– И не противно? – я скривилась от омерзения, мы всегда с Олегом отдыхали вместе, он меня даже с Валей не отпустил. И, слава богу! Видимо понимал, или знал от Пети, что и она там, не только море, в свою очередь нюхает. Она сама мне о таком не рассказывала, зная, что я приверженец традиционных ценностей.

Была, по крайней мере.

– Да все они гулены, – махнула она рукой, – но зато, когда об этом знаешь точно, можно в плюс себе обернуть. И потом, он после, знаешь со мной какой горячий! Только, что на люстре не ебёт.

– Валя-а-а-а!! – я покраснела до ушей.

– Вера-а-а-а! – передразнила подруга. – От Комара, я такого не ожидала, конечно. Как бы подлянку Олегу не сделал.

Про то, что уже сделал, я благоразумно промолчала.

Мы спустились вниз, покушали. Валя наставляла мужа сразу не прощать, но шибко и не ерепенится. Выгляжу, я мол шикарно и правильно, а Комарову можно и по улыбаться, шоб не мнилось Вороновскому, что я его неизменный, коврик прикроватный.

– Обеды, ужены, глажка всего вплоть до носков! – перечисляла Валя, загибая пальцы. – Пфф! Расслабила ты мужика, Верка! Расслабила! А мужик должен постоянно на стреме быть, а то уведут его милую, и некому будет больше тапочки в зубах таскать. Вот на то, комар как раз и годен, – хитро щурилась пышногрудая блондинка.

– Ага, права ты, расслабила, – согласилась я, открывая ноут, а следом, свою рабочую страничку в ВК. И да!

Егор Сорокин хочет добавить вас в друзья!

Но на аве у него, была почему-то девочка лет десяти, с медвежонком в обнимку. Странно.

Первый же пост на странице гласил:

Люди Добрые! Обращаюсь к вам за помощью: моей сестренке, одиннадцатилетней Сорокиной Веронике Александровне, снова требуется реабилитационный курс в Роднике. У девочки, врожденная травма верхнего отдела позвоночника. Двадцатидневный курс лечения, стоит двести десять тысяч рублей. На сегодня собрано семьдесят восемь тысяч рублей.

И в комментариях Егор перечислял, кто и сколько скинул средств и благодарил каждого.

А я, смотрела в улыбающиеся, открытое личико девочки, очень похожей на мою Любочку и просто отказывалась верить в то, что такие невероятные встречи и совпадения, бывают не только в книгах, но и в жизни.

– Ты че побледнела, Верунь?

Я вздрогнула от голоса подруги, совсем о ней уже забыла.

– Что?

– Побледнела чего, говорю?

– Да так, одному сотруднику нашей фабрики деньги нужны на санаторий для тяжело больной сестренки, вот сбор объявил, случайно наткнулась.

– Сколько собрать надо?

– Сто тридцать еще, – я дрожащими пальцами сделала репост записи и закрепила, подписав личное обращение. У меня более семи тысяч друзей и десяти тысяч подписчиков. Точно что-нибудь насобираем.

– Так, я прям щас трешку могу кинуть. С Пети вечером пятерочку стрясу. Давай номер счета.

– Спасибо!

Я и сама скинула семь. И решив порадовать Егора, заказала ему ноутбук.

– Привет! У тебя какой адрес? – спросила в первом же сообщение.

– Привет! А ты, что в гости хочешь???!!!

Ого, сколько восклицательных! Интересно, это он так напугался или обрадовался?

– Может, и хочу, – улыбка. – Так какой?

– Вторая Северная, дом два, второй подъезд, квартира девять.

Я вбила адрес в графе доставка, ближайший магазин этой сети, оказался совсем рядом от Егора, через две улицы.

– Ты дома сейчас?

– Да. Только что пришел из автосервиса. До вечера буду дома.

– Отлично. Ближайший час никуда не уходи, пожалуйста. Я отправила тебе подарок, – улыбка.

– Мне?? Это неудобно очень. Не надо!

– Поздно, – смех, – уже оплатила, пользуйся.

– Спасибо, а что это?

– Увидишь, почему не рассказал о сестре?

– Спасибо за денежку и репост, кстати! Да как-то, к слову не пришлось. Она к сожалению, тяжело больна и живет в интернате. Я не могу за ней полноценно ухаживать, к сожалению. Но я ее регулярно навещаю. Дважды в неделю. Мать от нее отказалась еще в роддоме, узнав, что девочка неполноценна. Хотя сама и виновата в этом. Таскалась где-то беременная, избили пьяную.

