Она выделяется среди всех в этой школе. Не из-за поношенной рубашки без пуговицы и рваной черной юбки, а потому, что её сияющий вид затмевает ее финансовое положение, излучает красоту, которую нельзя купить. Все выглядит тусклым по сравнению с блеском ее кожи, глаз и мощной ауры. Меня так тянет к ней, что я не в состоянии рассуждать здраво.
Между нами протекает поток студентов, но ей требуется всего мгновение, чтобы почувствовать меня. Когда ее глаза находят мои, улыбка исчезает. Губы Айвори раздвигаются, а рука сжимается в кулак.
Она обижается на меня за то, что я держу её на расстоянии, и понимает, почему так поступаю. Тем не менее, мы оба знаем, что это пространство не играет никакой роли. С каждым днем оно растягивается, становится тоньше, напрягается, чтобы лопнуть и разорваться. Как сейчас.
Взглядом Айвори удерживает меня, пронзая уязвимой мольбой. Рискни. Найди способ. Ты нужен мне. Может быть, это просто отражение моих собственных мыслей, но я хочу схватить ее за запястье, разжать пальцы и держать в своей руке, обещая дать ей все, чего она захочет.
Элли дёргает Айвори за руку, и та отводит взгляд. Чары разрушены.
Я моргаю и разочарованно вздыхаю, когда внимание Элли переключается между мной и Айвори. Бл*дь.
Расслабив плечи, я киваю им, приветствуя головой, и поворачиваюсь к выходу. Слава богу, никто из студентов не заметил моего поведения. Провожу рукой по лицу и борюсь с жгучим желанием оглянуться назад.
К тому времени как добираюсь до Кресент-Холл, в моей голове кишит беспорядок бессвязных аргументов. Я могу дать нам то, что мы хотим. Но в состоянии ли защитить ее от последствий? В безопасности ли она сейчас? Когда меня нет рядом каждую чертову секунду, я понятия не имею, кто или что угрожает ей. Терпеть не могу ощущение неизвестности.
Я подхожу к безлюдному пересечению коридоров и останавливаюсь на звук знакомого голоса.
— Мне плевать, на что она согласилась. — Я слышу пронзительный рев Себастьяна Рота.
Кто она? Оставаясь вне поля зрения, я зависаю на повороте.
— Чувак, отвали.
Гнусавый голос Прескотта Риварда я узнал бы где угодно. Эти два г*ндона — неразлучные друзья, что ещё больше вызывает любопытство по поводу их спора.
— У меня с ней была договоренность... на гребаную вечность, — сердито шепчет Себастьян. — Она тебе не принадлежит.
Меня атакует паранойя. Есть только одна девушка в этой школе, на которую они пялятся целыми днями, за честь которой я надеру любому задницу. Надеюсь, ради их же блага, они спорят о ком-то другом.
По коридору эхом разносится их тяжелое ворчание, сопровождаемое скрипом ботинок. Если они завернут за угол, то увидят меня, и я стану их допрашивать. Но жду, слушая, как они ругаются, затаив дыхание. Пусть назовут её имя. Назовите, мать вашу, её имя.
— Стой! Ты помнешь мою рубашку, — говорит Прескотт. — Мы не можем здесь драться. Если моя мама услышит нас...
— Мне насрать! — кричит Себастьян.
Вдалеке несколько девушек сворачивают за угол и замирают на полпути. Я резко указываю им в противоположном направлении. Они поворачиваются и убегают.
— У тебя будут неприятности. — Себастьян понижает голос, его дыхание учащается. — Ты больше остальных трахаешь ее. Может быть, я нанесу визит дорогой мамаше и дам ей знать, на кого ты тратишь свое пособие.
Все плывет перед глазами, и руки сжимаются в кулаки, когда я ассоциирую похотливых богатых парней с красивой девушкой и ее неизвестным источником дохода.
Адреналин сотрясает мое тело и сокращает дыхание. Хочу что-нибудь грохнуть прямо сейчас. Мои пальцы впиваются в ладони от желания прибить их на хрен.
— Ты не сделаешь этого, — ядовито выплевывает Прескотт.
— А то что? — рычит Себастьян.
До меня доносится звук костяшек пальцев, врезающихся в плоть, перед тем как Себастьян попадает в поле моего зрения. Он приземляется у моих ног, его очки в пластиковой оправе криво сидят на лбу.
