Пока я выдерживаю удар. Воздух на глазах свежеет, уходит полупрозрачная дрожь, пропадает въедливый запах сгнивших морских водорослей, а с неба падают первые капли дождя. Наша надежда. Буремесяц – единственный способ смыть соль и спасти прибрежные города. Если осада продолжится, моих сил не хватит, а значит, весной некуда будет сажать посевы. Окончательное засоление почвы приведет к неурожаю и голоду.

Видя, что мне лучше, Никлос отпускает мое плечо и отходит к воде, к полосе прибоя, куда набегают мелкие волны. Уже виднеются и первые суровые барашки штормовых волн. Они пока еще резвятся вдалеке, разбиваясь о природные волнорезы, щедро усеявшие северную половину побережья. Но скоро ветер усилится, наберется зимней мощи, и к вечеру зарядит проливной дождь, поднимется уровень воды, с крыш побегут серебристо-серые ручьи, до краев наполняя заранее подготовленные бочки.

Этого дождя ждали несколько недель. С того самого дня, когда стало ясно, что происходит. Вот уж не думали жители города, что будут мечтать о буремесяце. Однако даже он не пришел бы, не будь рядом со мной черного короля.

Я уничтожаю соль. Он призывает бурю.

Вот и сейчас, откинув полы теплого пальто, стянув толстые кожаные перчатки, Ник настраивается на пение черных волн и делает шаг вперед. Как черный бог, он не проваливается в воду, а поднимается над ней. Кажется, будто Никлос идет по волнам, как по берегу, но на самом деле он ступает по черноте расплывающегося кляксой нориуса.

Небо и светлеет, и темнеет одновременно. Тусклые рассветные краски насыщаются густыми тонами, и я замечаю, как высоко поднимаются далекие волны. Это его работа. Чувствую слабый укол тревоги. Прежде Нику не удавалось призвать шторм. Его сила была физической, как и моя. Но все меняется. Стремительный прогресс короля виден невооруженным глазом. Лишь только он вздымает руки к небу, выше поднимаясь над морем, как в ответ раздается трескучий гром, и наверху появляется сотня мелких вспышек.

Поднимается ветер, я выше задираю ворот куртки, вновь натягиваю перчатки на грязные от мокрого песка руки и прячу их под мышки. Щурясь от холода, отступаю вглубь пляжа, к отвесным скалам. Скоро волны совсем разойдутся и дойдут сюда, в крепкую пену взбиваясь о камень. Но к тому моменту нас здесь уже не будет.

Я наблюдаю за Ником. Маленькая фигура на фоне блеклого неба. И какая же мощь в ней сокрыта…

Волны поднимаются выше. Теперь они с грохотом обрушиваются на берег, заворачиваясь пушистым кружевом, забираясь все глубже и глубже, подбираясь к скалам. От высокой влажности я продрогла. Глаза слипаются, уже не сопротивляюсь очередному зевку, от которого чуть челюсть не свернула. Усталость подбирается, как теплое, махровое одеяло. Сказываются гонка со временем, недосып и не только.

Опускаюсь на корточки, прислонившись к холодному камню, и лишь на мгновение прикрываю глаза. Сквозь ресницы наблюдаю, как по небу шире расползается чернильная клякса и будто щекочет бока небесных угрей, разражаясь сверкающими вспышками. Веки тяжелеют, голова клонится к груди, и я почти погружаюсь в сон, когда чувствую прикосновение воды к сапогам. А потом меня медленно, как на облачке, поднимают вверх, и я только пальцами успеваю мазнуть по очередной поднявшейся волне. От попавших на лицо брызг защипало кожу. Просыпаюсь, вяло растирая щеки, пока нориус подтягивает меня к замершему в воздухе Никлосу.

Он устал так же, как и я. Его гонка даже хуже моей – до сегодняшнего дня он не видел прогресса. Небо упорно сопротивлялось его силе, оставаясь почти по-летнему жарким и безоблачным. Но сегодня чаша весов склонилась в пользу короля, и он с мрачным удовлетворением наблюдал за разыгрывающимся штормовым представлением.

Обхватив меня за талию, он ненадолго задерживается в воздухе, чтобы мы оба могли насладиться грозовым концертом, чувствуя, как поднимаются волоски на коже от мощнейших разрядов молний. Закладывает уши и немного болит голова – ждать осталось недолго.

