— Думаю, теперь, наконец, все встало на свои места.
Я взял лист, сравнил написанное со своим почерком… и ужаснулся. Слова… каждое предложение, каждая закорючка в этом письме была словно выведена мной! Это было донесение «Слугам Мира», но это было невозможно! Это действительно был мой почерк, но добила меня подпись… Письмо… оно было подписано моим именем!
— Но… я не понимаю… — растерянно пробормотал я.
Я в остолбенении пялился на это проклятое письмо. Оно НЕ МОГЛО быть написано мной! Это было невозможно! Подобное никак не могло случиться… Но это было правдой! Правдой, которая все никак не укладывалась в моей голове. Откуда? Кто мог так подставить меня? Эти вопросы не находили ответа. Я искал в своих воспоминаниях хоть что-то, связанное с письмами… Я разносил письма Ридли, но их точно писал он… Оставался лишь один вариант, но и тогда я не был замешан… То письмо, что просил меня доставить Криол!
Меня осенила эта мысль. До настоящего момента я будто совершенно забыл про этот случай. Я не вспоминал этого события ни разу после того, как доставил письмо… Было четкое чувство, что именно это воспоминание было как будто заперто в моей голове, а теперь внутри нее раздался щелчок, и оно высвободилось. Так или иначе, это письмо я все равно не писал, но то, что я забыл такую важную вещь — настораживало само по себе и заставляло уцепиться за данное событие. Оно казалось важным, необходимым, это точно нужно было запомнить и больше не забывать.
Я встал с кресла и заходил по комнате, как загипнотизированный глядя на письмо. Дон Брюс терпеливо ждал, когда я очухаюсь. Нужно было соображать, но мое состояние близилось к тому, как если бы меня огрели по голове чем-то тяжелым. Пока я пытался понять, что нужно делать, Дон Брюс сам дал мне единственно возможное направление мысли. Он пересказывал всю ситуацию так, как видел ее сам:
— Вы, Михаил, решили поиграть в шпиона, не так ли? Вы имеете связи, вы маг, наверняка вам не терпелось применить свои способности и знания на практике. Не знаю как, но вы узнали об этом ордене. Потом вы заподозрили или даже точно знали о том экипаже. Вы решили сыграть в эту игру. Вы отправили координаты, по ним наших людей и взяли. К сожалению, вы не осознавали, куда ввязались. На самом деле мне грустно, когда я вижу таких, как вы. Молодые, перспективные… Один ваш необдуманные шаг, навеянный глупой романтикой, друзьями, просто жаждой острых ощущений или наживы…
Дон Брюс подошел ко мне и положил свою тяжелую руку на мое плечо.
— Мне жаль, что так вышло, но назад дороги уже нет. Просто примите тот факт, что ваше предприятие раскрылось.
Его слова были искренними, пусть он не знал правды, но ее не знал и я. На самом деле оказалось, что никто пока не знает всех деталей этого странного дела. У каждого была своя правда, но сейчас мне пришлось принять то, о чем думал синдикалист. Это уже его игра, значит и легенду мне следует принимать в его интерпретации. Что же, допустим, что все было именно так. Когда я выкарабкаюсь, то обязательно разузнаю все подробнее.
— Черт, — рыкнул я. — Ладно, признаю. Вы меня поймали.
— Тише, Михаил, — продолжая похлопывать меня по плечу сказал Дон Брюс. — Ничего страшного пока не случилось. Пойдем, я налью тебе еще чаю. Все-таки мы же собирались просто поговорить, разве не так?
Мы вернулись к столику, но сидеть я не мог. Взяв свою чашку, я сделал несколько глубоких глотков. Наполнил чашку еще раз и прислонился к стене. Дон Брюс уселся в кресло, став похожим чем-то на психолога, разбирающего судьбу еще одного человека.
— Итак, — начал он. — Давайте вернемся к первому вопросу, но несколько изменим его. Раз уж мы теперь во всем разобрались, я спрошу вас, наверное, … — он задумался. — А зачем, вы, собственно, поступили подобным образом? Что подвигло вас на такое рискованное дело? Какие цели у вас были?
