– Бывших разведчиков не бывает, господин Берг! – покачал головой незнакомец. – Илья Берг, как и ваш отец, имели японское гражданство, однако вернуться в Японию из прокоммунистического Китая в то сложное время для них было бы весьма проблематичным, если бы дед окончательно порвал отношения с… моим учреждением. Многого вы просто не знаете в силу своего возраста, господин Берг! Ни один разведчик, уверяю вас, не рассказывает своим малышам вместо вечерних сказок историю своих приключений!
– Допустим. И тем не менее я не вижу никаких причин обсуждать с совершенно незнакомым мне человеком прошлые дела моих деда и отца! Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что я-то не имею к этому совсем никакого отношения? Всего доброго!
Берг положил под блюдечко две тысячеиеновые купюры и повернулся к выходу. Однако не успел он сделать и двух шагов, как вслед донеслось:
– Ваш отец, насколько мне известно, вел дневниковые записи. Неужели там нет даже упоминания об истории с исчезновением коллекции фамильных мечей семьи императора? Ваш дед начал заниматься этой историей в 1946 году, господин Берг!
– Да, отец вел дневник, – Берг вернулся к столу, навис над незнакомцем. – Он много рассказывал об этом. Многое в его дневниках было посвящено моему деду. Но я не могу ознакомиться с этими записями раньше, чем… Черт возьми, я мог бы это сделать два месяца назад – как я мог забыть?!
– Но тем не менее вы знаете эту историю? Не отрицайте, господин Берг!
– Да, кое-что слышал, – осторожно подтвердил Майкл, присаживаясь за стол. – Но, насколько я понимаю, эта история тогда кончилась ничем. Кроме того, дед принял данное поручение совершенно частным образом. К нему обратился тогда…
– Я знаю, кто к нему обратился, – перебил незнакомец. – Если вам интересно, именно я порекомендовал этому человеку обратиться к нему.
– И все же, я не совсем понимаю, почему эта история всплыла нынче, – покачал головой Берг. – И почему вы говорите об этом со мной… Я историк и писатель – но не сотрудник секретных служб! Если речь идет об изъятии дневников отца, то я расстанусь с ними только после соответствующего судебного решения, уважаемый господин! И хочу предупредить вас, что приложу все силы к тому, чтобы воспрепятствовать этому решению!
– Успокойтесь, господин Берг! Мы не собираемся затевать с вами судебные тяжбы…
– Тогда чего вы хотите от меня?
– Ничего особенного, – пожал плечами незнакомец. – Мы хотим, чтобы вы в память о своем дедушке и отце попытались закончить начатое ими дело! Разве это не логично?
Берг рассмеялся:
– Вы и ваше ведомство, как бы оно ни именовалось, просто сошли с ума! Прошло пятьдесят лет, и я не имею никаких навыков по вашей… специфике! В память о своем отце и дедушке я готов сделать многое – но не совершать подобных безумств! Всего доброго! И, прошу вас, не звоните мне больше!
– Хорошо. Хоть это и выходит за пределы данным мне полномочий, я скажу вам кое-что. В стародавние времена ваш дед знал меня под именем господина Осаму. Вам это имя о чем-нибудь говорит?
Осаму… Чувствуя себя совершенно по-дурацки, Берг снова сел. Он много раз слышал от отца это имя: отец отзывался об этом человеке неизменно уважительно. Он было для него символом несгибаемого духа Японии и патриотизма. Он недоверчиво уставился на сидящего напротив человека: мог ли он быть тем самым Осаму? Или просто слышал о нем и решил воспользоваться этим именем для достижения своих целей?
– Простите, сколько вам лет?
– Семьдесят семь, господин Берг, – без запинки ответил незнакомец. – Значит, вам знакомо это имя?
– Да… Но откуда мне знать, что вы – тот самый Осаму?
– У вас остается мало времени до начала вашей консультации в два тридцать, – уклончиво заметил незнакомец. – Если вы не возражаете, я предложил бы вам прогуляться в Ботаническом саду, по дороге в ваш кампус. Обещаю вам: если до конца нашей прогулки вы не измените своего решения, то мы с вами расстанемся, и вас никто и никогда больше не побеспокоит, господин Берг! Как видите, я прошу не слишком много…
Рассчитавшись, мужчины покинули «Красный бар» отеля и не спеша двинулись по аллеям Ботанического сада.
