- Только сегодня, не будь священником. Пожалуйста. Я пришла увидеть друга.

- О!

Ее глаза вспыхивают.

- Я надеялась, он захочет повторить нашу встречу за суши.

В глубине ее взгляда таится горе, словно оно отпечаталось в ее душе, и оно... взывает ко мне, как пламя приманивает мотылька. Ах, милая, испорченная Делайла. Она думает, что я спасу ее, но откуда ей знать, что она ищет спасения у дьявола.

- Я планировал пойти домой. Так что идем, - я предлагаю ей свою руку. Как и всегда, когда она вкладывает свою ладонь в мою, возникает ощущение тепла, словно я вернулся домой после долгого отсутствия.

Когда мы покидаем церковь и идем по улице, она держится за мою руку, словно идет по льду, и я единственный, кто может ее удержать. Я хмуро смотрю на нее, когда ветер ловит прядь волос и отбрасывает непокорный локон на ее лицо. Что в ней такого? Почему я испытываю эту трепетную жалость? Почему мне хочется одновременно уничтожить ее и спасти?

- Ты скажешь мне, что с тобой? - спрашиваю я. Меня это не должно волновать. Боже, но меня волнует. Я хочу, чтобы все грехи сорвались с ее губ, как капли дождя во время шторма.

Ее шаг становится неуверенным, а затем она останавливается, и мы оказываемся посреди улицы, а люди обходят нас.

- Ты так долго убегал от своих демонов, что просто не видишь другого выхода?

- Нет. - Я не убегаю от своих демонов. Я принимаю их.

- Конечно, нет. У тебя нет демонов. Ты же священник, - она опускает лицо от стыда, ее плечи поникли. Протянув руку, я касаюсь пальцами ее подбородка, заставляя посмотреть на меня.

- У нас у всех есть демоны. – Ах, да, они танцуют в этих милых печальных глазах. Просто позволь им поразвлечься, ягненок.

- Почему-то мне кажется, ты не веришь в это. - Мы стоим в тишине, люди проходят мимо нас, и все же, кажется, будто сейчас мы остались вдвоем в этом мире.

- Пошли. Здесь холодно, - я хотел взять ее за запястье, но вместо этого поймал ее ладонь. Ее пальцы переплетаются с моими, и она не отпускает мою руку. Она словно цепляется за драгоценную жизнь. И я позволяю ей.

Мы идем в мою квартиру на Темзе. Оказавшись внутри, я закрываю дверь и помогаю ей снять пальто. Она наклоняется, расстегивая свои сапоги до колен, и от этого невинного движения материал ее черного платья с длинными рукавами задирается вверх, скользя по молочным бедрам. Я стою и не могу отвести взгляда от того места, где заканчивается материя и начинается ее кожа. Блять. Мои кулаки сжимаются, и я удерживаю себя от того, чтобы не протянуть руку и не коснуться ее. Вместо этого я заставляю себя пройти мимо нее по коридору на кухню. Вытаскивая продукты из холодильника, я кладу их на стол и ставлю кастрюлю на плиту. Я чувствую, как ее взгляд прижигает дыру в моей спине, но мне требуется минута, чтобы взять себя в руки. Мне хочется стать слабостью для Делайлы, и это желание не может реализоваться без издержек, ибо она уже наверняка становится моей.

Когда я снова устремляю на нее свой взгляд, легче не становится. Она уже сняла с себя сапоги, демонстрируя шерстяные гольфы до колен. Они должны смотреться нелепо или, по крайней мере, заставлять ее выглядеть по-детски. Но ничего из этого не подходит под описание того, как она смотрится в них.

- Хочешь выпить? - спрашиваю я, поднимая взгляд к ее лицу.

Она нервно заправляет волосы за ухо.

- У тебя есть вино?

Я киваю и подхожу к холодильнику, достаю бутылку белого вина. Я не слышу ее приближения, заметив в последний момент, как ее рука скользит под моей, когда я заканчиваю разливать вино. Ее грудь на мгновение прижимается к моей спине, прежде чем она берет бокал и отходит. Я наблюдаю за ее отступлением с легкой улыбкой, когда она подносит бокал к губам. Осторожно, ягненочек. Тебя могут укусить.

