В рассказе «Кордон 273» есть знаменательные слова: «Мы привыкли говорить «левитановские места» и «нестеровская Россия». Эти художники помогли нам увидеть свою страну с необыкновенно лирической силой». Так и Паустовский тоже помогает нам видеть красоту этих заколдованных мест, передаёт очарование этих боров, трав и великой тишины, которое охватывает вас в мещерских лесах.
Как Левитан и Нестеров, Паустовский тоже создал свою удивительную сказочную страну, в которой он сам является «проводником по прекрасному». И вот сейчас мы и находились на этой «паустовской земле», где глухие затоны таинственной Пры терялись в сумраке прогретых лесов, лежали под деревьями слои сухих шишек, в которых нога тонула по косточку, звенел воздух от взмахов птичьих крыльев и где волнами набегали на вас лесные запахи: дыхание можжевельника, вереска, воды, брусники, гнилых пней, грибов, кувшинок, а может быть, и самого неба… И желтовский кордон был частью этой огромной и прекрасной земли.
Разговаривать с Алексеем Дмитриевичем одно удовольствие. Мы сидим на крылечке и слушаем его рассказы о здешних новостях: и о том, что лето нынче сухое, знойное, того и гляди жди пожара («смотрите, костры как следует заливайте»), и о том, что Пра мелеет из года в год и, если так дело пойдёт дальше, пропадёт река, и о бобрах, которые водятся в протоке («мельче стало, вот и уходят бобры»), и о малине, которая растёт на болотистых берегах озера Орсо, и о том, что лесникам повысили зарплату и жить стало совсем хорошо.
Хоть Алексею Дмитриевичу и за семьдесят, а выглядит он довольно моложаво: густая с проседью «толстовская» борода, живой острый взгляд, крепкая загорелая шея, мозолистые руки, привыкшие к любой работе.
— А с чего мне болеть–то, — весело улыбается он, — работа у меня здоровая, воздушная.
Когда мы, напившись чудесной студёной воды из колодца под косогором, покидали кордон, лесник крикнул нам вдогонку:
— Вы на Орсо путь держите? Гляньте там с наблюдательной вышки — неровен час где–нибудь дымок появится. Одна искра, и пойдёт полыхать…
Пожары и сейчас представляют большую опасность для мещерских лесов, а в старину они были настоящим бичом. Огонь безжалостно уничтожал народное достояние, на больших площадях дотла выгорали знаменитые сосновые боры. Да и мещерские деревни тоже были подвержены страшным пожарам, особенно в ветреную и сухую погоду. До революции по количеству пожаров Рязанская губерния занимала одно из первых мест в России: сорок пожаров в год на сто населённых пунктов. Ежегодно горел чуть ли не каждый второй дом. И тянулись по российским дорогам в города вереницы погорельцев, чтобы хоть как–нибудь прокормить милостыней себя и своих детей.
…Тропинка выводит нас на просёлочную дорогу. Добежав до лесного озера Шуи, дорога резко сворачивает влево и незаметно начинает взбираться вверх. Здесь, на небольшом песчаном холме, заросшем соснами и ельником, и находится желтовская наблюдательная вышка. Как и все подобные вышки, она сделана из сосновых брёвен, скреплённых железными скобами. Наверху — площадка для наблюдения.
Отсюда лес просматривается на много километров. Стоит леснику заметить дымок, как он тут же сообщает об этом в лесничество или в ближайшую деревню (многие вышки телефонизированы). В каждом лесничестве висит на стене карта лесных угодий, разрисованная какими–то на первый взгляд странными и непонятными кругами с делениями. Непосвящённому в таинства лесного дела эти круги и квадраты кажутся бессмысленным нагромождением линий. А на самом деле в них скрыт большой и глубокий смысл. К центру каждого круга, обозначающего место, где стоит наблюдательная вышка, прикреплена нитка с иголкой, а сам круг, как компас, разбит на 360 градусов. Одному леснику с вышки видно только одно направление, где возник пожар, другому — другое. По их сигналам и переставляются нитки на карте. По точке их пересечения и определяется место возникновения пожара. Очаги пожара, как правило, обнаруживаются очень быстро и уничтожаются в самом зародыше.