– А откуда ты узнал о сестре, если мать вас бросила?

– Так у меня бабушка всю жизнь в роддоме акушеркой работала, только в последние полгода перед смертью, уже не в силу стало, ушла.

Меня прошибло холодным потом и затряслись руки, а ведь и точно, фамилия акушерки, принимавшей мои последние роды тоже – Сорокина.

– Отсюда мы про Вероничку и знаем, – писал Егор, – и всегда ей помогали, что ж поделать, если не повезло нам с мамкой? Перед смертью бабуля рассказала, что есть еще одна девочка, ей семь лет сейчас уже. Ей больше повезло, надеюсь, хоть она родилась и здоровой, мамаша уже отказ написала, но потом, просто отдала соседке по палате, у которой ребенок умер. Сама предложила, несчастная мать с горя согласилась, а бабуля поменяла выписки и бирки. И каждый день говорит, бога благодарю, что семья та хорошей оказалась, благополучной. Видать, знает их бабуля, но мне так и не открыла кто это. Не надо говорит туда лезть. Люди не простые. Мне жутко любопытно, кто это. Родная кровь все же, но, если все хорошо действительно, я только рад за девочку.

Нахлынувшие воспоминания откинули меня на семь лет назад.

Вспомнилось, как я сидела безумно счастливая в ожидание того, когда мне принесут Любочку с прививок и обалдевшими глазами смотрела на соседку по палате, совершенно равнодушно и спокойно пишущею отказ от своего чада.

– Может, подумаешь еще, а? – умоляюще попросила я.

– Да бросил он меня, говорю же, бросил, – спокойно ответила мамаша, снисходительно улыбаясь. – Квартиру мне тоже он снимал, а двадцать пятого числа меня и из нее попросят. Ну, куда я с ней попрусь? На улицу? Да и вообще, не создана я объективно для материнства, не мое это!

Мамашка еще и улыбалась вполне счастливо!

Я только открыла рот, чтобы спросить, а нафига тогда беременеть вообще? Как в палату вошли Олег и Лидия Петровна. На обоих лица не было. На муже особенно.

– Что случилось? – тут же встрепенулась я.

– Давай-ка я тебе укольчик сделаю, моя хорошая, – дрожащим голосом пропела акушерка. Шприц уже был приготовлен.

– Что случилось?! Где Люба? – закричала я, смотря в полные слез, глаза мужа, никогда его таким не видела.

– У девочки, индивидуальная непереносимость препарата. Анафилактический шок. Мне жаль! – отчеканила акушерка, вкалывая успокоительное мне прямо в плечо, без подготовки.

Дальнейшее помню, лишь как далекий, страшный сон. Как орала на весь роддом, как чуть из окна не сиганула. Как в отчаянье била мужа, как вместе рыдали в объятиях друг друга.

Как умоляла неизвестно кого, тихо и отчаянно, по-собачьи скуля:

– Верните мне мою дочь! Ну, пожалуйста! Верните мне мою девочку! Пожалуйста. Ну, ты же все можешь, Олег! Ну, оживи ее! Верни! Ты ведь можешь!

Теперь, даже страшно было представить, что в те минуты переживал муж, смотря в мои глаза полные отчаянной, безумной надежды. Он ничего не мог сказать тогда, лишь в ужасе качал головой, глотая слезы.

– Он не может Вера, я могу! – заговорила присевшая рядом соседка по палате, – Забери мою и будьте счастливы. Я все равно отказ пишу. Моя тоже черненькая, лупоглазая такая. Разница меж ними, полтора часа всего. Петровна вон, бирки поменяет и все. Поменяешь ведь?

Я тогда ни малейшего понятия не имела о том, что роженица обращается к своей бывшей свекрови.

– Сходить? – с затаенной надеждой спросила акушерка.

– Принесите мне МОЮ девочку! – всхлипывая, требовала я.

И Лидия Петровна принесла. Живую, здоровую, крепенькую, черноволосую малышку, уже с длинной, забавной челкой. Она так умильно насасывала палец и очень внимательно смотрела на нас своими огромными, голубыми глазенками, что даже Олег, утерев слезы, заулыбался чуду.

Из нашей семьи о трагедии никто не узнал. Меня в тот же день перевели в отдельную палату. И я навсегда вычеркнула из памяти те ужасные часы. Я только сейчас поняла, что даже не знаю, что сталось с телом той моей дочери. Я ей даже не интересовалась. Вот она, моя Любочка! У меня на руках. Прочего не было!