К тому времени, когда стейки были готовы и поданы в столовой, я был крайне возбужденным, раздраженным и задавался вопросом: какого хрена я вообще пытаюсь держать себя под контролем? Нахрен ужин. Мне следует повалить ее на столешницу и погрузиться в ее податливое тело. Она хочет этого. Все ее потаенные желания написаны на ее невинном личике. Единственное, что останавливает меня, это я сам. И почему? Потому что я не хочу разрушать иллюзию. Мне нужно, чтобы она поверила в ложь. Доверилась мне, открылась. Она должна покаяться мне.

Я наблюдаю, как она отрезает кусочек от стейка и кладет его в рот, позволяя вилке скользить по ее губам.

- Я не был уверен, что ты вернешься, - говорю я. - Я думал, ты испугалась.

- Я была растеряна, - ее вилка опускается на тарелку, и я не уверен, собирается ли она встать и уйти. Вместо этого она проводит обеими руками по волосам, ее глаза закрываются. Долгий выдох срывается с ее губ.

- Джудас, ты был мне хорошим другом. А сейчас я действительно нуждаюсь в друге, - эти серые ирисы сталкиваются с моими глазами. - И мне так жаль, если я вела себя неподобающе в воскресенье. Я обещаю, этого больше не повторится. - Друг? Мои глаза опускаются к ее губам, скользят по груди и вниз к тонкой талии. В этом не было и намека на дружескую поддержку.

- Ты не вела себя неподобающе, - говорю я, пытаясь не вспоминать Делайлу, слизывающую мороженое со своего пальца. - И поэтому ты не приходила на исповедь? - Она кивает. Боже, она такая невинная, настолько идеально чиста в своей скрытой порочности.

Она улыбается мне и снова поднимает вилку. Она начинает задавать мне вопросы обо всем, словно жаждет узнать каждую деталь обо мне.

- Ну, так давай сделаем это прямо сейчас. Тебя зовут Джудас, а твоего брата Сейнт. - Я киваю, и она качает головой.

- Когда появился Сейнт, мама сказала, что наш отец язычник, и ребенок нуждается во всей нашей помощи, которую только может получить, - я смеюсь, потому что это правда.

- А твой отец язычник? - ее губы кривятся в улыбке.

- Можно и так сказать.

- И все же ты священник... Чем занимается твой брат?

Я действую осторожно, говоря правду, но опуская детали.

- Он владеет несколькими ночными клубами.

- Вы ладите?

Я сдерживаю смех.

- Сейнт... немного странный. - Она склоняет голову набок, изящно вертя в руке ножку бокала. - Он мыслит иначе, чем другие. - Она кивает, выглядя вполне удовлетворенной моей полуправдивой херней. - А ты, Делайла, кажешься единственным ребенком в семье.

- Что заставило тебя сделать такой вывод?

Потому что ты всегда выглядишь одинокой.

- Просто чувствую.

Она тяжело вздыхает, поднося бокал к губам.

- Ты хороший, - бормочет она, прежде чем сделать глоток. Это ее второй бокал, и я чувствую соблазн, чтобы предложить ей третий. Просто посмотреть, что случится с милой Делайлой, когда она напьется.

Ни говоря ни слова, она встает, берет обе тарелки и опускает их в раковину. Я наблюдаю, как она моет посуду, и представляю, как она ужинает, хлопочет по хозяйству в доме другого мужчины. У меня было небольшое представление о жизни, которую она могла бы получить однажды, если бы я оставил ее в покое. Если бы позволил ей жить в постоянном отрицании. Она могла бы оставаться милой Делайлой, ее грехи были бы погребены глубоко внутри, а затаившаяся тьма осталась бы скованной под внешним добропорядочным фасадом. Она могла бы выйти замуж за хорошего мужчину и жить прекрасной жизнью во лжи. Эта мысль меня раздражает.

Я двигаюсь позади нее, протягиваю руку, и мои пальцы касаются ее бедер. Она замирает, прежде чем медленно повернуться ко мне. Между нами всего пара дюймов, она прижата к раковине.

Ее глаза встречаются с моими - палитра оттенков серого, бушующих, как торнадо.

- Джудас, - выдыхает она, и ее рука касается моей груди - прямо напротив моего сердца. Ее губы приоткрывается, и с них срывается дрожащее дыхание. А щеки окрашиваются в розовый цвет. - Что ты делаешь? - шепчет она.

- Я не знаю. - По правде говоря, это именно так и было. Мне просто... нужно коснуться ее. Мне нужно ощутить тепло ее кожи, почувствовать сладкий запах ванили, который источают ее волосы.