– А и дурень, – прошептал себе под нос Квит. – Кто ж так милует? Чай, не сестра, не мамка.

Тихомир дождался, пока за Нельгой дверь прикроется и пошел восвояси. А Некрас остался дожидаться, понимая, что скоро девушка хватится оберега и выскочит на улицу, а уж поймать ее проще некуда.

Спохватилась она сразу. Выбежала из дома: зипун нараспашку, коса по ветру. Заметалась по темному двору, разве что руками не шарила по талому снегу. Головой мотнула и побежала за ворота, все под ноги глядела. Хлопнула глухо калитка, тишину покоробила. Нельга направилась по улице, но далеко не ушла. Некрас окликнул:

– Потеряла чего, Нельга? – Некрас сделал шаг к ней, зацепился взглядом за светлые волосы, что красиво мерцали в лунном свете.

– Некрас? Ты как тут? Цветава послала? – она шагнула ближе к парню, да и тот на месте не остался, качнулся навстречу.

– Что ж сразу Цветава? У меня своя голова на плечах есть. Да и обряда пока не справили, – Некрас бровь изогнул сердито. – Так что ищешь, медовая?

Она вздрогнула, да так сильно, что Некрас удивился: никак испугалась? Чего? Вроде не обижал еще.

– Как ты сказал? – глаза ее распахнулись широко.

– Я спросил, чего ты ищешь, медовая? – ответил парень, и вновь удивился перемене: Нельга выдохнула с облегчением, словно гору с плеч скинула.

– Оберег обронила, а где не ведаю, – Нельга оглянулась, руками развела, мол, что делать?

– Не этот ли? – Некрас достал из-за пояса огневицу.

– Храни тебя Макошь! Где же нашел? – Нельга бросилась к парню, протянула руку за серебряным кружком, а Некрас руку одернул, приподнял повыше.

– Торопишься, медовая. Вижу, что дорог он тебе, так отчего бы я просто взял да отдал? Откупись, – сказал и совсем близко встал к зеленоглазой.

– Чего ж хочешь за огневицу? – попятилась, но Некрас не пустил – обнял большой ладонью стан тонкий, притянул к себе.

– За огневицу – поцелуй огневой, – с теми словами сделал шаг по талому снегу, прижал Нельгу к забору. – Поцелуешь, как я хочу и отдам. Я не жадный, медовая – щедрый. Удоволишь, так и подарок оставлю. Скажи, что любо тебе? Бусы, лён белый? Или серебром одарить?

Говорить-то говорил, а в голове помутилось, иначе и не скажешь. Запах ее цветочный, тепло девичьего тела под зипуном, стройный стан совсем с ума свели. Того и гляди полыхнет яростное мужское! Сам себе удивлялся: глупости своей, настойчивости непривычной.

– Пусти, – строгий голос Нельги не образумил парня, наоборот, раззадорил и подстегнул, словно плеть.

– Только поймал, и отпустить сразу? Нет, Нельга, – прошелся жадной ладонью по телу от спины до бедер. – Поцелуешь и оберег твой.

– Отпусти, Некрас! – вскрикнула, затрепыхалась, попыталась оттолкнуть парня, да куда там – вцепился не оторвать. – Не стану! Слышишь? Не стану целовать! Пусти! Все Цветаве расскажу!

– Рассказывай. И Тишке своему снулому расскажи, – разум обронил, прижался жаркими губами к ее рту, поцеловал жадно.

Нельга вскинулась, уперлась руками в грудь, ногой пнула по его ноге, а Некрас без внимания. Не отпустил. Прижал к забору еще сильнее, да так, чтобы почувствовала Нельга крепость тела, жар в нём полыхающий. Она испугалась и укусила больно.

Некрас взвыл, руки разжал, Нельга отскочила и побежала вдоль забора к воротам. Уже оттуда говорила:

– Верни оберег. А про нелепие, что ты сотворил – смолчу. Пусть боги пресветлые тебя судят.

– Надо же… – Некрас вытер губы, оглядел ладонь. – Укусила, как пчела ужалила. Оберег не верну, Нельга. Я тебе свою цену назвал, а ты не расплатилась.

– Тебе для чего оберег женский, а? На себя не наденешь. И продать – навару немного. Верни, Некрас, – в голосе ее проступила мольба.

Квит, будь он в здравом уме, ту мольбу услыхал бы, но в голове звон, на губах укус, а пуще все то, что на руках осталось тепло ее тела. Парень вызверился на несговорчивую Нельгу, а сильнее того на себя и все за то, что таким дуроломом себя выставил. В первый раз так-то девицу нахрапом пытался взять. Волшба, не иначе!

