Когда Овид вернулся от родителей, он востребовал компании брата за чашкой кофе – третьей по счету для Арана за тот вечер – и долго рассказывал ему о семейном обеде.
– …и она на школьную ярмарку все-таки его сделала! Ты представляешь? Все там всякие макеты домов выставляли, цветы и фрукты в корзинах, а наша Руви выставила слепленную из теста фигуру Франкенштейна! Говорят, он здорово там смотрелся. Эх, я не видел! Вот если бы не твои задания и рефераты, ты бы смог сегодня со мной поехать…
– М, учеба есть учеба.
– Да, папа сказал, что правильно, что остался делать домашнюю. Только ведь недавно с прошлыми долгами разобрался еле-еле. Уж новых точно нам не надо.
– Нам? Кому это, нам?
– Ну, я имею в виду, – усмехнулся Овид, – ну, ты понял.
Овид посмотрел в окно, и на фоне белой стены его профиль прорисовывался как идеальная модель для художника. Кудрявые черные волосы обрамляли, как венок, его греческо-еврейское лицо, большой нос с легкой горбинкой выступал вперед, и его кончик сиял отблеском от кухонной лампы. Аран представил, как яростно бы художник исчерчивал карандашом лист бумаги, пытаясь передать его густые брови, наползающие на черные глаза с ярким блеском.
– Ты, кстати, новость пропустил одну сегодня, – вывел его из раздумий Овид, который все еще смотрел в окно. – То есть, это не совсем новость, так, планы на жизнь. Мою.
– Что такое? – спросил Аран, переводя взгляд с его носа на его левый глаз, который был ему виден в профиль.
– Ну. Мы с Мари подумываем в будущем начать жить вместе. Вот…
Аран наморщился и слега наклонил голову, пытаясь обратить взгляд брата на себя:
– То есть… что, она сюда переедет?
Овид чуть растянул губы и наклонил голову, подбирая правильные слова:
– Нет. Это значит, что я, скорее всего, когда-нибудь съеду.
Аран почувствовал, как холод неожиданно обдал его тело, а затем резко сменился волной жара. Овид сейчас посмотрел на брата:
– Это еще, конечно, не решено, но я подумал, что лучше я скажу тебе сейчас, чтобы потом, в будущем, такого сюрприза не было. Чтобы ты был готов.
Все, что Аран смог подобрать в качестве реакции, был лишь короткий понимающий кивок. На самом деле он даже думать об этом не хотел. Что ждет его: поиск однокомнатной квартирки, которую он все равно не сможет потянуть? Или еще хуже: возвращение к родителям домой?
Не желая ни говорить, ни думать об этом, Аран оправдательно объяснил брату, что учебы еще невпроворот, поставил чашку в раковину и заперся в своей спальне.
Он злился, что все негативное в его характере: его беспредельное чувство вины, его страхи того, что выхода нет, его неспособность найти точку соприкосновения с близкими людьми, которые отдаляются все дальше и дальше – въелись в его сущность настолько глубоко, что какой-то фразы, какого-то намека на будущие перемены хватает на то, чтобы затмить в нем все то малое, но светлое, что он нашел в своей жизни. Он вмиг потерял интерес к своим увлечениям, вернее сказать, к своему единственному, но как раз потому крайне ценному увлечению музыкой, понимая, что не может оценить ни ноты, пока внутри него трепещется боязнь неизбежных перемен.
Чувствуя потребность отвлечь себя хотя бы на несколько часов, только бы лишь облегчить тяжесть необоримой давящей ноши где-то в районе груди или даже в горле, он уже на следующий день словил в кафетерии Сима, спросив о его планах после занятий до вечера.
– Айда куда-нибудь, Рудберг! – весело выкрикнул Сим. Его жизнерадостность была заразительна, но и она была в той же категории, что и все попытки Арана отвлечься: временным забытьем, не решающим его реальных проблем. Но несмотря на это, Аран был рад и благодарен другу детства за его компанию в довольно дорогом ресторане, где они решили потратить «кучу денег».
