Другой офицер остановил опускающуюся крышку белого чемодана и достал деревянную куклу с румяными щеками и накрашенными волосами. Он потряс ее, и она задрожала. Бриджес увидел, как румянец покинул лицо Либби Чендлер, пот выступил на ее лбу.

  Офицер сказал: «Красиво, а? А внутри еще несколько маленьких деревянных кукол?

  Либби кивнула.

  "Хороший. Им понравятся те, кто вернулся в Англию. У меня есть набор домой ". Он засунул куклу обратно в чемодан.

  Два офицера отсалютовали и вышли из купе.

  Бриджес подумал: «Прежде чем мы приедем в Иркутск, я должен узнать, что внутри этой куклы».

  * * *

  В 14.01 поезд заехал в Тайгу, где пассажиры Томска пересели на железнодорожную ветку. Согласно легенде, Транссибирь должен был проходить через Томск, в котором в 1890-х годах было много золотых миллионеров и сорок винокурен. Геодезисты требовали взятки, чтобы доставитьДорога до Томска, но миллионеры им отказали, потому что считали, что железная дорога должна прийти к такому процветающему мегаполису, как Томск. Итак, геодезисты вернулись в Москву и доложили о непроходимой местности на подступах к Томску - и путь огибал город в пятидесяти четырех милях к югу.

  Здесь была остановка на четырнадцать минут, поэтому Виктор Павлов вскочил на платформу, где купил половину жареного зайца и бутылку пива. К нему присоединились Бриджес.

  Здесь должен был сесть на поезд некий Фанатик, Художник. Павлов обыскал очередь крестьян и рабочих из Томска, обыскиваемых КГБ. На полпути он заметил маляра в синей, заляпанной красками блузке, брюках и меховой шапке. Он был сыном от смешанного брака, и в его документах отсутствовало слово ЕВРЕЙ. Но, имея одного еврейского родителя, Художник представлял опасность, и они полагались на отсутствие энтузиазма со стороны местного КГБ, которое возмущалось приказами своих хозяев на Лубянке в Москве. Таковы были сибиряки.

  Бриджес сказал: «Они очень обеспокоены, не так ли».

  «На КГБ лежит большая ответственность».

  «Было бы ужасно, если бы что-то случилось с Ермаковым». Бриджес наклонил свою коричневую бутылку с рисунком ячменного сахара и выпил пива.

  Павлов задумчиво уставился на него. Возможно ли, что Бриджес что-то знал? Неужели он начал искать рассказ? Павлов пил свое пиво из бумажного стаканчика. Нет, этот человек отказался от всех своих принципов; он был жалкой марионеткой, как и все мрачные сочувствующие Западу в Москве. Все равно, подумал Павлов, позволяя пиву закипеть во рту, если он начнет мешать, мне придется его убить.

  Художник миновал КПП и сел в поезд.

  Двигатель издал звуковой свисток, предупреждая пассажиров, чтобы они возвращались. Павлов и Мосты гулялиснова вместе, два высоких, ярких человека, один отличался целеустремленностью, другой - вдумчивостью.

  Разин наблюдал за ними из окна. Они вызывали у него беспокойство. Где-то там была угроза. Больше всего он чувствовал это с Павловым, в меньшей степени с Бриджесом. Вид их вместе усугубил его беспокойство. Трудность заключалась в том, что в эти дни он не был уверен, когда его подозрения оправдались. Он всю свою жизнь прожил предательством и обманом и больше не мог определять другие качества. За исключением его собственной семьи - жены и двух сыновей-подростков. «Это для них я так живу», - подумал он. Для них я выживаю.

  Павлов и Бриджес сели в поезд. Разин подумал, что оба мужчины могут создать проблемы, если он будет действовать против них слишком поспешно. Тогда он принял решение, возможно, порожденное усталостью: он решил посоветоваться с Василием Ермаковым по поводу Павлова.

  * * *

  Ермаков поднял голову и увидел стоящего рядом Разина. Он уважал Разина и не доверял ему, потому что хорошо знал его ум: он был таким же, как и его. «Да, товарищ полковник, в чем дело?»

  «Не могли бы вы уделить несколько минут?»

  Ермаков уволил своего секретаря, который с благодарностью удалился с копией иркутской речи, над которой они работали.

  Разин сел. Возможно, они были близнецами, эти двое мужчин, каждый из которых осторожно сгорбился, как будто за их спиной всю жизнь висел стилет.

  "Хорошо?"

  «Мне не нравится один из пассажиров».

  "Только один? Это дань моей популярности ». Резкий голос был сардоническим. «Какой, товарищ Разин?»

  «Еврей», - сказал Разин, надеясь шокировать.