Едва Илья и Даша вошли в гостиную, как за спиной молодых людей раздался глухой женский голос:

– Доброго утреца, Илья Григорьевич! Вот матушка-то обрадуется!

Молодые люди обернулись и увидели в дверях Акулину, горничную Марьи Ивановны, худую высокую бабу лет сорока в строгом темном платье.

– И тебе, Акулина Егоровна, доброго утра, – кивнул Илья холодновато.

– Вас, барышня, Марья Ивановна до завтрака просит зайти к ней, – добавила Акулина, внимательно посмотрев на девушку.

– Извини, Илья, я пойду, – тут же обрадовано воскликнула Даша и стремительно направилась в сторону правого крыла дома, словно боялась оставаться наедине с этим непредсказуемым Ильей, поведение которого постоянно приводило девушку то в смущение, то в негодование.

В связи с неожиданным приездом Ильи, утренняя уборка в оранжерее с розами отменилась. Вместо этого Даша, которая в деревне любила завтракать с горничными на кухне, а после гулять по утреннему саду, была вынуждена около двух часов терпеть длинное утреннее застолье со всеми домочадцами. Илья сидел рядом с отцом, а Марья Ивановна не сводила со старшего сына ласковых глаз и все восхищалась тем, как Илья возмужал. Лиза, как и обычно, проснулась поздно и опоздала на полчаса к завтраку, за что была отчитана отцом. В свои шестнадцать она уже носила платья по моде с большим вырезом и атласными бантами. Даже в деревне девушка украшала себя драгоценностями, которые дарила ей Марья Ивановна в последние два года.

Едва Лиза села за стол, быстро по-сестрински чмокнув приехавшего брата в щеку, как Илья, который, дослушав очередную хвалебную триаду матери в свой адрес, вдруг заметил:

– Уезжая, оставлял двух девчушек, что играли в куклы, а теперь вижу, что вы, сестрицы, и впрямь повзрослели.

Молодой человек вновь окинул оценивающим взором полноватую Лизу с завитыми локонами, украшенными бантами, в платье с таким низким декольте, что ему, как брату, захотелось натянуть повыше платье на ее пухлую грудь. Затем его взор переместился на девятилетнюю Оленьку, сидевшую напротив него в детском белом платье, которая с интересом и восхищением глядела на старшего брата. А после уже в который раз за трапезу взгляд Ильи остановился на Даше, которая сидела напротив, наискосок. Девушка все так же была одета в свое невозможно закрытое простецкое платье мещанки и весь завтрак избегала его взора, видимо, боялась смотреть в его сторону.

– А то как же, Илюша, – заметила Марья Ивановна. – Ведь четыре с лишним года минуло с тех пор, как ты видел сестриц. Лизоньке уже шестнадцать, да и Дашеньке пятнадцатый год идет, скоро уж совсем невесты будут.

– Только смотрю я и не понимаю, – продолжал Илья. – Одна разряжена в пух и прах, что аж все прелести наголо, а вторая укутана, как гувернантка какая. Вы что же, матушка, их как-то по-разному воспитываете, что ли?

– И отчего ты так решил, соколик? – опешила Теплова. – Я разрешаю девочкам одеваться как им по душе. Лизоньке нравятся наряжаться, что с того? Скоро ей на балы ездить, уже в следующем сезоне. Пусть пока учится в красивых платьях ходить. А Дашеньке рано еще по балам, да и скромная она очень, не любит, чтобы на нее все смотрели, как на Лизоньку, что ж из того?

– А может, у некоторых и показать нечего? Зачем им платья декольтированные носить? – тут же язвительно уколола Лиза.

Все прекрасно поняли, на кого намекала Лиза. Даша невольно сильнее распрямила худенькие плечики, как будто пытаясь выставить вперед маленькую девичью грудь. Илья, метнув взор на Дашу, заметил ее движение. Пройдясь беглым взглядом по небольшой высокой груди девушки, молодой человек отметил про себя, что Даша еще слишком юна, чтобы у нее была грудь, как у Лизы, и наверняка ее прелести еще не выросли до нужного размера.

– Лизавета! – сразу же осек дочь Григорий Николаевич. – Нехорошо так говорить о сестре.

– Прости, батюшка, – промямлила Лиза и бросила недовольный взор на Дашу, которая даже в этом невзрачном платье казалась до того хорошенькой, что старшая девушка сердито поджала губки от зависти.

