Она мечтала о принце, который отнесет ее к себе во дворец, о рыцаре, который спасет ее на своем благородном коне, или даже о лихом джентльмене с заботливыми глазами, прыгающем с его коляски с распростертыми объятиями, готовом прижать ее к своей груди в страстных объятиях. .

  Луи едва ли соответствовал образу поклонника сказок. Алисия поморщилась. Он всегда носил самый большой галстук, пальто с самым длинным хвостом, самую мелкую ступеньку - нет, она никак не могла с этим справиться! Она никогда не могла убедить свое сердце полюбить Луи за месяц или даже за месяц по воскресеньям.

  По закону она имела право отказаться. В конце концов, она вполне могла когда-нибудь стать баронессой сама по себе. Однако закон также дал ее отцу право - и власть - сделать ее жизнь несчастной, если она открыто бросит ему вызов. И хотя Луи не внушал страсти в ее сердце, были и другие, которые находили его привязанность к пижонам очаровательной, а его разговор - стимулирующим. Хотя формально ее нельзя было заставить выйти замуж, возражение: «Но он меня не любит!» не вызовет ничего, кроме презрения со стороны отца и замешательства или смеха со стороны сверстников.

  Алисия массировала виски кончиками пальцев. Что сказал папа? Она должна верить, что он знал, что лучше? Возможно, поскольку это было ее первое конкретное предложение руки и сердца, он чувствовал, что Луи был ее последней надеждой, прежде чем она окончательно положила себя на полку. Хмм. Лучше безнадежная девица, чем брак без любви.

  Нахмурившись, Алисия повернулась и посмотрела в затемненное окно спальни. Еще не все потеряно. Конечно, она могла бы убедить Луи, что его супружеские цели будут лучше выполнены в другом месте. Ей нужен был только план.

  * * *

  Он был там, на буфете, когда первые лучи зари пробились сквозь окна. Послание выглядело достаточно безобидным, всего лишь небольшим сложенным квадратом.

  Ян знал лучше.

  Он узнал руку, которая поцарапала «Мистер Лайнер». Ян Моррисси », нарисованными угловатыми каракулями по внешнему краю, принадлежащими старому другу. Старый, старый друг. Ян ненадолго закрыл глаза, но открыл их, как только образы битвы начали играть на его веках. Война закончилась. Что могло быть нужно Каспиану?

  Его рука медленно, неохотно потянулась к записке. Когда он лег спать всего несколько часов назад, буфет был пуст, за исключением единственной вазы, наполненной цветами. Он проспал ранний визит посланника и проснулся с солнцем в прекрасном настроении и с нетерпением ждал начала дня. Он планировал взять свою лошадь для утренней прогулки по обширным полям Хизерли.

  Небеса знали, что задумал Каспиан.

  Йен оперся локтем за спину на буфет, откинувшись назад, скрестив один блестящий сапог поверх другого. Его коню придется подождать. Осторожными движениями Ян раскрыл бумагу и разгладил складки.

  "Перестань беспокоиться. Ничего общего с Уайтхоллом. Примите приглашение Монтгомери. Я объясню, когда вы приедете в Лондон. С уважением, К. »

  Желудок Яна покрыл ледяной покров. На его лбу выступили капельки пота. Меньше двадцати слов, но Каспиану нужно было всего одно, чтобы вызвать такую ​​реакцию.

  Лондон.

  Он презирал Город и все, что он представлял, включая неистовую атмосферу брачного рынка, известную как Сезон, и отношение высшего общества в целом. Он не мог понять, почему Каспиан не пришел к Хизерли, чтобы поговорить с ним.

  Загородный дом Яна находился далеко от Лондона, и у него не было желания уезжать. Нет желания танцевать до раннего утра и беспокоиться о том, сложен ли его галстук в идеальный Trône d'Amour . Более того, ему не хотелось видеть, как долго хранятся воспоминания о причине célèbre из прошлого его семьи или о том, чтобы столкнуться с плохо скрываемой враждебностью к своему полуирландскому наследию.

  Хизерли на протяжении нескольких поколений принадлежала к линии его матери. Это был просторный особняк посреди деревни и прочно в его сердце. Стены в этой комнате были ярко-желтого цвета, окна большие и широкие, чтобы пропускать яркое солнце. Лучше всего то, что до Хизерли оставался целый день езды от Лондона - вдали от мокрых платьев и откидных языков.

  Выругавшись себе под нос, Ян раздавил письмо ладонью и ударил кулаком по буфету. Ему хотелось бросить послание в огонь и забыть о нем. Ему хотелось притвориться, что он не видел ни этого, ни твердого квадрата пергамента, который упал ему в руку, когда он открыл записку.

  Элегантный сценарий объявлял о приглашении на одну ночь в Монтгомери на ужин и танцы. Чудесный.

  Нахмурившись, Ян заставил свои длинные пальцы разжать мятую бумагу. Он повернулся, разгладил складки обеими руками и снова изучил слова. Сколько бы раз он ни перечитывал четыре кратких предложения, он не мог найти ничего, что можно было бы неправильно истолковать в сильных мазках на пергаменте. Как всегда, Каспиан был до безумия ясен в своих инструкциях.

  Ян сложил записку и сунул ее в жилет. Он подошел к колоколу и крепко дернул за веревку. Он покачал головой, почти не в силах поверить, что действительно собирается оставить Хизерли, чтобы заставить его произнести четыре кратких предложения. Если бы только он не был обязан Каспиану своей жизнью.