Они еще минут десять общались: Игорь задавал вопросы, отец Константин отвечал. Он отвечал, как обычно, туманно и витиевато, но Игоря это устраивало: во всяком случае, в его словах не было нравоучений и указаний – их Ридгер не потерпел бы ни от кого.

Прощаясь, отец Константин осенил Игоря крестным знамением, пожелал удачи и невзначай заметил, что будет рад следующей встрече. Ридгер знал, что эти слова произнесены не ради соблюдения этикета – он действительно желает ему удачи и действительно будет рад встрече.

Отец Константин удалился, а Ридгер вышел с территории церкви и спустился к реке, живописно протекающей у подножья холма, на котором возвышался златоглавый храм. Он бродил по берегу, зарывая мысы своих дорогих ботинок в светло-зеленую траву. Просто бродил и никуда не торопился. Он любовался природой, наблюдал за полетом птиц, расчерчивающих небо непонятными, хаотичными с первого взгляда траекториями – наверное, тоже просто так, без всякой цели. Просто летают друг за другом, радуются хорошей погоде и не думают, что будет через несколько дней, полностью доверившись судьбе… Или Богу?

Ридгер позавидовал этой окрыленной свободе. В глубине его сознания зарождался вопрос, который Игорь не мог сформулировать словами, но чувствовал, что он поразительно волнует его. Что же доставляет им такую радость в жизни? Отчего они беззаботно тратят свои силы на бесцельные полеты вместо того, чтобы направить их на какое-нибудь полезное мероприятие – например, постройку шикарного гнезда, где им будет комфортно и тепло, и где можно накапливать съестные запасы, чтобы не переживать о завтрашнем дне… И что… и для чего? Они ведь и так совершенно беспечны, если проводят время, как и где им хочется. А еда… еда и так находится поблизости, и ее можно раздобыть в любой момент. Так для чего же делать запасы? На зиму? Но зачем? Ведь зимой они отправляются в теплые страны, где мошки и комары, трепеща от приближения пернатых твердоклювых охотников, все же не собираются покидать свое обиталище и, сродни своим палачам, беспечно рассекают воздух нелогичными пассами, радуясь жизни. Но чему? Чему они так радуются?

Ридгер представил себя большим комаром. Хотя нет, не большим и неповоротливым, а маленьким и юрким, с сильными крылышками и отточенным острым хоботком, который, подобно стальной игле, способен проколоть насквозь толстую кожу и вдоволь напиться чужой крови. Его передернуло. Он даже поморщился и брезгливо сплюнул на землю. Но не от явственного запаха крови, ведь его он знал не понаслышке, а от полной безысходности, которую сулила ему комариная жизнь.

Неужели бесконечная погоня за пропитанием и есть смысл их жалкой жизни? Неужели так никчемно они проводят свой век? Где же стремление к славе, богатству, где погоня за удачей и хитроумные жизненные комбинации? Где все те неповторимые удовольствия, без которых жизнь так пресна и однообразна? Как он сможет просто так летать с единственной мыслью об укусе какого-нибудь ротозея, подвергая свое никчемное существование риску оборваться от смачного шлепка потной и скользкой ладони? Он даже не стал бы сопротивляться – так и закончил бы комариный век, сося свежую кровь и одновременно наблюдая за приближением неминуемой гибели. В таком финале есть хоть какая-то доля романтики.

Ридгер усмехнулся своим странным мыслям. Он поднял голову к небу и еще раз посмотрел на птичьи игрища, прикрывая ладонью глаза от уже потускневших лучей вечернего солнца, которое большим и тяжелым огненно-красным шаром нависло над горизонтом.

– И эти не лучше комаров, – вслух произнес он. – Летают, сами не понимая, зачем, чему-то радуются, на что-то надеются, для чего-то живут…

«Пути Господни неисповедимы!» – прозвучали слова отца Константина в его голове.

И Ридгер подумал, что Бог насмехался, когда создавал птиц, комаров, да и вообще животных, которых лишил возможности жить по-настоящему.