— Я и сам не знаю, — честно признался я. — Возможно хотелось острых ощущений… может я хотел поиметь с этого выгоду… Хотя, нет. Скорее всего я просто хотел сделать этот мир лучше, сделать что-то хорошее, доброе дело…
— Истинно так, — согласился Дон Брюс. — Мне доносили о ваших действиях. Шайкстер был прав, вы действительно способны сделать нечто подобное ради так называемого "добра". Вы настолько совестливы, что даже свою жизнь не желаете защищать за счет чужих. Право слова, Михаил, вы такой глупый.
Дон Брюс улыбался, казалось, он вот-вот засмеется. Его слова меня задели, я слишком много пережил и столько раз поборол свой гнев, что меня его заключение словно полоснуло по сердцу.
— Глупый? Возможно! Но я, все же, не отношусь к убийцам и прочим мерзавцам! Как вы можете меня судить подобным образом? У таких как ваши люди нет чести, нет морали, нет ничего святого в сердце!
Я еще не закончил свою гневную тираду, как Дон Брюс расхохотался. Это сбило меня с мысли.
— Ах-ах-ах-ах-ах-аха! — заливался он. — Какой наивный молодой человек! Прости меня, но ты говоришь крайне смешно. Ты просто еще слишком молод. Ты еще ничего не знаешь, тебе простительны такие слова.
— Что вы имеете ввиду? — нахмурился я. — На мой взгляд это вы глупы, раз не признаете общих правил морали и нравственности…
— А кто сказал, что я их не признаю? — огорошил меня синдикалист.
— В каком смысле? Я вас не понимаю.
— О-о-о… Я вижу ты все-таки ничего не понимаешь…
Дон Брюс поднялся и медленно зашагал по кабинету.
— Не делиться этот мир на «добро» и «зло», так и знай, парень, — начал он. — Ты даже не представляешь себе, насколько абстрактны эти понятия. Нет абсолютного чего-то. В этом мире все относительно, люди из-за своей слабости придумывают себе недостижимый идеал, чтобы оправдывать свою слабость перед судьбой. Подумай сам, разве убийство — добро? Но ведь кто-то убивает и его считают героем, люди говорят, что это хороший человек, так как избавился от «злодея». Но этот самый «злодей» просто не был им выгоден, этот человек стремился к выгоде для себя, своих друзей и, возможно, семьи, даже если только для себя. С его точки зрения «герой», это убийца и никто больше. Разве не так? Что зло для одного — добро для другого, разве не так происходит в войнах?
Я вдруг понял, к чему он ведет. Дон Брюс был хитрым человеком. Видя, что меня не взять грубыми вещами, вроде выгоды или угрозами, он решил поколебать мою уверенность в собственных убеждениях. Очень умно, но у него ничего не выйдет. Я не глуп и не куплюсь на его слова, однако смогу использовать его «проповедь» против него же. Достаточно притвориться, что его слова оказывают на меня воздействие — не сразу, постепенно, изображая сомнения, я смогу убедить этого старика в том, чего он хочет. Звучит как план, как единственный план за последнее время, пожалуй.
— Это… это так, — с неохотой произнес я, изображая на лице те самые сомнения, которые хотел видеть синдикалист. — Но убийство все равно — грех? Ведь это заложено в самой природе человека, разве не так? Иначе нас бы не мучила совесть при чем-то таком. Только законченный негодяй может заглушить голос совести, если он это сделал, значит он уже не человек!
— Чушь! — отмахнулся Дон Брюс. — Все это чушь. Это животные могут полагаться только на природу. У них нет разума, в отличие от нас. Мы люди, а не животные, у нас тоже соперничество, но животные не испытывают мук совести при истреблении друг друга. Совесть — это продукт интеллекта. Совесть — не более чем наши раздумья на счет того или иного нашего действия. Мы слишком восприимчивы к запретам, которые в нас вдалбливают с самого детства. Эта наша слабость, ошибка я считаю. Сделав то, что нам запрещали, мы начинаем думать, несоответствие информации — вот что такое совесть. Мы делаем то, над чем нам поставили «нельзя», потому и мучаемся с этим, не понимая главной вещи. Соперничество, выгода, собственное благополучие — все всегда стремятся к этому, но лишь сильные могут обойти надуманные запреты и подняться выше остальных. Так устроен мир: глупые продолжают верить в то, что сами себе выдумали, а сильные и умные поднимаются вверх. Понимаешь?
