Кроме вышеперечисленных друзей у папы были приятельские отношения со многими актерами. Однажды, когда мы еще жили в коммуналке, у нас на пороге возник коллега отца по «Бриллиантовой руке» – Андрей Миронов. Андрей Александрович договорился встретиться с папой у нас дома, а родители как раз в это время отошли по своим делам и задержались. Я открыл ему дверь: «Родителей нет. Подождете их?» Андрей согласился и прошел в нашу комнату.

В то время я читал книгу Виктора Драгунского «Денискины рассказы» – она лежала на столе. Миронов, чтобы скоротать время, открыл эту книгу и начал читать вслух рассказ «Слон и радио». Не знаю, смеялся ли я так еще когда-нибудь в жизни?! С таким искусством, с таким артистизмом Миронов разыграл в лицах эту историю! И был этот спектакль всего для одного зрителя – для меня.

Гости приходили всегда спонтанно. Почти все, кого потом назовут шестидесятниками, бывали в нашей коммунальной квартире. Для меня, ребенка, все они были дядями и тетями: дядя Женя Евтушенко, дядя Витя Некрасов, дядя Булат Окуджава, тетя Белла Ахмадулина. Собирались в одиннадцать ночи и сидели часов до четырех-пяти утра. Мы с братом тихонько пробирались под стол, где про нас иногда забывали, – и это были самые счастливые минуты. Мы сидели замерев и слушали, как читают стихи Евтушенко или Ахмадулина, поют Окуджава или артист дядя Женя Урбанский. Казалось, стены нашего дореволюционного особняка толщиной в четыре кирпича сотрясаются от вокала Урбанского, а оконные стекла дрожат.

Кто-то меня однажды спросил: «Пили, наверное?» Нет, самое смешное, что не пили. Конечно, бутылка выставлялась, но это было лишь дополнением. Денег порой ни у кого не было, поэтому приносили вино, выливали в кастрюлю, бутылки сдавали, а на вырученные копейки покупали плавленые сырки, хлеб, любую другую закуску – никаких разносолов не было.

Когда мы переехали из коммуналки в отдельную квартиру, у нас появилась большая гостиная. А так как наш дом находился в центре Москвы, артистам после спектаклей и концертов было удобно заруливать к нам, и всем в любое время были рады. Гости могли быть самыми неожиданными – постоянной компании не было…

Когда отцу исполнилось шестьдесят, он покинул манеж – сам принял такое решение. Депрессии по этому поводу у него не было. Скука, тягостное ощущение от образовавшейся пустоты, конечно, присутствовали. Однако папа не собирался опускать руки, настолько он был светлым, оптимистичным, деятельным. Цирк достаточно быстро вернулся в его жизнь. Сперва папу стали приглашать в делегации. Несколько раз он выезжал с цирковыми группами на гастроли в качестве руководителя поездки – таким образом съездил в Финляндию и в Швецию.

Прежде чем он стал директором цирка на Цветном, ему предлагали возглавить Союзгосцирк. Пригласили в Министерство культуры: «Юрий Владимирович, есть такое мнение, подумайте…» Отец всеми рабочими новостями всегда делился со мной и мамой. На этот раз тоже, вернувшись домой, за ужином рассказал нам о поступившем предложении и попросил совета. Мама выслушала и сказала: «Юра, цирку с твоим назначением, конечно, будет лучше. Но тебе и нам будет гораздо хуже. Подумай, что для тебя важнее?» Папа и сам никогда не стремился в руководители, поэтому предложение отклонил, а вот когда попросили возглавить цирк на Цветном бульваре, он откликнулся, потому что для него это был дом. Не только в переносном, но и в самом прямом смысле. И у дома этого протекала крыша.

И под папиным руководством начался процесс по пробиванию для цирка нового здания. Когда отцу, не без малых усилий, удалось достать деньги, началось строительство, которое продвигалось довольно быстро и заняло всего 2 года.

Я видел, как папа зашивается на работе, и предложил ему свою помощь. Сперва помогал в свободное от работы на телевидении время. Около года работал на волонтерских началах бесплатно: приходил и часами разгребал бумаги. Потом, когда стало ясно, что у меня получается – и получается хорошо, папа предложил перейти на работу в цирк. Да я уже и сам втянулся.

