В первой строке декрета, предварявшей основные статьи, декларировалось: «Российская Республика впредь признает лишь гражданские браки». Декрет не просто создавал возможность для совершения любых семейных обрядов вне какой бы то ни было религиозной организации, но делал светскую их форму – регистрацию – единственной легальной. Естественным образом это делало бессмысленным деление кладбищ в соответствии с конфессиональной принадлежностью погребенных на них. Ни отметка о совершенном отпевании, ни принадлежность к конкретной конфессии или приходу более не имела значения – «учреждениям, ведающим кладбищами, отныне запрещается препятствовать погребению в черте кладбищ по обряду гражданских похорон»[33].

Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах от 20 января (2 февраля) 1918 года подтверждал, что акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью. Уточнялось, что «действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями», а «свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской Республики»[34].

Наиболее значимой частью похоронной реформы стал декрет Совета народных комиссаров РСФСР «О кладбищах и похоронах» от 7 декабря 1918 года. Декрет отменял разряды мест погребения, передавал все кладбища, крематории[35] и морги, а также саму организацию похорон в ведение местных Советов, отменял оплату мест на кладбищах, устанавливал одинаковые похороны для всех граждан. При этом отмечалось, что религиозные обряды могут совершаться по желанию родственников и за их счет. Декрет еще раз подтверждал необходимость регистрации факта смерти в органах ЗАГС и делал невозможным погребение без выписки о регистрации. Не менее важным было и то, что с момента публикации декрета все частные похоронные предприятия, не прекращая своей деятельности, со всем их аппаратом, переходили в ведение местных Советов депутатов. Таким образом, всё похоронное дело в стране муниципализировалось. Декрет вводил похороны в систему социального страхования, перекладывая таким образом расходы на погребение трудящихся на плечи государства, которое должно было выплачивать пособия на погребения[36].

Таким образом, похоронная реформа имела сразу несколько целей. Во-первых, она предполагала лишение Церкви и других «буржуазных» институтов юридического и фактического контроля над мертвыми телами. Созданная система отделов ЗАГС переводила регистрацию смертей в вéдение местных Советов, а в результате муниципализации похоронных бюро, кладбищ, моргов и иных инфраструктурных объектов к ним переходил контроль за практическими аспектами погребения. Вследствие такого решения не только появлялась юридическая возможность для безрелигиозных похорон, но и существенно перераспределялись финансовые потоки, и Церковь лишалась важного источника дохода от совершения треб. Во-вторых, реформа имела целью сделать похороны единообразными и доступными для всех, поскольку не только уничтожала деление погребений на разряды, но и вводила пособия на погребение. Вместе с другими социальными услугами, такими как обеспечение рабочими местами, жильем, медицинским обслуживанием, похороны оказывались в числе «благ по умолчанию» для всех трудящихся страны[37]. Третьим следствием реформы была легализация и введение кремации, проект, который систематически блокировался Синодом до революции[38].

Идея полностью реформировать устоявшиеся практики обращения с мертвыми телами может показаться несколько экстравагантной, хотя и отражающей общий революционный пафос большевистского движения. В действительности ни сама по себе похоронная реформа, ни попытка секуляризации похоронной сферы не были уникальными ни в российской, ни в мировой истории.

Постепенное реформирование похоронной культуры происходит во всех странах Западной Европы начиная с XVIII века. Хотя этот процесс был крайне неоднородным, в целом во всех странах он имел общее направление и сходные источники.

Вплоть до XVI века во всех христианских странах местом погребения служило прежде всего приходское кладбище[39]. Однако уже в раннее новое время ситуация постепенно меняется. Кладбища начинают медленно переноситься за пределы церковной ограды. Размышляя над изменением похоронной культуры этого периода, Сергей Мохов отмечает, что в западноевропейской культуре эти процессы были инициированы новым миропониманием, которое принесла Реформация: «Это становится возможным потому, что в протестантизме происходит пересмотр самого понятия святости (ее источника) и сакрального пространства. В протестантизме храмом является, по сути, любое физическое пространство, где собираются люди для того, чтобы прочитать Слово Божие: протестантизм переносит акцент на человека вместо предметов и мест отправления культа. Таким образом, церковная ограда утрачивает свой сакральный статус: отныне покойника можно хоронить не только в границах освященного храмового пространства»[40]. Тогда же под влиянием усиления роли нуклеарной семьи в противовес общине изменяется и внешний облик кладбищ. Захоронения становятся более ухоженными и регулярными.

Хотя определенные изменения появляются еще в XVI–XVII веках, до середины XVIII века большинство кладбищ оставалось под надзором церковных институтов и физически находилось всё еще внутри городов[41]. Постепенный или резкий выход похоронного дела из-под церковного контроля, так же как и перенос кладбищ за городскую черту, был связан с целым рядом причин, наиболее существенной из которых стало новое отношение к человеческой телесности. Тело человека перестает восприниматься как временное вместилище бессмертной души, как особый объект, имеющий Божественную природу, в отличие от тел животных. Человек начинает осмысляться и изучаться в одном ряду с другими живыми существами. И если тело человека не является уникальным, то и смерть человека больше ничем не отличается от смерти любого другого существа. Само тело начинает осмысляться преимущественно в терминах медицины, а не богословия, как это было на протяжении предыдущих столетий. Медикализация смерти, осознание ее в первую очередь как медицинского факта достигает апогея в эпоху Просвещения, когда мертвое тело начинает устойчиво восприниматься прежде всего как источник заразы и эпидемий. Растущее гигиеническое недоверие к мертвому телу становится важнейшим триггером переноса кладбищ за городскую черту[42].

Урбанизация и начало промышленного переворота также внесли свою лепту в изменение общественных практик обращения с мертвыми телами. Растущая плотность населения в городах приводила к эпидемиям, росту смертности и всё большей перегруженности старых некрополей. Когда-то расположенные на городских окраинах, они постепенно были поглощены новыми городскими районами и не имели возможности расширяться. Церковные погосты, которые даже в городах носили общинный характер, перестали справляться со своими функциями.

Повсеместно в Европе кладбища начинают переноситься за городскую черту со второй половины XVIII века. В то же время появляются муниципальные кладбища, управление которыми осуществляет город, а не Церковь. С 1745 года парламент Парижа предписывает открывать новые кладбища только за городской чертой, в 1784 году муниципальное кладбище появляется в Вене. Иногда эти изменения отражаются даже в языке. Например, в английском языке старые кладбища, расположенные внутри церковных оград, обозначаются как churchyard, а новые, расположенные за городом или просто вне церковной территории, – cemeteries[43].