Мама взяла заварник и присоединилась к нам за стол. Разлив чай по чашкам – сперва отцу, потом мне и после себе, она поставила заварник на специальную деревянную подставку на середине стола, чтобы он оказался на равном расстоянии от каждого члена семьи. А я вдруг спросила себя в уме, учитывает ли она длину рук каждого представителя, ведь иначе это совершенство чаепития уже не абсолютно. От меня, например, в этом случае заварник находился на самом дальнем расстоянии по сравнению со всеми. От глупости этой мысли я самокритично хихикнула, чем привлекла настороженное внимание обоих родителей.

– Дорогая, это относится к оздоровительным лагерям? – учтиво, но с подтекстом поинтересовалась мама.

– Что? – я сначала не поняла, о чем она, пока не вернулась в памяти к последней реплике, на которой закончился разговор. – Что? Нет, я просто думала свое. Прости.

Мне захотелось отвлечь ее, и отвести ее внимание от моей персоны.

– А что ты там говорила про эти лагеря? Ну, что это за лагеря будут? Летние что ли?

– Это будут летние оздоровительные лагеря для детей и подростков, чтобы они не шатались по улицам без дела.

– Дело им найдете… м-м. И что это будет за дело? – снова спросила я и теперь уже с истинным интересом. – Не обучение ведь, правда? Лето ведь… ну, каникулы, то есть.

Мама слегка откашлялась и дотянулась до молока. Она не спеша налила немного в свою чашку и стала тщательно перемешивать ложечкой, будто подсчитывая количество движений в уме, в то же время отвечая на мой вопрос:

– Конечно, нет. То есть, там, безусловно, будут свои программы, но скорее для самообразования, не имеет ничего общего со школьной программой. Но главная цель таких лагерей – это дать возможность детям набраться здоровья, побыть на свежем воздухе, подкрепиться. Разве это не замечательно – детишки будут бегать, окруженные природой, купаться, загорать – хотя, нет, солнце здесь какое-то слишком активное.

– На свежем воздухе будут бегать? – переспросила я. Даже я сама еще не углядела сарказм своего вопроса и необдуманно добавила. – Это, в смысле, делать то же самое, что они делают сейчас: купаются на заливе Хёрн и играют в парках?

– Ха! – громко усмехнулся отец и второй раз откинул газету в сторону. Кажется, впервые в жизни он заинтересовался семейной беседой. Я осознала не сразу, что мой комментарий как-то задел маму, а когда поняла, что именно сказала, хотела было исправить ситуацию, но мама меня опередила.

– Нет, не то же самое. Довожу до сведения, что отличие этих лагерей от уличных игр – это то, чего как раз не хватает этим детям. Необходимый уход, присмотр! Им нужна забота, и это как раз то, что они получат в подобных учреждениях.

Мама осталась удовлетворенной победой и вновь улыбнулась, тут же переадресовав довольство видению будущего проекта:

– Это будет замечательно! Не знаю, может, в будущем мы привлечем и образование, кто знает. В конце концов, школьное образование получает лишь малый процент населения. Или, возможно, появятся лагеря с уклоном: гуманитарный или технический. Детям будет проще определиться с будущей профессией.

Что такое технический оздоровительный летний лагерь я представить пока не могла. Прирожденным реформатором в нашей семье являлась все-таки мама, но я решила поверить на слово, что такие явления могут существовать, и как-то комментировать эту идею я отказалась. Мое молчание дало маме возможность вернуться к нашим грандиозным планам на сегодня, которые, как оказалось, еще себя не исчерпали.

– Кстати, я хочу привлечь к этой работе и дорогую Сьюзен.

Сьюзен Сильвейтор была давней подругой мамы, и их объединяли больше не общие социальные проекты, а скорее общие женские интересы.

– Уверена, она разделит мой энтузиазм. С ее сентиментальностью ко всему это так очевидно! Если удастся сегодня выкроить время, мы с ней обсудим детали.

– У нас сегодня не терпит время? – осведомился отец. Он тоже добавил молока в чай, но при этом еще насыпал немного сахара. – Я думал, сегодня наш выходной.

– Так и есть. Но после обеда мы все вместе идем на последнюю постановку «Короля Лира». Театральный сезон закрывается на лето, так что сегодня прекрасная возможность совместить два повода.

– Театр? – отрывисто рявкнул отец. Его ответ, однако, не был грубым или возмущенным. Скорее просто удивленным, как удивляются люди, которых кто-то застал врасплох. Мама не сочла нужным уговаривать, чем дала понять, что все уже решено, и наверняка даже билеты уже куплены. Что, как подтвердилось позже, было правдой.