В последние годы жизни отца, когда я уже работал в цирке и взял на себя часть его нагрузки, родители лето обычно проводили на даче в Валентиновке. Я им говорил:

– Что вы тут сидите? Поезжайте куда-нибудь отдохнуть – возможности же есть.

Отец отвечал:

– Зачем мне ездить? Я устал, мне надоело, я уже все видел!

В отпуск его обычно провожали всем цирком: накрывали фуршет, выпивали за папино здоровье, и он уезжал на дачу. Через три дня начинал всех «доставать». Ему было страшно скучно, не хватало людей, суеты. Выручал телефон, часа по три он разговаривал с друзьями – узнавал о делах и последних новостях. Рутинная, размеренная, тихая жизнь была абсолютно не для него. Заканчивалось тем, что Никулин звонил в цирк, вызывал машину и ехал в Москву – хоть на полдня, хоть на несколько часов окунуться в привычный ритм. Без цирка папа своей жизни не мыслил, как и мы – его семья.

Максим Никулин

Милые и дорогие мои!

Сейчас в Сан-Паулу находится советская торговая делегация. 19-го они едут в Рио, а 25-го часть их полетит в Москву. Такой же случай нам представился давно (еще в Рио), но товарищам, которые ехали в Союз, мы письма не успели передать. Так Танька и носила их в сумке до сего дня. Мы постараемся послать и те письма (если сможем).

Вот уже 2 месяца и неделя, как мы в Бразилии! В общем, время пролетело очень незаметно. В Сан-Паулу мы начали 16-го апреля. Сборы здесь очень хорошие и принимают нас превосходно всех. Насчет нашей дальнейшей судьбы – неизвестно. Известно пока то, что Бардиан против того, чтобы гастроли были продлены (импресарио просит еще 20 дней). Если это будет так, то через месяц должны быть дома.

Здесь мы заканчиваем работу через неделю, т. е. 22-го. И скорее всего, поедем в Уругвай (Монтевидео).

Живем мы хорошо. Здоровы. Устаем, правда, прилично. «Рыбаков» так и не пускаем. С одной стороны, это и хорошо. Была бы очень большая нагрузка. И так хватает работки и нам с Мишкой, и Татьяне.

Купили всем кое-какие подарки, но единственно, кого мы пока не можем уважить, – это мать. Из одежды здесь самые наибольшие размеры готовых вещей – это 50-й, и бо́льших нигде мы размеров не наблюдали. Придется, видимо, купить матери живого попугая (ведь попугаи вам «во как нужны!»).

Сейчас здесь глубокая осень и поэтому никакой жары нет. В Сан-Паулу вообще холоднее, чем в Рио. (Сан-Паулу расположен гораздо выше над уровнем моря). Вечерами бывает просто прохладно, и мы иногда надеваем макинтоши.

Мы уже послали вам отсюда письма. Интересно – получили ли вы их?

Вот, пожалуй, и все новости. Писать подробности нашего житья-бытья нет смысла. Так не напишешь, как расскажешь. А впечатлений масса.

Целую всех крепко-крепко и обнимаю.

Несколько раз видел во сне маму и один раз отца.

Позавчера смотрели американский фильм «Я ищу своего убийцу». Еще раз целую и обнимаю вас с Госей.

Большой привет знакомым, и особенно Адархам. Мы часто вспоминаем их. Как здоровье Нины Сергеевны?

Ваш:

P.S. Танька лежит и пишет тоже. А я ходил рядом в прачечную за рубашками. Т. к. не было никого из ребят, ходил в компании с дежурным полицейским Володей.

Юра

Родные мои, делаю небольшую приписку. Собственно говоря, и писать-то больше нечего. Самое главное, что мы живы и здоровы. Пишу вам уругвайский адрес на всякий случай. Urugvay, Montevideo, Ramba Wilson Parque Hotel Casino.

Уже живем мыслью о том, что скоро увидимся.

Крепко целую и обнимаю. Привет всем.

Ваша Таня

Дорогая мамочка!