– Не твоя забота, что я с ним сделаю. Захочу выкину, захочу в печь брошу. Тебе отдам токмо за поцелуй. То мое последнее слово. Теперь-то цена иная, Нельга. Укусила – плати. Теперь сама ищи меня, сама проси и сама целуй, – грозился, злобствовал Некрас, только откуда-то знал, что не согласится.

Не согласилась, поганка.

– Вот ты какой Некрас Квит, – Нельга руки на груди сложила, оглядела надменно парня. – А и чего ждать от купца? Торгуешься, покупаешь? Не продаюсь я ни за серебро, ни за бусы. Ищи другую. А оберег…

Тут она запнулась, а Некрас зверея, все же приметил, как подернулись отчаянием яркие зеленые глаза, как задрожали губы, те самые, что он целовал так жадно вот только что.

– Оберег – память о матери моей, Некрас. Тебе с него проку никакого, а мне единственное, что осталось. Верни. Просто так верни. К чему тебе поцелуи мои холодные? Иных не жди. Не тебя люблю, – сказала ровно, будто с берёсты прочла.

– Мне любовь твоя не надобна. Кого хочешь, того и голубь, Нельга. А мне мое отдай. Промедлишь с поцелуем, назначу иное и тогда сама будешь врать на обряде, почему холстинка без крови, – сказал и выпрямился: гордо, нагло.

– Стало быть, не вернешь? – Нельга руки опустила, сжала кулачки.

– Я все сказал, медовая. Сама меня ищи, – развернулся и пошел.

Дорогой злился, плевался и сам себя не узнавая, горел, словно в печи – вспоминал теплые мягкие губы и дурманящий запах Нельги.

– Ох, ты! Никак Некрас Квит? И как же Цветава жениха своего разлюбезного отпустила в ночь, а? Ведь умыкнут такого-то молодца, – симпатичная женщина стояла у ворот неприметного домка и улыбалась, глядя на Некраса.

– Ты умыкнешь, красавица? – ответил по привычке, но на бабу симпатичную глянул и оценил – взгляд смелый, стать есть, хоть и приземиста.

– А если и я? – подмигнула игриво, но голос умерила и оглянулась на свой домок, в котором свет еще не гасили.

– Так чего ждешь? Идем нето, – бросился к ней, схватил за руку. – Моя будешь сегодня.

Знал Квит – такой его голос не каждая могла вынести. Вот и эта вмиг стала покорной, плечи опустила и поплелась смирно за Некрсом, будто собака за хозяином.

В сарайке, что стоял на подворье, Некрас толкнул молчавшую женщину к стене, навалился сзади, поднял подол и взял – быстро и сильно. Брал не с большой охоты, скорее со злости.

Через небольшое время, женщина заскулила, впилась крепкими зубами в ладонь свою, заглушила вскрик бабий, и выдохнула счастливо.

– Силён ты, Некрасушка. Ох, и силён… – оправила рубаху, поневу и обернулась к Квиту. – Смолчу о том, и ты не болтай. Муж-то у меня дюже сердитый. Убьёт.

– Уговор, красавица, – натянул порты. – Чем отдариться тебе не знаю. Вот разве что…

Потянулся за деньгой.

– Дурной. Оставь, не надобно. Давно уж не любилась так жарко. Иди нето. Узнает Цветава, все волосья мне повыдергает.

Некрас выбрался из сарая, осторожно прошелся до ворот, выскользнул ужом на улицу и вздохнул. Сам себе противен стал, сам себя ненавидел и злился.

– Нельга, поганка, отомщу тебе, мало не покажется, – так и шел к своему дому, все ругался, ворчал, что старый дед и поминал зеленоглазую.

Утром проснулся поздно, сел на лавке и понял – беда. Трясло, словно в огневице.

– Дурень, – обозвал сам себя. – Добегался. Ганка! Отвару дай. Вроде простыл я.

Челядинка заметалась по бабьему куту, поставила в печь малый горшочек. А Некрас следил хмуро за ее хлопотами, и понимал – нет лихорадки. Лоб холодный, не ломит ничего, не болит. Жар, что случился с ним внутри и расползается там, будто мох по камню.

– Проклятая девка! – помянул Некрас Нельгу, что снилась всю ночь и заставляла его метаться на лавке, будто в болезни. – Ганка, сама отвар пей!

С теми словами встал, оделся, выскочил в сени и там зачерпнул ковшом воды из кадки, выпил жадно, укусил льдинку. Она жара не уняла, огня не затушила.

– Щур меня. Что за напасть такая?