– Тогда, в 1946 году, мне не было еще и тридцати лет, господин Берг! Меньше, чем вам сейчас. Это было время полного упадка духа нашей нации. Мы не только проиграли войну, но и подписали во всех отношениях позорную капитуляцию. Сейчас говорят, что Япония пошла на эту капитуляцию под впечатлением атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки – вы, как историк, тоже так полагаете?
– Но… Но это же очевидно! Бомбардировка и последующая капитуляция были связаны…
– Ничего подобного! – поднял руку японец. – Ничего подобного: ни мы, японцы, ни весь остальной мир в подавляющем своем большинстве просто не имели тогда представления об истинных последствиях применения атомного оружия! О радиации и лучевой болезни тогда знали только ученые. Для простых японцев это была просто очередная бомбардировка. Правда, бомбы были гораздо мощнее прежних, но о радиации просто никто не знал! Я хорошо помню последующее обращение по радио к народу главы правительства – он призывал теснее сплотить ряды и не поддаваться панике. Народ был готов продолжать сопротивление, но…
Старик замолчал, без усилий нагнулся, подобрал с дорожки несколько желто-багряных листьев, поднес их к лицу, вдыхая чуть прелый запах осеннего увядания.
– Впрочем, я не об этом. Как бы там ни было, капитуляция была подписана, и американцы ступили на нашу землю. Они всегда были бесцеремонными, эти американцы, господин Берг! Знаете ли вы, что флагманский линкор USS Missouri под бортовым номером ВВ-63 вошел в японские воды под флагом адмирала Перри? Под тем самым, который остался в черной памяти японцев еще с XIX века? И это тоже было злорадным напоминанием американцев! Им мало было оккупировать страну – они напомнили нам о старом позоре… Они объявили в Японии о тотальном разоружении населения, предписав всему населению сдать не только огнестрельное оружие и боеприпасы, но и символ духа японского народа – мечи! В том числе и фамильные, никогда доселе не покидавшие почетных уголков в домах японцев.
В голосе старика звучали надрывные нотки, и Берг со вздохом подумал, что нынешний день для него напрочь испорчен. Вместо того чтобы спокойно заниматься привычной и приятной работой, он вынужден выслушивать истерические откровения выжившего из ума «ястреба», не смирившегося с поражением страны полвека назад… Словно подслушав его мысли, старик замолчал, бросил на собеседника короткий взгляд, печально улыбнулся:
– Американцы не без оснований боялись нас, господин Берг! Несмотря на категорическое требование сложить оружие и прекратить подрывные действия, осенью 1945 года и даже зимой в Японии еще оставались тайные очаги сопротивления. Мой старший брат, например, в то время работал в одном из центров радиоперехвата и дешифровки. У нас были коды для дешифровки многих каналов связи оккупантов.
– Человек не должен жить только прошлым, господин Осаму, – мягко, чтобы не раздражать собеседника, возразил Берг. – Мы не можем повернуть колесо истории вспять и изменить прошлое…
– Я не сумасшедший и прекрасно понимаю это! Прошлое не изменить, но сегодня мы можем исправить многие ошибки, совершенные в прошлом, – возразил старик. – Так вот, относительно боевых мечей. Японцы – законопослушная нация. Им было приказано разоружаться, и у пунктов приема оружия в Токио и других городов выстраивались очереди. Среди холодного оружия было много старинного. И американцы, поняв это, начали сортировать сдаваемые мечи, отбирая для будущих аукционов наиболее ценные. Но самые ценные мечи были в коллекции семьи императора, господин Берг. Там хранились ритуальные катаны наших предков, фамильное оружие прежних сёгунов… Я не хочу говорить о том, кто и почему внушил семье императора мысль о необходимости сдать оккупантам эту коллекцию. Или вынудил императора передать раритеты оккупационным властям. Говорили разное – что император хочет разделить с народом позор и унижение нации. Что в противном случае кое-кто из семьи может оказаться на скамье подсудимых в готовящемся международном трибунале над военными преступниками… Этой коллекции было место в национальном музее, в мемориале. Так, кстати, считал и ваш дед! Но Вашингтон настаивал, давил на генерала Макартура. Переговоры о передаче коллекции шли всю осень, и наконец была названа дата передачи коллекции. Это был январь 1946 года.
