В кузницах звенят кующиеся мечи и арбалетные болты. Христиане торопливо укрепляют белые крепостные стены и массивные двустворчатые ворота.

Проникающее сквозь разноцветные витражи солнце освещает белую плиту на могиле прокаженного короля.

Тамплиеры идут на смерть.

========== Младший брат ==========

Земля под ногами твердая, словно гранитная плита, утрамбованная сотнями и тысячами шагов, разворотов и прыжков, а потому стремя на конце массивного — длиной в два с лишним фута — арбалета упирается в пожухлую истоптанную траву с негромким глухим стуком. И отчетливо, привычно ощущается ногой даже сквозь плотную кожаную подошву сапога с высоким шнурованным голенищем. Тетива подрагивает в пальцах, слабо сопротивляясь сильному тянущему движению, и привыкший различать каждую ноту в голосе оружия слух отчетливо улавливает полутрель-полущелчок, который издает взведенный арбалет.

— Раз, — говорит рыцарь в белом сюрко, точно также упирая арбалет в землю, и длинные черные кудри скрывают узкое загорелое лицо, когда он на несколько долгих мгновений склоняет голову. — Два, — храмовник натягивает тетиву одним движением, которое Ариэль едва успевает разглядеть и теперь глупо хлопает голубыми глазами, удивляясь такому проворству. — Три, — короткий арбалетный болт ложится в узкий выточенный желоб, а в следующее мгновение — еще одно движение, которое нерасторопный оруженосец едва не упускает из виду – болт с резким свистом срывается со вскинутого к плечу оружия, попадая точно в голову соломенного чучела. — Замешкаешься хоть на мгновение, и считай, что ты уже мертв. Понял?

Оруженосец Ариэль — с шапкой буйных черных волос и наивным взглядом на мир – вновь хлопает глазами и просит:

— Покажи еще раз.

Рыцарь Ариэль — с короткой курчавой бородой и мозолями от тетивы на пальцах — стреляет молча, но каждый раз повторяет в мыслях три коротких отрывистых слова.

Раз. Два. Три.

Арбалетный болт летит вверх — тяжелое, блестящее металлическими плечами оружие бьет до самого верха грубой, шершавой на ощупь каменной стены — и вонзается в грудь под щегольской позолоченной кольчугой. Из приоткрытых губ вырывается хрип и кровавые, рубинами на солнце, капли, сарацин выпускает из ослабевших пальцев рукоять посверкивающей точно такими же кровавыми рубинами сабли и валится вниз со стены, прямо на поднятые вверх граненые наконечники копий. Те пробивают безвольное тело сразу в четырех местах, и на спрессованную в гранитную плиту землю несколько мгновений хлещет струями багровое и темное.

Ариэль не видит лица под тяжелым, с узкой крестообразной прорезью, топфхельмом, но знает, что голубые глаза сейчас пылают горячкой боя, а четко очерченные губы в обрамлении короткой черной бороды расходятся в гордой улыбке при виде меткого арбалетного выстрела.

Раз. Два. Три, — повторяет про себя мальчик-оруженосец, раз за разом взводя и вскидывая к плечу тяжелый арбалет, пока у него не начинает ломить спину от постоянных наклонов, а на пальцах не лопаются кровавые мозоли.

— Довольно, — качает головой храмовник, нахмурив остро изогнутые брови, и длинные волосы скользят по ткани на плечах и груди, на кипенно-белом сюрко приобретая иссиня-черный оттенок. — Меры ты, верно, не знаешь. Что ж, и этому научим.

Кожаный ремень арбалета оттягивает плечо покачивающегося в седле рыцаря, но чувство ноющих под этой тяжестью мускулов ему привычно и даже приятно. Вздумай враг выглянуть из-за очередного бархана, и свист одинокого болта за долю секунды оборвет его жизнь. Арбалет привычен Ариэлю не меньше меча, и ни усталость, ни слепящее глаза южное солнце не заставит замешкаться и опоздать даже на мгновение.

— Но ведь, — робко говорит мальчик-оруженосец, проглатывая очередную ложку сытной мясной похлебки, — Церковь запрещает использовать арбалеты.

— А Устав Ордена запрещает сражаться с христианами, — весело хмыкает храмовник, ставя локти на массивный дубовый стол и сцепляя пальцы в замòк. — Но если Господу будет угодно, чтобы я вновь пересекся на своем жизненном пути с наследничком нашего покойного отца, то я этого наследничка еще и не так охажу. Чтоб он наконец-таки отучился поднимать руку на детей.