Мы гуськом поднимаемся вверх по шатким скрипучим лесенкам–жёрдочкам. В ушах свистит ветер, слегка кружится голова от непривычной высоты.
С верхней площадки вышки вся местность видна как на ладони. Где–то на горизонте дымят ватные фабрики Клепиков, извивается Пра, скрытая в лесных зарослях, а вокруг тянутся бесконечные мещерские леса.
Прямо под нами среди огромного лесного океана раскинулось удивительно нежное по своей светло–зелёной окраске болото с крохотным окошечком воды посередине. Это озеро Орсо. Дальше и немного правее от него небольшим пятнышком синеет Линевое озеро. Оно тоже сильно заболочено, а его низкие берега заросли осокой и кустарником. С восточной стороны озера в глубь леса тянется полузаросший канал, который, по словам Алексея Дмитриевича, соединял озеро Линевое с Прой. В старину здесь действовала целая система каналов, прорытых мелиоративной экспедицией генерала Жилинского.
Обратно мы возвращаемся в сумерках. Сосновый бор уже не кажется таким приветливым и спокойным, как днём. Он обступает нас со всех сторон, мрачный и насторожённый, а тёмные сосны стоят, скрестив, как руки, свои ветви, и исподлобья смотрят нам вслед.
Где–то вдали, на Жуковских выселках, одиноко залаяла собака и смолкла. И снова все погрузилось в тревожную тишину, неслышно крадущуюся по пятам. Густая темнота скрыла и дорогу, и лес, и озеро Шую, мимо которого мы только что прошли.
Лес оцепенело стоит тёмной стеной, погрузившись в ночную дремоту. И вдруг впереди сверкнул огонёк. Сосны расступились, и перед нами замаячил тёмный силуэт желтовского кордона. Мы шли уже берегом старицы Пры. Было слышно, как в воде возились щуки, разбивая хвостами лунную дорожку, стремительно проносились над лесом летучие мыши, а вслед нам приветливо светил из–за сосен маленький жёлтый огонёк. Вот уже много лет подряд и летом, и зимой, и в дождливый осенний вечер освещает он путь тем немногим путникам, что забредают в здешние заповедные места. И каждый находит приют в гостеприимном лесном кордоне, как много лет назад впервые нашёл здесь приют Константин Паустовский, чтобы поведать миру об этом уголке Рязанской Мещеры.
О Бреме, ядовитых змеях и безобидных ужах
Удивительная эта река — Пра. Её красота не бросается в глаза с первого взгляда, не бьёт на внешний эффект, а как–то медленно и незаметно овладевает всем твоим существом, и ты не в силах противиться очарованию этих поросших соснами и дубняком берегов, золотистых песчаных отмелей, таинственных заводей, упрятанных от посторонних взоров прибрежными зарослями ивняка, от залитых ярким солнцем лесных полян, над которыми стоит густой, словно настоенный на полевых цветах, терпкий медвяный аромат.
От кордона Желтова до Деулина Пра течёт среди густого, большей частью хвойного леса. Река стремительно несётся вниз, подмывая песчаные берега и корни огромных корабельных сосен. Многие из них не выдерживают единоборства с рекой и с вывороченными корнями падают в воду, словно стараясь своими телами остановить стремительный бег реки. А она хлещет через сучья и стволы и снова несётся дальше, намечая очередную жертву.
Многие деревья покоятся на дне реки, и только еле заметные бурунчики на поверхности воды говорят о подстерегающей туристов опасности. С виду они довольно безобидные, но мы уже по опыту знаем, что если не хочешь пробить дно лодки, лучше объехать их стороной. Едва раздаётся грозный крик нашего вперёдсмотрящего: «Слева по борту бурун!», как рулевой начинает отчаянно табанить кормовым веслом, и наши лодки боком проносятся мимо опасного места, царапая Дном по лежащему под водой бревну.
Кормовое весло доверяется на плоскодонке только Владику и Лешке. Пытались было обучить этой премудрости и Сергея, но после того как наша плоскодонка прочно села на кол, торчащий из воды (Сергей с испуга перепутал, где право, где лево), от этого пришлось отказаться.
Каждый раз, когда строптивая Пра описывает очередную петлю, мы гадаем: а что нас ожидает за этим поворотом — и всегда ошибаемся, настолько разнообразны и изменчивы мещерские пейзажи.