Мы входим во дворец в момент, когда раскат сменяется барабанной дробью дождя. Как будто лопнули небесные плотины – вода пошла сплошным потоком, вмиг разлившись по карнизам и стокам веселыми ручьями. Повеяло долгожданной прохладой.

Полутемная комната кажется милее всего на этом свете. Она манит тишиной и обещает покой, стоит только прикрыть глаза. Выйдя из ванной и расчесывая пальцами мокрые волосы, я подошла к окну и чуть отодвинула штору. Сквозь серые тучи вниз спускались крутые струи дождя, а деревья перед дворцом слабо клонились к земле. Шторм не вышел на берег, оставшись бушевать где-то среди высоких, черных волн, у самого горизонта.

Море опустело. Ни единой русалки. Даже ше́лки ушли на глубину – их мертвая кожа растворялась от солевых потоков, и они разлагались на глазах. Мы остались беззащитными, и только сторожевые дымчатые линии, что, как решетка на черных сваях, стояли под водой, предупреждали в случае атаки. За три недели их тревожили трижды, но так, на пробу. Просто чтобы поиграть на наших нервах.

Штора опустилась вниз, а я взъерошила волосы, подсушивая их жаром. Им это не на пользу, но я не хотела ложиться с мокрой головой. Особенно зная, что за мной наблюдают сквозь приоткрытую дверь.

Он знает, что я скоро приду к нему.

Свет из соседней спальни просачивается сквозь тонкую щель между штор, прочерчивая линию передо мной, будто создавая белое препятствие на пути к двуспальной кровати с опущенным пологом. Я слышу шелест простыней и слабый скрип пружины матраса. Развязываю завязки на атласном халате, бросаю его под ноги и легко переступаю черту, на мгновение словно вспыхивая красным, прежде чем погрузиться во тьму.

Мягкое постельное белье приятно холодит кожу, разгоряченную после душа. Я опускаю голову на подушку и тотчас закрываю глаза в надежде скорее погрузиться в сон и поспать хотя бы пару часов. В тот же миг мужская рука опускается на мою талию. Никлос прижимается к спине и будто прячет нос, как в детской колыбели, утыкаясь в мою шею. И начинается волшебство.

Проклятье нашего положения в том, что наши экзерсисы с ариусом и нориусом после сентябрьского разрыва теперь как бег с препятствием у астматиков. И если Никлос в силу опыта и более мощной основы нориуса способен управиться с последствиями, то я каждый день играю с огнем. Ариус высасывает из меня все соки, и без подзарядки я становлюсь ни на что не годной. А мне нужна эта сила. Без белой тьмы я просижу в этой золоченой клетке до скончания веков.

– Скажи лишь слово – и я отпущу тебя, – шепчет король, чувствуя, как я одеревенела в своей неподвижности и стремлении исчезнуть. Затекли плечи, сдавило грудь, хочется сделать глубокий вдох, а вместо этого зажимаю в кулаке край подушки и упрямо не открываю глаз.

Ник не тронет меня. Больше нет. После того, что случилось в ту ночь, он ни разу не прикоснулся ко мне. И даже в эту постель я пришла по своему желанию. Это я хочу зарядиться от связи ариуса и нориуса, что уже сплелись в тысячи кос под потолком кровати, путаясь между столбиков и зарываясь в тончайшую ткань полога.

– Ты же знаешь, почему я здесь.

– А ты сама знаешь, почему?

Пробуждение тягостно, как топкое молоко. Будто и не спала, а продолжала сражаться со своими демонами. Открываю глаза – и будто ночь на дворе, хотя часы показывают почти двенадцать дня. Значит, я проспала часов пять или шесть. Хороший результат. Высунув язык, поводила из стороны в сторону. Нет привкуса соли, а значит, то, что сделал Ник, сработало.

Выбираясь наружу, слышу монотонный стук дождя по стеклу. Босая иду к окну и раздвигаю шторы, впуская тусклый молочный свет, в котором танцуют мельчайшие песчинки. Обернувшись, вижу, что кровать пуста. Король всегда уходит первым. Он не хочет, чтобы я испытывала стыд. Мы спим вместе и порознь и официально даже помолвлены, несмотря на мой траур по погибшему мужу, который жив и находится в эльфийском лесу.

Подняв колокольчик, вызвала прислугу. Световой день короток, а мне так много нужно успеть до вечернего бала в честь начала буремесяца. Никлос будто знал, что именно сегодня удастся переменить погоду и призвать первый шторм. Он о многом теперь ведает, и я знаю, отчего это происходит.