И только здесь, в родных есенинских местах, мы по–настоящему начали понимать, что не «вдруг» и «не сразу» стал поэтом Сергей Есенин, да и легенда о неграмотном рязанском пареньке, в своё время выдвинутая некоторыми литературоведами, оказалась весьма далёкой от истины.

Несмотря на тяжёлую казённую атмосферу, которая царила в Клепиковской школе, её учащиеся жили интересной и напряжённой жизнью. Они много читали, устраивали диспуты. Уже тогда Есенин увлёкся литературой и устным народным творчеством, знал наизусть чуть ли не все «Слово о полку Игореве».

Занятию литературой во многом способствовали и уроки учителя словесности Хитрова — любимого учителя Есенина. Кто знает, может быть, этот скромный сельский учитель, который учил своих воспитанников любить литературу и искусство, понимать красоту, может быть, именно он и заронил в душу начинающего поэта семена, которые дали потом такие чудесные всходы? Хитров активно участвовал в установлении Советской власти в Клепиках, боролся за ликвидацию неграмотности среди населения. Умер он в тридцатых годах и похоронен в Клепиках, на городской площади.

Жена другого учителя Есенина, и ныне живущая в Клепиках, Александра Петровна Гусева, которая вела практику с учениками церковно–учительской школы, рассказывает, как однажды она встретила в коридоре у двери Хитрова вихрастого русоголового паренька. Он робко стоял, переминаясь с ноги на ногу, держа в руках какую–то бумажку.

— Что это у тебя? — спросила Александра Петровна.

— Да вот хочу учителю показать, — ответил Есенин и протянул ей мелко исписанный листок бумаги с текстом одного из своих стихотворений.

Из таких вот листков вскоре составилась целая тетрадь, в которую по просьбе Хитрова Есенин переписал свои первые стихи. Эту тетрадь Хитров сохранил и уже после революции передал в Институт мировой литературы.

…По вечерам, когда городок погружался во тьму, в доме одного из местных парней, Гриши Панфилова, собиралась клепиковская молодёжь. Вместе с другими ребятами в кружок Панфилова входили Сергей Есенин и Черняев. Начали в кружке с разговоров о школьных Делах и чтения Ната Пинкертона и Ника Картера, а потом перешли к произведениям Пушкина, Белинского, Чернышевского, Толстого и Горького, революционным Стихам и песням. Особыми симпатиями Есенина, да и других кружковцев пользовались книги Льва Толстого. Вслух читали его роман «Воскресение», до хрипоты спорили о трактате «В чем моя вера?», хотели даже совершить паломничество в Ясную Поляну. По домам расходились за полночь, когда весь город уже спал. Взявшись за руки, шумной гурьбой шли по улицам и пели песни, пугая сонных обывателей.

Уже тогда сверстники Есенина были знакомы с его стихами. Их он читал и в кружке у Панфилова, и в берёзовой роще невдалеке от города, куда собиралась на сходки клепиковская молодёжь. Стихи нравились, но никто не придавал им особого значения, в том числе и сам Есенин.

«Стихи он начал писать с первого года своего пребывания в школе, — рассказывает в своих воспоминаниях Е. М. Хитров–первый поэтический наставник Есенина. — Стихи его всегда подкупали своей лёгкостью и ясностью. Но здесь уже (в последний год учёбы в школе. — А. П.) в его произведениях стали просачиваться и серьёзная мысль, и широта кругозора… И всё–таки я не предвидел того громадного роста, которого достиг талант С. Есенина, развиваясь беспрерывно. Мешало мне рассмотреть и то, что в нашей школе у Есенина среди товарищей–однокурсников были сильные соперники в поэтическом творчестве. Из них наиболее выдающимся был Е. Тиранов, рабочий с Великодворского стекольного завода».

