— Да. Ты только рукам волю не давай, — предупредило существо.

— А как?

— Обезьянок видел? Вот так и я. Готов?

Кирилл напружинил ноги.

— Готов.

Существо принялось переваливаться.

— Ты не понимаешь, — пропыхтело оно. — Это же движ.

Голая пятка стукнула Кирилла по уху и утвердилась на плече.

— Это который счастье? Это движ?

— Это даже больше счастья. Это — смысл.

Кирилла накрыло шубой и густым парфюмерным запахом, словно шуба по какой-то прихоти была обрызгана духами.

— Ф-фу! — сказал он.

— Это не фу, это «Жерветт», — сказало существо, спускаясь по добровольному помощнику как по дереву. — Ай! Держи меня!

Тонкие пальцы схватились за рукав куртки. Кириллу досталось второй голой ногой по шее. Вздернувшись, он поймал существо за талию.

Мелькнула зелень волос.

— Все, отпускай.

Светящиеся голубые брови сложились в сердитые перекладинки. Кирилл разжал пальцы с жарким знанием, что под шубой, кажется, совсем нет одежды. Прихватив потерянный ботинок, существо спрыгнуло на асфальт и превратилось в обычную, пусть и странно наряженную девушку. Свет близкого фонаря пригасил вызывающий макияж.

Кирилл оседлал контейнер, наблюдая, как девушка возится со шнурками. Словно почувствовав его взгляд, она подняла голову.

— У вас здесь кафе какое-нибудь есть?

— Зачем? — спросил Кирилл.

— Как зачем? — всплеснула руками девушка. — Я есть хочу! Обычное же желание! Пока лазила здесь, перелазила…

— Я не знаю, — сказал Кирилл.

— Ну, здорово! — девушка подступила к нему вплотную, без стеснения заглядывая в глаза. — Это весь ваш движ? А где свет? Где радость?

Кирилл сполз с контейнера.

— Мне домой пора.

— У тебя что, семья, дети? — деловито поинтересовалась девушка, подтянув юбку.

Полы шубы во время этого движения разошлись, и взгляду Кирилла предстал татуированный живот и разноцветные бусинки, собравшиеся вокруг пупка.

— Нет.

— Тогда вообще не понимаю! То есть, индивидуальный вынос мозга! Чем вы здесь занимаетесь?

— Работаем. — Кирилл подумал. — Спим.

— И все?

Произнесено это было с таким чувством, что Кириллу стало неловко за неожиданно куцый список занятий.

— Едим, — добавил он.

— О!

— Извини, я пойду.

Кирилл вернулся на тротуар. Девушка, шумно выдохнув, двинулась за ним следом. В тишине недовольно забрякали бубенцы.

— Насчет еды, — сказала она, забежав чуть вперед. — Было бы хорошо, чтобы ты меня покормил.

— Серьезно?

— Я голодная обратно не перелезу, — уверенно сказала девушка. — А если я не перелезу, я останусь с тобой и буду портить тебе жизнь.

— Не надо, — сказал, зевнув, Кирилл.

— Вот! Видишь! Я тоже этого не хочу! Это ни фига не движ. У вас тут…

Незнакомка заоглядывалась. Улица уже раздвинулась, фонари потускнели, серые дорожки со световыми маркерами повели к застывшим на возвышении темным глыбам плотных, окольцованных балконными галереями домов. Крайний справа дом был Кириллов.

— У вас тут просто страшно! — воскликнула девушка. В темноте брови ее сложились голубыми страдальческими дугами. — Жуть и беспросвет! Тут же глаз можно выколоть! Знаешь, если бы мне сказали с самого начала, что здесь такое, я бы к вам — ни ногой, ни ботинком! Послала бы Светку куда подальше…

— У меня дома есть желе, — сказал Кирилл, сворачивая.

Он засыпал на ходу.

— Я не люблю желе! — заявила незнакомка, тем не менее держась сбоку. — Скажи, что у тебя есть хлоджи, тюф-яф или хотя бы мясной кераль!

— Только желе.

— Я даже не знаю, что это такое!

— Это…

Кирилл понял, что вряд ли не сможет объяснить желе любительнице тюф-яфа (ему бы тоже хотелось знать, что это такое), и просто махнул рукой.

— Не важно. Вон, — он указал на дом пальцем. — Я там живу.

— Слушай, — сказала, останавливаясь, девушка. — Я уже передумала. Все-все-все! Это гнилой движ, мне он не нравится. Это отстойный район, мало света, ни тебе кафе, ни рест-плейсов и, вообще, идея была бэдовая.