Неожиданно для себя он выделил из ряда обездоленных Богом тварей, змей. Моментально провел в голове аналогию со своим сном и тут же потерял из вида беснующихся в воздухе птиц и теплое закатное солнце, перестал слышать хрустальное журчание воды в реке. Игорь полностью вернулся в свой мир, который крепче крепкого держал его в своих мощных тисках.

«Бабка Олега сказала, что смерть змеи – хороший знак, – подумал Ридгер. – Но если она колдунья, как он говорил, то почему считает, что только Бог ведает, что и когда произойдет? Неужели колдуны тоже верят в Бога? Тогда, получается, что она верующая, но точно не святая. И во что же, интересно, она верит, если отец Константин не сомневается в дьявольском происхождении пророчеств? Чушь какая-то! Бабка-колдунья, занимающаяся предсказаниями с помощью черта, но утверждающая, что все в руках Господа».

Ридгера даже немного замутило. Он остановился, на секунду закрыл глаза и неожиданно для самого себя расхохотался в голос.

«Господи! Да о чем я думаю?! У меня куча нерешенных проблем, а я размышляю о воззрениях старой маразматички и разочаровавшегося в жизни офицера. Я, наверное, полный идиот!»

Его смех разлетался по округе, нарушая покой и внося в здешнее размеренное бытие нечто новое и никому неизвестное. И эта неизвестность с ужасающей быстротой заполняла умиротворенное пространство бешеной энергетикой сумасшедшего, но такого сладостного для него мира. Ридгер, больше не размышляя, сделал резкий разворот на сто восемьдесят градусов и твердым шагом направился к автомобилю: время сантиментов и отдыха закончилось, пора возвращаться! Его ждут, и он скоро явится, чтобы продолжить торжественное шествие сквозь ряды тупоголовых посредственностей, которые посмели посчитать себя сильнее и изобретательнее.

– Я возвращаюсь, – негромко оповестил Ридгер съежившуюся от его самоуверенности действительность.

И словно почувствовав его готовность к решительным действиям, реальность отозвалась мелодичной трелью звонка мобильного телефона.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Игорь Георгиевич.

– Здравствуйте.

– Мы не встречались с вами, но уверен, что вы слышали обо мне, – короткая пауза. – Моя фамилия Светлый.

19

Чему быть, того не миновать.

– Положи его в доме, Лейха, – сказал старик, выпрягая единственную тягловую силу из повозки.

Мальчишка стоял молча и смотрел на Титана. Черноволосый, с крупными смоляными глазами и длинными густыми ресницами. Он чему-то радовался, и чумазое лицо его было озарено улыбкой. Девушка в темном платье и плотно повязанном вокруг головы черном платке, скрывающим волосы и шею, поспешила в дом, чтобы приготовить постель для раненого.

Титан поднялся на локтях и огляделся. Это был горный хутор. Дом, несколько сараев, загон для скота. Место тихое. Вокруг скалы и обрывы.

Раны его болели, но за время пути он немного пришел в себя и теперь был в состоянии двигаться самостоятельно. Выбравшись из телеги, воин встал на ноги. Лис остался лежать.

– Живой, брат?

Глаза Лиса были открыты, и он попытался изобразить улыбку. Титан положил руку ему на лоб. Жар! Лис горел, словно только что побывал в преисподней.

– Ему нужен врач, – обратился он к старику, который неторопливо разбирал поклажу.

– Здесь нет врача, – ответил тот и подошел к Титану.

Они встретились взглядами. Титан не заметил в глазах старика ни злобы, ни упрека, ни ненависти.

– Женщины помогут ему, – добавил он и, повернувшись к дому, прокричал: – Лейха! Амилия! Поторопитесь.

Мальчик c неподдельным восхищением продолжал следить за Титаном, словно тот был героем его мечты. Он тихонько, но без опаски, приблизился к нему почти вплотную и, прищурив от солнца один глаз, спросил:

–Ты русский?

– Русский, – ответил Титан.

Мальчишка снова разулыбался, затем развернулся и пулей ринулся в дом, крича что-то на неизвестном Титану языке.

«Эх! – подумал Титан. – Не скинули бы нас с обрыва», – и еще раз оглядевшись, убедился, что место как нельзя лучше подходит для этого.