренты тя опередили, Миш! Ну, Витьку ты знаешь, и «лохмот» его эскудовский-паскудовский узнал, верно?

– Что ж ты уважаемого человека Витькой обзываешь? – недобро усмехнулся Алдошин, цепляя вилкой последний желток со сковороды. – Виктор Иваныч у нас давно в бизнесменах, два магазина профильных в Южно-Сахалинске имеет. На «лексусе» по островной столице передвигается, а «лохмот» только для поля держит…

– А-а, плевать мне на него и на евойный бизнес, – махнул рукой Степаныч. – Третий сезон приезжает – и хоть бы луковицу привез, засранец! Видно, не шибко весело его дела в торговлишке идут – ну да бог с ним! Вот человечек с ним нынче приехал – тот, по всему видать, высокого полета птица! Как звать-величать – и не знаю даже. Не представились! На двух джипярах, с двумя охранниками, твою мать! Витька уж перед ним вьется, вьется… Вымыть джипы потребовал, прикинь! От кого потребовал, а? Хоть и от бывшего, но все ж председателя шахтного профкома! Если по-западному, профсоюзному боссу! Нет, Миш, как тебе, а? Тебе, допустим, я по дружбе автобус помою. Без всяких просьб, без оплаты – из уважения! А ему я с какой радости должен мыть?!

Алдошин, пережидая словесную бурю, только хмыкнул и налил по третьей. Звякнул краем своей стопки по более емкой посудине хозяина.

– Не кипятись, Степаныч! Нервы беречь надо, выпей лучше! – сам же до дна пить не стал, знал – за хозяином не угонишься. – Ты говоришь – на двух джипах гости прибыли – а где второй-то? И сами гости куда пропали?

– Как куда? Думаю, на твой участок подались. Уплыли утром еще, – Степаныч взял в руку плоскую жестянку со шпротами, выгреб содержимое вилкой, допил через край, чтобы не пропало, масло. – Слышь, Мишань, второй-то человек, которого с охраной персональной Витька сюда привез – москвич, Абвер! И лодка у него хоть и надувная, а не чета твоей! Я такие в фильмах только видел, десантная, с двумя моторами. На отдельном прицепе везли. Один охранник с ними уплыл, а второй у нас в поселке остался. Связь поддерживать – у них телефон какой-то особый, спутниковый. Сотовые-то телефоны у нас в поселке, сам знаешь, только на сопках работают, да и то по погоде глядючи…

– Да знаю, знаю, Степаныч! Ладно, бог с ними – с Витькой, с Абвером его. Завтра увижусь, сам определю. Ты про себя расскажи лучше, про жизнь свою.