Там, сидя за дальним столиком, поедая салаты без главных блюд, они много шутили, громко смеялись, привлекая к себе внимание посетителей и обслуживающего персонала, и на какое-то время могли почувствовать себя центром мира, где молодость и открывающиеся возможности не имеют границ. И именно там в какой-то момент Аран, вытирая слезы смеха и все еще отдуваясь, увидел своего сокурсника, Артура Гарда, должно быть в компании своего отца: так они были похожи своими густыми черными волосами и даже холодными взглядами. По инерции улыбаясь, Аран уже забыл про смех. Ему было любопытно видеть Гарда вместе со своим отцом. Однако они, похоже, получали не такое удовольствие от своего обеда, как два друга. Артур сидел с низко опущенной головой и потирал глаза, и сквозь спадающие на лоб густые волосы Аран видел на его лбу морщинку хмурости. Его отец что-то без перерыва говорил ему, и что бы это ни было, Гарду младшему явно было не так приятно это слушать. Он тяжело вздохнул и отвернулся к окну, уставившись невидящим взглядом прямо в стекло, а не за него, а потом перевел глаза прямо на Арана, будто снова почувствовав на себе чей-то любопытный взгляд. Аран поднял руку, чтобы махнуть в приветствии, но сегодня Артур Гард был больше похож на себя самого и привычно своему давнему отношению к Арану раздраженно отвернулся снова к окну.
– Кому это ты? – обернулся Сим.
– Да так. Никому, обознался, – Аран почувствовал толчок знакомой ответной неприязни к высокомерному сокурснику.
Но Аран действительно видел, что у Артура какие-то проблемы, и, возможно, причина его проблемы – сидела сейчас рядом с ним. Буквально на несколько мгновений Аран позволил себе отвлечься от беседы с другом и задуматься о схожих ситуациях в их жизни. И, возможно, как раз потому Гард проявил свою эмпатию к Арану после рассказа о его семейных неурядицах, что это напомнило ему о его собственных.
Отец Артура требовательно постучал своей вилкой по тарелке сына, призывая его вернуться к обеду и не отвлекаться.
Может, Арану и хотелось в глубине души отплатить Гарду за ту помощь, которую он оказал ему, только вот ему самому хватало проблем, и при таком упадническом настроении вряд ли он мог подбодрить другого человека и заверить его словами, что «все будет хорошо». Выходя из ресторана, Аран смотрел на сокурсника, которого и недолюбливал и которому и сочувствовал одновременно. Потерявший фокус взгляд Артура говорил о том, что он краем глаза видит выходящего Арана, но даже не удостоил его взглядом.
– А, сам разберется, – пробормотал себе под нос раздраженный Аран, махнув в воздухе рукой.
Свою злобу на презрение Гарда он подавил на следующий день, как только увидел его в университете. Оставалось лишь догадываться, через какие переживания проходил он накануне вечером или ночью, но по внешнему виду Артура можно было явно сказать, что ничего легкого и приятного. Он сидел на подоконнике в коридоре до начала занятий, немного в стороне от своих приятелей и Лейлы, опустив голову и обхватив ее обеими руками, упершись локтями в колени и запуская пальцы во взлохмаченные волосы. Намотанный поверх расстегнутого черного пальто шарф сбился чуть в сторону, и по какой-то причине сегодня Гард предпочел выпустить рубашку наружу, а не заправить в брюки. Такие небрежные мелочи меняли облик Артура до неузнаваемости. Он ни на кого не смотрел и ни с кем не разговаривал. Аран задержался буквально на секунду в дверях аудитории, бросив изучающий взгляд на сокурсника, но сбился с мыслей после язвительного комментария Стефана Барича:
– Рудберг, чего встал? Опять забыл, в какой тебе кабинет, как на первом курсе?
– Не, он просто потерял своего Гоббинса и страдает от одиночества! – подхватил Кан Руфус.
Все парни громко засмеялись, девушки принялись весело шептаться, посматривая на Арана, но он по-прежнему стоял и сбоку обеспокоенно смотрел на Гарда, которому, казалось, не было дела до их разговоров. Он даже не пошевелился, сидя на подоконнике и спрятав лицо от наблюдателей, поглощенный собственными тяжелыми мыслями.
Аран прошел в аудиторию и направился к своему ряду, где успокаивающе привычно уже сидели Лора и Бейб.
После лекций он не стал просиживать в библиотеке, зная, что не сможет написать ни слова по теме, и вместо этого направился по дороге в сторону работы, намереваясь просидеть оставшиеся три часа или в парке или где еще, откуда не видно здания университета.
