Она начала не уверенно:
– На моём пальто не было крови.
– Ну, да, их теперь не видно, потому что вы зачистили испачканные места. Так? А главного вы не учли, – Лёвин сделал паузу и, не отрывая взгляда от лица девушки, продолжил, – кровь отмыть с ткани на сто процентов невозможно.
– У меня руки были в крови, потому что я подбежала к нему, взяла его голову и… Ну, в общем, кровь могла попасть на пальто когда я держала его голову. Ну, или от моих рук, которые тоже были в его крови.
– Это понятно, но я спрашиваю о другом. Не хотел принимать решения, пока не поговорю с вами. Теперь я вынужден сделать это, так как вы не смогли ответить на мой вопрос.
Собеседница смутилась, что было явно заметным. То ли желая себя поддержать, то ли стараясь выяснить, что имеет в виду майор, она спросила:
– Я всё рассказала, как было. А какое решение вы не хотели принимать?
– Теперь я вынужден сделать это. Ваше пальто для выяснения точности ваших показании будет передано в криминалистическую экспертизу, где без труда будет выяснено по остаткам от пятен крови и их размерам расстояние, на котором вы могли находиться в момент выстрела. Могу для вас раскрыть ещё один служебный секрет. Говорить? Или же вам и теперь всё равно?
Девушка уже не смотрела в лицо следователю. Думая о чём-то своём, она бесцельно водила пальцем по поверхности полированного стола.
– Ну, так как? Говорить? – нарушил молчание Лёвин.
Теперь её ответ последовал незамедлительно:
– Да!
– Так вот, если в момент выстрела вы находились рядом с погибшим, то обожженные ворсинки на вашем пальто или частицы пороха, выброшенные при выстреле, которых не вооружённым глазом и без специального анализа установить не возможно, смогут многое рассказать опытным криминалистам. Я и сам хотел бы, чтобы вы действительно оказались не причастной к гибели лейтенанта.
Гуля заплакала. Лёвин хотел пожалеть её, успокоить, но сейчас он не имел права делать этого. Ситуация была не критической, а ему было необходимо видеть реакцию опрашиваемой на свои слова. Он продолжил наступление:
– По результатам экспертиз криминалисты составят соответствующий акт, который будет приобщён к делу. А куда нам и вам деваться от фактов? Как вы говорите, других свидетелей кроме вас, в ту трагическую минуту не было. В таком случае кто сможет подтвердить вашу не причастность к случившемуся? Но первым возникнет такой вопрос: «Почему Балтабаева намеренно скрывает факт нахождения в момент выстрела в непосредственной близости от погибшего?».
Девушка, не выдержав прямой откровенности заплакала. Всхлипывая от плача, она заявила:
– Я ничего не скрывала!
Лёвин, как бы, не обращая внимания на попытку девушки оправдаться, продолжал:
– Итак, намеренное сокрытие истинного факта. А за ним следует другой логический вопрос: «А не произвела ли тот выстрел из пистолета Мусаева сама Балтабаева?».
– Нет, что вы? Я не стреляла, он сам…
– Я верю вам, а вот как это доказать? И у меня, и у других возникают вопросы, на которые необходимо ответить теперь или после проведения специальных экспертиз. Но думаю, для вас будет лучше, если это мы сделаем немедленно. Побеспокойтесь о себе сейчас. Потом будет поздно. Я ведь знаю, что вы что-то недоговариваете. Может выстрел произошёл случайно, не намеренно и Мусаев вообще не думал стрелять сам себе в голову?
Лёвин услышал от Балтабаевой то, чего никак не ожидал:
– Извините, я очень устала. Давайте поговорим об этом завтра? Я больше не могу, устала.