Кирилл пожал плечами.

— Я хочу обратно!

Девушка притопнула каблуком. Дзонг! — сказали бубенцы на ботинке.

— Иди, — сказал Кирилл.

До подсвеченной арки подъезда ему оставалось пройти около двадцати метров. Вроде немного, но с ощущением, будто на лодыжках замкнуты кандалы с гирями, сегодняшний поход до двери грозил растянуться на несколько минут. Зря он остановился. Зря помог этой, в шубе. Откуда она вообще? Странная какая-то. В затылке словно со скрипом возвелась пружина счетчика, и Кирилл почувствовал ее едва заметную, упругую дрожь.

Отсчет вот-вот.

Ничего плохого, конечно, не случится, если торможение застанет тебя на улице, также, форматируясь, просидишь какое-то время неподвижно, также вспыхнет свет и тебя обнимут в нем, но все это прозвучит глуше, словно в помехах. Словно тот, кто обнимает тебя, не слишком четко тебя находит.

— Эй!

Кирилл с трудом обернулся на крик. Из темноты на него глядели голубые брови и красный, сомкнутый рот. В другой момент это было бы забавно. Линия голубая, линия красная. Не человек, а две линии.

— Квартира семьдесят, — выдохнул Кирилл.

И, качнувшись, упал набок.

— Эй, ты че? Ты — дурак? — вскрикнула девушка.

В голосе ее зазвенел испуг. Кирилл уже почти ничего не соображал, только чувствовал, как незнакомка растерянно кружит вокруг, а в поле сужающегося зрения то и дело попадали то один, то другой ее ботинок.

— Эй!

— Семь… ква… — удалось произнести Кириллу.

Он вытянул руку к дому, но тут счетчик наконец сработал, и мир пропал. Все. Ток. Ток. Ток. Из какой-то невообразимой дали до Кирилла доносились звуки, странная девушка в шубе, кажется, пыталась его поднять, но все это было настолько незначительным и блеклым, что, по всей видимости, происходило с кем-то другим.

Ток-ток.

Отсчет шел, и было темно. Наверное, если бы Кирилла попросили оценить, что он чувствует, он сказал бы: «Ничто». «Нигде». «Никак».

Если бы мог говорить.

Потом свет склонился над ним и посмотрел добрыми глазами. Мы — молодцы. Мы все молодцы. И ты — молодец. Большой молодец. Мы делаем одно большое дело. В этом деле все мы — молодцы. Ты хорошо поработал.

Это было так приятно, что Кирилл очнулся, улыбаясь. Он выдохнул, шевельнулся и, открыв глаза, увидел над собой размазанные голубые и красные пятна.

— Ты живой!

Пятна надвинулись, и незнакомка повисла у него на шее, не давая подняться. В результате они вместе упали обратно на асфальт, и шуба с душным запахом погребла их под собой. Кирилл обнаружил, что его, кажется, целуют.

— А я думала, что ты все, — громко зашептала девушка, теребя его куртку. — Хлоп, и мертвый. В ноль. Напугал меня до безумия, понял? У меня тинкер не работает, темно, звать некого, где мы — без понятия. Ты еще языком цокаешь…

— Цокаю? — переспросил Кирилл.

— Так: цок, цок… Будто остываешь.

Кирилл улыбнулся.

— Это счетчик.

— Не знаю, что у тебя за счетчик, — сказала девушка, — но, как честный человек, ты мне теперь должен ужин!

— А долго я…

— Минут пять. Я то к дому, думаю, позову кого-нибудь, вдруг откликнутся, то к тебе. Еще хотела обратно на улицу. Такой внутренний движ! Электрика! Волосы дыбом и назад! Думаю, почему со мной так? Сидела бы себе в рестике. И — никого. Представляешь, никого вокруг! Со мной такое…

— Дай-ка я…

Кирилл выбрался из-под девушки. Шуба сползла с ее плеча, открывая небольшую грудь. Незнакомка отсела, но не сделала движения, чтобы прикрыться.

— Смотри, — сказала она, показывая руки в светящихся красно-голубых разводах. — Весь блеск разревела из-за тебя.

— Прости.

— Такой блеск вообще сложно достать.

Кирилл поднялся.

— Давай, — протянул он руку девушке. — Асфальт холодный.

Незнакомка склонила голову.

— А ты снова не хлопнешься?

— Нет. Счетчик — это как перезагрузка. То есть, перезагрузка самая настоящая. Процедура торможения, как нам говорят.