– Надолго ли ты приехал, Илюша? – спросила Марья Ивановна.

– На пару дней. С батюшкой переговорить об одном деле, – заметил Илья, переводя глаза на Григория Николаевича. – Затем обратно в столицу.

– Илюша, ты бы хоть побыл с нами до июля, – попросила брата Оленька.

– Не могу, сестрица. В Петербурге меня друзья заждались. Обещал через пару дней быть.

– Опять мне потом знакомые все уши прожужжат про ваши бесчинства, – раздраженно вздохнул Григорий Николаевич и строго посмотрел на сына.

– Отец, мы почти два года безвылазно в седле провели, – возразил тотчас Илья. – Все с турками без продыху бились. Один бой за другим, а потом в полевом госпитале на больничной койке провалялся целую неделю в беспамятстве. Надоело все. Хоть пару месяцев могу я в свое увольнение отдохнуть с сослуживцами?

– Знаю я ваши «отдохнуть», – проворчал старый Теплов, хмурясь и мрачно глядя на сына. – Напиться до одурения да потасовку с кем-нибудь затеять, а еще девку какую…

– Григорий Николаевич! – громко перебила мужа Марья Ивановна, боясь, что Теплов закончит свою непристойную фразу. – Не надо при девочках. Потом наедине пожуришь его. – Она ласково улыбнулась Илье и предложила: – Ты, милый мой друг, после завтрака должен непременно нам все рассказать, про свою службу, про турок. И про ранение свое, а мы с девочками с удовольствием послушаем тебя в гостиной…

Вот уже битый час Даша стояла в гостиной как на иголках. И, чтобы уважить тетушку, была вынуждена терпеть рассказы и байки Ильи. Оленька и Лиза сидели тут же и с интересом слушали все эти кровавые жуткие истории молодого человека, которые, видимо, одной Даше были не по душе. Девушка любила все красивое, поэтичное, прекрасное, а эти кровавые рассказы с оторванными руками и ногами, про убитых и искалеченных солдат ей совершенно не нравились. К тому же уже должна была вернуться из деревни Анюта с их сарафанами. И Даше очень хотелось померить крестьянскую одежду и понять, в пору ли она придется им с Оленькой. Еще девушка не знала, что делать с лаптями и где их взять теперь за полдня. Все эти мысли кружили в голове Даши, и она почти не слушала истории Ильи, который вальяжно сидел в кресле и, важно поглядывая на всех четырех женщин, театрально рассказывал о своих военных походах.

Даша не могла уйти из гостиной, так как боялась, что тетушка будет недовольна. Чтобы отделаться от гнетущих мыслей, она стояла у распахнутого окна, смотрела на зеленые кроны лип и напряженно вглядывалась вдаль, желая увидеть силуэт горничной Анюты, которая должна была прийти со стороны леса. В какой-то момент Илья вдруг заметил:

– Вижу, что нашей Дарье совсем не интересны мои рассказы.

Даша, которая слушала брата вполуха, не сразу осознала, что молодой человек говорит о ней. Лишь спустя минуту она обернулась и увидела, что все внимательно смотрят в ее сторону.

– Отчего же, братец, я слушаю, – вымолвила Даша тихо.

– Уж я вижу. А заодно, видимо, мух за окном считаешь, – как-то обиженно заметил Илья.

– Дашенька, если тебе и правда неинтересно, то ступай, – ласково сказала Марья Ивановна.

– Спасибо, тетушка! – воскликнула радостно Даша, получив долгожданную свободу, и вмиг исчезла из гостиной.

Илья проводил ее тонкий силуэт огорченным взором и буркнул:

– Ей с самого начала неинтересно было, заметил я сразу. Еще и за завтраком она сидела с таким выражением лица, словно на каторге.

– Дашенька поутру со служанками раным-рано на кухне обычно завтракает, а потом верхом катается или в саду гуляет. А сегодня видишь, как получилось, – объяснила Марья Ивановна. – Она уж очень послушная у нас и скромная, так что порой и не знаешь, что она хочет. Все делает, как велят ей. Только вот ты, Илюша, как-то разглядел, что ей скучно.

– У нее на лице все большими буквами написано, матушка, – просто заметил Илья. – Итак, на чем я остановился?