Лёвин, ничего не отвечая ей, оставил своё место и направился к окну. Как бы размышляя над предложением девушки, он закурил сигарету и стал смотреть в окно. Там было пасмурно и холодно. Лёгкий холодный ветерок рывками перемещал по асфальту мелкий мусор. Из выхлопных труб проезжавших машин зима вырывала былые клубы отработанных газов и уносила с собой, растворяя их в морозном воздухе. С шумом подъехавшая к зданию ГУВД белая автомашина «Волга», из которой вышел полковник милиции, вернула Лёвина к начатому делу. Он обернулся к сидевшей на том же месте девушке. Она виновато опустила взгляд на стол. «Возможно, она скрывает чьё-то присутствие на месте происшествия, а то и его причастность к самоубийству лейтенанта. И теперь хочет выиграть время, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию с тем, кто нам неизвестен», – размышлял Лёвин. А вслух ответил на затянувшуюся паузу так:
– Ну, зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Или вы хотите дождаться акта специальной экспертизы? Но я думаю, что вы хотите до завтрашнего дня получить новую консультацию у того, кто вас научил так излагать о случившемся. В ваших словах, да и в письменных объяснениях прямо таки сквозит опытный слог работника милиции. Кто вас консультирует по случившемуся? Видимо, вы каким-то образом замешаны в этом деле и потому боитесь справедливой ответственности.
– Нет, совсем не так!
– А как, в таком случае? Я не верю, что вы устали. Тем более что я на вас не давлю и, даже наоборот, стараюсь помочь: разложил вам, как на блюдечке, все возможные варианты исхода вашего умолчания подробностей. А теперь вижу, что вы кого-то скрываете. И если это так, то не случится ли, что вы явитесь соучастницей виновника гибели сотрудника милиции? Вот и думайте, стоит ли выгораживать того, ради которого вы хотите принести неоценимую и никому не нужную жертву. Только вот думать вам сутки я ни за что не дам. Тем более что вся правда рано или поздно раскроется и тогда всё-таки придётся расплачиваться, но уже более дорогой монетой.
– Подождите, я сейчас, – она бегло глянула на майора и, как бы собираясь с силами, глубоко вздохнула и только через десяток секунд, собираясь с мыслями начала говорить:
– Это не я! Сейчас я всё расскажу, и вы сами убедитесь, что я не виновата. Я дружила с Бауржаном. В тот день он пришёл ко мне раньше обычного, часов в пять дня. Часа через два пошли к его друзьям отметить День республики. Когда уже хорошенько посидели там, он стал хвастать своим пистолетом.
– А почему он стал хвастаться пистолетом? – перебил её Лёвин.
– Я не знаю, но кажется, ему на днях выдали какое-то разрешение носить его постоянно с собой. Он ещё говорил, что теперь он может применить его в любой ситуации. Среди нас были ещё другие офицеры милиции. Того, который был постарше остальных, они называли капитаном. Он и попросил убрать пистолет и больше его не вынимать. Потом Бауржан приревновал меня к своему другу. Наверное, он из-за этого помрачнел. Даже чуть ссору не затеял. Мне показалось, что он больше других захмелел. Потом он исчез. Я пошла искать его. Он был на улице, курил. У него было такое обиженное состояние. Я как могла, успокаивала его. Потом он стал приставать ко мне. Я немного обиделась на него. Когда баловались, рукой ощутила у него под мышкой пистолет. Он вновь вынул его и стал демонстрировать передо мной. Я боялась, что пистолет может выстрелить и, предупредила его об этом. А он только смеялся. Он говорил, что умеет отлично обращаться с оружием, особенно со своим пистолетом. Что-то громко щёлкнуло, я не видела, было темно. Я испугалась и как-то машинально потянулась к его руке с пистолетом. А он в это время стал отстранять мою руку и друг выстрел. Отстраняя мою руку своей свободной рукой он, наверное, машинально руку с пистолетом резко притянул к себе. Ну, понимаете, когда человек не хочет что-то отдать из своей руки, он эту руку отнимает в свою сторону и повыше. Так и получилось, что пистолет оказался в области его головы. Я сначала ничего не поняла. Бауржан как-то дёрнулся в сторону и упал. Я быстро подскочила к нему, он лежал на земле. Пыталась немного приподнять его голову и ощутила на руке что-то липкое и тёплое. Только потом я поняла, что это его кровь попала мне в руку. Он лежал на земле, а в ушах у меня звенело. У меня по сей день такое ощущение, будто это, случилось со мной не наяву, а во сне.
– Что было дальше? – Лёвин отрывал Гулю от эмоциональных переживаний.