– Это закрытие не только театрального сезона. Сегодня Ричард Гредберг завершает свою актерскую карьеру. Уходит на пенсию. Не знаю, на мой взгляд, он мог бы играть и играть. Он такой талантливый актер, одно удовольствие видеть его на сцене! И не такой уж его и возраст, чтобы так необдуманно прерывать карьеру. Это, конечно, его дело, и, если он чувствует, что пора, то, безусловно, кто мы такие, чтобы ему советовать. Но честное слово, с его талантом и так неожиданно прекращать работу в театре – это как-то необдуманно на мой взгляд. Надо бы как-то с ним встретиться за обедом. Мне кажется, он еврей. Не знаешь?

– Я? Да какая разница? Англиканский еврей или протестантский англичанин! Я даже не знаю, кто это, Гидберг.

– Ричард Гредберг, – не повела даже бровью мама. – Разница есть, на какой обед его приглашать. У них ведь свои обычаи. В любом случае, мы обговорим эту возможность после спектакля. Он играет короля, и я уверена, представление будет великолепным!

Извещенные планами на сегодняшний день, мы ушли в свои мысли, и я некоторое время просто бесцельно водила глазами по перевернутой вверх ногами газете на столе. Все еще пребывая под влиянием разговора на тему театра, взгляд автоматически зацепился за перевернутый заголовок «Театральная Трагедия». Поборовшись с сомнениями и отсутствием решительности, я все-таки остановилась на выборе дотянуться до газеты и прочесть статью. Это была мелкая заметка в разделе Бизнес, и это противоречие двух тематик – искусства и финансов – взяло вверх над моим любопытством. А в статье коротко описывались пессимистические предсказания по поводу будущего театра и кино. Волна мирового финансового кризиса, как его уже успели ознаменовать, докатилась и до маленькой Новой Зеландии, и в отличие от Америки, где кино как относительно дешевое развлечение бьет рекорды популярности среди тех, кто на время пытается сбежать от суровых реалий, здесь людям кино и театр представляются пустой тратой и без того ограниченных средств. Окончание статьи гласило: «Будет ли Трагедия иметь счастливый конец?».

«Трагедия» беспризорных детей, проводящих свое лето на теплых заливах и тенистых парках под пальмами не представлялась в моем понимании жизненно суровой реалией, по крайней мере, не так, как я видела реалии того, другого мира, за пределами Новой Зеландии. Иногда до меня доходили слухи о страшных временах «где-то там», за океаном, но о тяжелых временах непосредственно здесь, о спаде экономического развития страны, я помню, упоминалось где-то три или четыре года назад. Да, верно, в 26-м году это была одна из главных тем разговоров за вечерними напитками, потому что я помню, как мама иногда задавала тот неуверенный вопрос отцу, правильно ли мы сделали, что покинули Англию, и я гадала, означает ли это очередной переезд. Никаких неудобств или стесненностей в чем-либо не испытали ни я, ни мама, и, видимо, беда прошла нас стороной. Однако те обрывки из нечаянно подслушанных разговоров, которые долетают до моего подросткового интеллекта сегодня, уже обрисовывали в моем сознании повторяющуюся картину из прошлого.

Относительно не так давно по радио, ставшим одним из наших семейных развлечений, мы услышали страшную новость о случившемся землетрясении в Мерчинсоне и Нельсоне. Это на Южном Острове, далеко от Окленда, и нас волна природной катастрофы не достала, хотя и говорили, будто некоторые жители пригорода чувствовали тряску. Но я помню, как будто землетрясение случилось прямо у нас дома – такой важной новостью оказалась эта трагедия. Мне даже кажется, что был июнь, хотя я уже плохо помню. В нашей школе каникулы еще не настали, и было очень холодно, и мы никуда не путешествовали и не выходили в свет, и многие дни я проводила дома, от того в голове все перемешалось из-за отсутствия личных событий, способных разделить время на отдельные промежутки. Тогда, в Нельсоне, пострадали два мальчика в колледже, где обрушилась башня. Об этом передавали очень много и в деталях, и все думалось: это где-то там, в Нельсоне, далеко, и теперь уже все закончилось. Но буквально на следующее утро по тому же радио объявили, что только сейчас все поняли, кто стал главной жертвой – городок Мерчинсон, где из-за землетрясения реки смыли несколько домов, была полностью разрушена школа, и где погибло наибольшее количество людей. Это был хаос. Даже по радио ощущались паника и отчаяние. Жителям всего города пришлось в бегстве спасаться и пешком пройти почти сорок миль к спасительному месту, откуда их, как сообщили по радио, забрали не то автобусы, не то поезда – не поверите – в Нельсон. Да, Нельсон, где сначала считалось, трагедия явила себя в своем апогее. После того случая я с настороженностью отношусь ко всем новостям, и после любой плохой вести мне почему-то представляется, что где-то рядом, наверняка, происходит что-то по-настоящему страшное, только про это еще никто не знает, потому что там нет связи с внешним миром. Теперь, когда я слышу, что финансовый кризис – это только там, за океаном, я невольно хмурюсь в своем пессимизме и торопливо оглядываюсь по сторонам: не явил ли он себя уже здесь, под самым нашим носом.