В Клепиках Есенин пишет свои первые стихи: «Выткался на озере алый свет зари…», «Там, где капустные грядки», «Подражание песне», «Сыплет черёмуха снегом», «Тихо дремлет река» и другие. Они ещё во многом несовершенны и незрелы по мысли. Да и сам поэт ещё замкнут в узком мирке своих юношеских переживаний. Но уже весной 1912 года, видимо под влиянием панфиловского кружка, он выступает с первой стихотворной декларацией, где говорит о гражданском назначении поэзии. Прощаясь со своим другом Гришей Панфиловым перед отъездом из Спас–Клепиков, он дарит ему на память свою фотографию, на обратной стороне которой пишет строчки «Поэта»:

Тот поэт, врагов кто губит,

Чья родная правда мать…

В Москву Сергей Есенин едет с твёрдым желанием стать поэтом. Тихая рязанская деревня подарила России удивительное поэтическое дарование. Городу предстояло отшлифовать и отточить его мастерство.

В Клепиках как будто сам воздух наполнен есенинскими стихами. Они звучат в вас, когда вы проходите мимо сосновой рощи за школой, где, как говорят, он сочинял свои юношеские стихи, когда вы идёте по улице, носящей его имя, спускаетесь по тропинке к Пре, в которой он любил купаться со своими сверстниками. Где–то там внизу, в небольшом заливчике, под порывами лёгкого ветерка стонет тростник, словно сказочная царевна, а вдали тревожно шумят бескрайние мещерские леса.

Здесь, в этом «задумчивом и нежном» краю, Есенин вырос, здесь он учился и здесь набирала силы его светлая и чистая поэзия.

На родине Архипова

Поход – это всегда узнавание знакомство с новыми местами и с новыми людьми. Поэтому не надо спешить расстаться с Клепиками. Этот город заслуживает того, чтобы задержаться в нем ещё на два–три дня. И не только потому, чтобы как следует осмотреть его достопримечательности, не и потому, чтобы совершить отсюда экскурсию на родину другого выдающегося уроженца Рязанщины — крупнейшего советского художника Абрама Ефимовича Архипова.

Помню, как много лет назад мы с товарищем впервые попали в Третьяковку. Пробежав, не переводя дыхания, по многочисленным залам музея, мы спустились вниз, где были выставлены картины советских художников. Голова гудела от усталости и обилия впечатлений. Века, живописные манеры, названия картин и фамилии художников — все перемешалось так прочно что разобраться в этом было уже невозможно. Мы хотели было пробежать дальше, как вдруг наше внимание привлекла одна картина.

Нет, она совсем не была похожа на то, что приходилось видеть раньше. Краски! Больше всего поражают яркие, пёстрые краски — красная, голубая, оранжевая, зелёная. Наполненные солнцем и воздухом, они светились какой–то удивительной силой, радостью и здоровьем. Прямо на нас, положив сильные рабочие руки на колени, глядела розовощёкая крестьянская девушка, слегка улыбаясь пухлыми, розовыми губами Мы посмотрели на подпись: «Девушка с кувшином». Это была наша первая встреча с Абрамом Ефимовичем Архиповым.

Потом мы часто приходили в Третьяковку и каждый раз с изумлением смотрели на крепких и задорных архиповских баб. Были в них какая–то удивительная сила и мощь, и броская красота, и здоровье, и хозяйская смётка. Таким все нипочём: ни трудности, ни тяжёлые невзгоды, выпавшие на долю русских крестьянок, ни мужская работа.

…Ничего–то не боятся —

Им работать да смеяться!

— Кто нас краше?

Кто сильней?

Вызов искрится во взорах…

В них залог грядущих дней,

Луч, сверкающий в просторах,

Сила родины моей!

Так писал об архиповских бабах В. А. Гиляровский. Так их и воспринимали современники–как символ новой России, разбуженной революцией.

Смотришь на этих крепких и розовощёких молодок в пёстрых паневах, ярких платках и кацавейках и удивляешься—и где это их увидел, где подсмотрел Абрам Ефимович и откуда он так тонко, до мельчайших подробностей знает детали крестьянского быта? Такое не изучишь по книгам да по этнографическим справочникам. Нужно было самому родиться крестьянином, самому хлебнуть горестей тяжёлой крестьянской жизни, чтобы так поэтично воспеть и природу Руси, и душу её народа.