— Устав запрещает? — робко повторяет оруженосец, вспоминает удар сжатым до побелевших костяшек кулаком и капающую на деревянный пол кровь и думает о том, что храмовник может и поплатиться за свое заступничество за почти чужого ему мальчишку.

— Что ж, — усмехается рыцарь, и пронзительно-голубые глаза вспыхивают совсем непонятным Ариэлю весельем. — Если Фабьена что-то не устраивает, то он всегда может пожаловаться моему Магистру. Если смелости, конечно, хватит. Ешь давай, болтун.

— Простите, мессир, — извиняется мальчик и неловко задевает деревянной ложкой дно миски.

— Льенар, — отвечает храмовник совсем другим, до странности мягким тоном, и оруженосец послушно исправляется:

— Мессир Льенар.

— Нет, — качает головой храмовник, и с плеча соскальзывает длинная вьющаяся прядь. — Просто Льенар.

Мирские рыцари смотрят на дерево и металл арбалета с сомнением и недоверием — ведь Церковь запретила, — а потом и вовсе с презрением, когда замечают острый изгиб бровей и пронзительную голубизну глаз на узком лице. Совсем молодом лице, слишком схожим с куда более зрелым лицом командора тамплиеров.

— Смею надеяться, что ваш рыцарь, — с язвительной насмешкой спрашивает кто-то из числа этих павлинов в разноцветных сюрко, — знает, как обращаться с подобным оружием?

— Не припоминаю, — отвечает Льенар де Валансьен, приподнимая уголок губ в ехидной усмешке, — чтобы мой брат хоть раз промахнулся мимо сарацина. Чего, увы, не скажешь о вас, мессиры.

Ариэль де Валансьен поднимает край губ в точно такой же усмешке и кладет руку на арбалет, чувствуя под пальцами отполированное сотнями тренировок дерево. Ариэль предпочитает стрелы. Льенар — клинки и слова. Но оба они всегда попадают точно в цель.

Раз. Два. Три.

========== Зажигающая свечи ==========

Комментарий к Зажигающая свечи

Автор НЕ ПРОПАГАНДИРУЕТ отказ от ислама в пользу католицизма. Вера - это сугубо личное, и к чужому выбору я отношусь с уважением.

Небольшое уточнение. Обращаясь к тем моим читателям, что знакомы с текстом “Железного Маршала”. В этом драббле присутствует деталь, что Сабина “уже половину жизни” открыто живет, как христианка. На этот момент ей должно быть двадцать восемь лет, поскольку сбежала она в четырнадцать. Но (немного спойлер) Уильяма в этот момент в Иерусалиме уже не было, он возглавлял крепость Аскалона и не возвращался в город до самого его падения. Поэтому этот драббл можно воспринимать либо в отрыве от “Железного Маршала”, либо как момент мистицизма/посланного свыше видения. Собственно, если вы читали “Железного Маршала”, то наверняка заметили, что определенная доля мистицизма там есть и связана она как раз таки с Сабиной.

Within Temptation – Somewhere

Воск плавится с терпким запахом, надолго замирающим в груди теплотой и чувством всеобъемлющего покоя, одним своим ароматом изгоняющего всякую тревогу. Маленькие золотисто-светлые огоньки – десятки и сотни свечей, горящих по всему Храму Гроба Господня – дрожат едва заметно глазу, будто склоняясь вместе с молящимися. Высокие двери – два проема с двойными створками в массиве песчаного цвета стен – распахнуты во всю ширь, безмолвно приглашая подойти ближе всякого шагнувшего в маленький внутренний двор. Заглянуть в мерцающий огоньками полумрак и ступить на ровные ряды гладких, отполированных сотнями башмачков и сапог квадратных плит храмового пола.

Присоединиться к тихой – одними губами, не смея тревожить густой от запаха воска воздух – молитве тех немногих, кто собрался в Храме в час, когда жаркое восточное солнце поднялось на самую вершину голубого неба и уже не греет, как в утренние или вечерние часы, а жжет раскаленным металлом клинков.

Отец Жан служит в Храме Гроба Господня многие годы и знает лицо и историю едва ли не каждого своего прихожанина. Читает по губам, что пекарь с соседней улицы просит счастливого брака для дочери, а молодая баронесса, живущая при королевском дворе, – Божьей защиты для сына, всего несколько дней как ставшего оруженосцем и уже рвущегося принять участие в первом своем бою против сарацин.