Худощавый хипстер, прикрыв рот ладонью, стонет и перекатывается на бок.
— Ты чертов псих!
Прескотт выскакивает из-за угла. Ни один из них не замечает меня, когда он наклоняется над Себастьяном и поднимает кулак.
— А ну встать!
Они замирают от звука моего голоса и поднимают глаза, их лица бледнеют, выдавая выражение «вот дерьмо».
Первым приходит в себя Себастьян, выбирается из-под Прескотта и вскакивает на ноги. Он поправляет очки и указывает на сына декана.
— Он ударил меня. Вы же видели это, да?
Сученыш даже не кровоточит.
Прескотт ухмыляется, не спеша поправляя галстук и не обращая на меня внимание. Я могу это изменить.
Я хватаю его за галстук и рывком поднимаю. Он пошатывается, когда я разворачиваю его тело и прижимаю спиной к стене, обхватывая рукой за горло.
— Ее имя.
Светлые волосы падают ему на глаза, губы разжимаются.
— Что?
Да поможет мне Бог, если он пихал свой член в мою девочку…
Даже не думай об этом, Эмерик.
Я прижимаюсь лицом к его лицу и позволяю почувствовать ярость моего дыхания.
— Девушка, которую ты трахаешь. Назови мне ее имя.
Его кадык сжимается, я это чувствую. Мы с ним одного роста, но я на тридцать фунтов тяжелее его. Потому что взрослее и являюсь той авторитетной фигурой, которая должна разнимать драки в коридорах, а не участвовать в них.
Я ослабляю хватку, но не отпускаю. Желаю раздавить его нескладное горло только за то, что он заразил мою голову образами, связанными с Айвори.
— За сексуальные домогательства вас могут исключить, мистер Ривард. Кто эта девушка?
— Эйвери, — выдыхает он. — Но для ясности... мы н-не... занимаемся сексом.
Эйвери, не Айвори. Имена слишком похожи, как будто он имел в виду Айвори, но выплюнул что-то другое.
Я смотрю на Себастьяна.
— Кто такая Эйвери?
Он стреляет взглядом в Прескотта.
— Эйвери Перро — его девушка. Она учится в школе Святой Екатерины.
Он лжет? Я слишком взвинчен, чтобы понимать намеки.
— Расскажи мне о договоренности с ней.
Глаза Себастьяна вспыхивают за стеклами очков, тон низкий и резкий.
— Она тусовалась раньше со мной.
Если под словом «тусовка» он не имеет в виду секс, тогда я ничего не понимаю. И если речь идет об Айвори, зачем им лгать? Значит, она не может опровергнуть их версию? Есть что-то еще? Плата за секс выходит за рамки исключения из школы. В случае поимки всем троим будет предъявлено обвинение в нарушении законов о проституции. Моя грудь сжимается при мысли об аресте Айвори.
Я возвращаю свое внимание к слабоумному и хрипящему в моей руке.
— На что ты тратишь свое пособие?
— Я... я... покупаю вещи Эйвери. — Он хватается за мою руку. — Потому что она моя девушка.
Меня пошатывает от волнения. Я отпускаю его и протягиваю ладонь.
— Разблокируйте свои телефоны и отдайте их мне. Оба.
Они бросают враждебные взгляды, но делают, как я говорю. Быстрый просмотр контактов подтверждает, что они оба общаются с девушкой по имени Эйвери. Ни один из телефонов под именем Айвори в списках не значится.
Потому что у нее нет телефона.
Я возвращаю им устройства и тщательно изучаю их напряженные позы и возмущенные лица в поисках проблеска вранья. Я хочу произнести имя Айвори, как-нибудь вовлечь ее образ в разговор, просто чтобы изучить их реакцию. Но не могу, поскольку мои собственные интересы станут очевидными.
Тем не менее, я могу встать у них на пути.
Двадцать минут спустя стою у стола Беверли Ривард, заложив руки за спину. Я не говорю ни слова, пока мальчики объясняют свой спор об Эйвери Перро, как простое недоразумение, какие они ангелы и бла-бла-бла.
Прескотт наклоняется вперед и машет в мою сторону рукой.
— А потом он попытался задушить меня!
Декан переводит на мою персону свой прищуренный взгляд.
— Мистер Марсо, вам известно о политике «неприкосновенности»?
—Да. — Я наклоняю голову. — Вы в курсе, что ваш сын засранец?