«Небо случайных улиц выкрашено в гуталин» – абсолютно спонтанный сборник для меня, который написался сам собой, сам нашел концепцию и вышел большим и многогранным. Все образы и приемы в нем не были задуманы изначально, а пришли в процессе, по сему все произведения сплетаются в один калейдоскоп, пропитанный духом и вкусом моего личного восприятия действительности: немного вымысла, немного многослойности – и запечённый слепок времени готов к употреблению, как медовик, заботливо сделанный тригонами1.

Все акростихи в сборнике выделены и помечены для удобства восприятия.

Надеюсь, Вы найдете в этой книге что-то и про себя, и для себя.

С уважением, Автор.

Осень живёт в изношенных кедах на проводах,

пригородных электричках с невнятными объявлениями.

Девочка говорила, что: «…На митингах – мы вода»,

а мальчик за смехом прятал искреннее удивление.

Осень живёт в подворотнях Красного Октября,

между маленьких забегаловок и хмурых людей в косухах.

Здесь можно найти тепло, но потерять себя —

это есть отражение русской тоски и духа.

Девочка любит джаз, а мальчик все многогранное:

люди в деталях – значок на пальто и смех.

Они могут своей глубиной потягаться и с океанами,

но видеть людей такими, пожалуй, что не для всех.

Осень живёт в хорошем и горьком кофе,

замерзших руках, табаке, да жёлтых огнях витрин.

Глаза интересней, если эти глаза напротив,

а небо случайных улиц окрашено в гуталин.

Девочка много рассказывает о людях и городах,

а мальчик ворует истории, чтобы писать и думать

о странных традициях на грузинских похоронах

и городе, состоящем целиком из машин и шума.

Осень живёт в изношенных кедах на проводах,

смятых билетах на пригородную электричку.

Мальчик ехал и думал, что его жизнь – вода,

а осень и джаз могут войти в привычку.

[24.10.2021]

А где-то сейчас в гейзерной кофеварке, бурлит слякотный быт —

черный, горький, по-настоящему грубый утренний ритуал:

тапочек шорох, растянутый свитер, пейзаж за окном размыт;

осень, но чаще лужи обретают в себе серебро зеркал.

Едва прожигает холодным вдохом нос, щипает за кончик,

спускается ниже холод, в губы целует, как злой погонщик,

листья, что сброшены кожей змеиной шуршат под подошвами

и глубже под ними молча твое разлагается прошлое.

Все в поиске смысла, дома, предназначения, человека —

сытые лица и безмерно голодны своими сердцами,

едим друг друга и без сервировки, так кромсая руками

сколько влезает, как повелось со времён самого Ковчега.

Однако и дружба в ходу, и в цене любовь, непостоянной,

вера, покой встречаются – реже, конечно, прочего хлама.

Солнце встает регулярно, отсчитывая костяшки вчера,

единственное, что не подводит – слежка контекстной рекламы.

Мнимое множится таков нерушимый закон рынка явно,

и бесполезно искать справедливости, совести и добра —

нужно лишь себя самого, как свитер вывернуть наизнанку,

а остальные расчеты ведут небесные бухгалтера.

Что был за человек, зачем ставил гейзерную кофеварку?

Есть ли в его кошельке сорок монет чеканного серебра?

[24.11.2021]

Все что о смерти и любви

не понаписано

не помогает нам в пути —

недоосмысленно.

Не откровенность всем видна

предельно ясно,

как у разбитого окна —

мы безучастны.

Так много сказано уже —

тошнит и ноет,

когда банальность на душе

чужих героев.

Копнуть бы глубже, но куда?

Душа потрепана.

Там только мыслей нищета

и та с заклёпами.

Не знаем мы куда идти,

писать тем более.

Герои наши и враги

не ткань истории.

Все что о смерти и любви

не понаписано

храни и крепко береги

от разных выстрелов.

Не откровенность всем видна —

так будь отчаянней,

разбей своей души окно —

скажи: «Нечаянно».

Так много сказано уже

тошнит и ноет,

но каждый сказанный сюжет

был не тобою.

Копнуть бы глубже, но куда?

Найдешь со временем.

Исчезнет мыслей нищета —

отбрось сомнения.

Не знаем мы куда идти,

писать тем более.

Так, что согрей и приюти

своей историей.

[28.02.2021]

Моему другу Е.А., помни, что мы все через это однажды пройдем. Ты в этом не одинок.

(От Автора)

Олег по пути домой размышлял о глубоком, но незначительном,

включал поворотники вовремя, щурился дальнему свету машин,

однако щемило что-то в груди, так приторно и отвратительно,

дорога немного петляла, как в молодых сосудах течет стрихнин.

Его посетила мысль, простой формы и содержания гнусного,

завелась паразитом под кожей, нарочито быстро – искусственно,

но Олег не подал и виду, даже не перестроился в другой ряд,

а вот, что его выдавало с лихвой – это тяжелый стеклянный взгляд.

«Если время идет так быстро – родителям остается немного.

Того самого “взрослого” просто не существует, давно понятно.

Попробовать ли все успеть сохранить, что есть самого дорогого?

О чем задавать вопросы? Чаще стараться чтобы было приятно,

только осталось сколько вечеров до непосредственно рокового?

Откуда начнется тот самый момент, через год или может завтра?».

Конец есть всему, а вот сейчас начало зрелости, что вероятно,

но жизнь нас не готовит к подобного рода инсайтам осознанно,

от того и держим удар, начинаем беречь, что нами создано —

нас пробуждает этот животный страх, а мосты сожжены в “обратно”.

Если внимательно посмотреть – то тут ничего сверхъестественного:

разлуки не избежать, каждый останется тет-а-тет с потерями,

у каждого движется таймер внутри, даже младенца девственного,

старость родителей – очень сильно меняет концепцию времени.

Лишний вопрос и кусок пирога, когда кажется больше некуда,

ответы внутри остаются в рамках, подобно искомой истине,

размыто все длинными очередями и аптечными чеками.

Если слова, то теперь все, что сказано – сказано точно искренне,

к чему остальное? Часы тикают, а время бежит за стрелками,