Вот уже рассвет, а Евдинья все скакала и усталости не чувствовала. Останавливалась иногда, ложилась на дорогу и слушала: не слышно ли конского топота. Не догнала ли она сватов? Ничего не слышала… Гнедая уже выдохлась совсем, и солнце сильно припекало, стало быть, скоро время к полудню, а сватов все никак не догнать. Евдинья спешилась у моста через реку, Гнедую разнуздала, свела к реке, напоила и отпустила отдохнуть, травку пощипать.

"Ни сна, ни отдыха не хочу, – сама себе удивлялась Евдинья. – Но лошади надо отдохнуть. Гнедая – кобыла молодая и дюже выносливая: за свою жизнь первый раз такую вижу. Если пару часов ей не дам отдохнуть – падет лошадь… Неужто, за столько времени я нагнать сватов не смогла?.. Они же пьяные были, а, может, делали вид, что пьяные? А, может, Прохор перепутал чего и, с перепугу, мне не в ту сторону рукой показал?.."

Засомневалась Евдинья и увидела, как на телеге, запряженной старой клячей, мужик с бабой да с малым дитем мост переезжают. Обрадовался мужик, увидев Евдинью, и закричал:

– Девонька, милая, до Воронежа-то еще сколько ехать? Может, подскажешь…?

Баба на телеге с опаской смотрела то на своего мужика, то на простоволосую девку в мужской одежде, с сумой через плечо…

"Негоже перед чужими мужиками волосы-то распускать", – подумала Евдинья, достала из кармана штанов платок и, повязав голову, заговорила:

– Два дня пути. К вечеру большую деревню будете проезжать, там на ночлег попроситесь. А то придется в лесу с дитем ночевать.

– Весь народ честной в поле работает – на дорогах никого. А ты куда путь держишь? – снова заговорил мужик, переехал мост и спрыгнул с телеги. За ним и баба его с дитем тоже слезла, видно, ноги затекли.

– А по дороге двенадцать мужиков верхом на конях не встречали? – спросила Евдинья.

– Как же, как же – часа два назад проехали. В аккурат двенадцать человек: я пересчитал. Считать-то меня бабка моя сызмальства научила. Она не из простых была, да замуж за моего деда вышла, любила…

– Меня Евдинья зовут, – поклонилась Евдинья мужику и бабе.

Познакомились, разговорились и Евдинья выяснила, что двенадцать всадников, он встретил в аккурат на развилке трех дорог. И видел, как они свернули на дорогу, что в другую губернию ведет.

Девушка в путь засобиралась, поклонилась мужику и бабе.

Евдинья-то думала, что баба немая и вдруг она заговорила: да так, что не остановить:

– Там, если по той дороге версту или две проехать, тропинка влево уходит. Она идет через лес, полдня езды – и приедешь снова на дорогу. А там уж другая губерния. По большой-то дороге день пути вокруг выходит. По той тропинке на телеге не проехать, только верхом. Может и зря я тебе девица про тропинку поведала? Тропа-то энта тоже раньше большой дорогой была. Лихие люди там озорничать начали и никто ездить не стал. Ты, Евдинья, если шум какой услышишь – в лесу спрячься, пережди.

Баба посмотрела на своего мужика и добавила:

– Пошто очи-то на меня пялишь? Я же с этих краев, забыл что ли. На той дороге брат мой старшой пропал. Вот я про энту тропу и ведаю…

– А пошто ты раньше-то молчала? Всегда ты, Нюрка, скрытная да нелюдимая… – начал браниться мужик.

Евдинья не стала слушать семейный спор, а обуздала Гнедую и поехала через мост. После развилки, через полторы версты, съехала она на тропу, по которой не только телега не проедет, но и верхом быстро не проскакать. Смеркалось уже, когда тропинка совсем узкая стала, что и лошадь не пройдет. Спешилась Евдинья, развернула лошадь в обратную сторону, сняла узду и седло с Гнедой и оставила на земле. Похлопала ладонью по шее лошадь, а затем обняла за шею и, прощаясь, сказала: "Домой иди, да к людям не подходи, а я дальше пойду".

Лошадь стояла и идти никуда не собиралась. Евдинья взяла с земли прут, хлестанула Гнедую по корпусу и прикрикнула: "Пошла… Домой пошла". Лошадь недовольно фыркнула и медленно направилась в обратную сторону.

Дошла Евдинья по тропинке до ручья, прильнула к нему, напилась. Комаров да мошкары у воды – тьма тьмущая. Проголодалась девица и достала из сумы каравай. Отламывала куски хлеба, жевала, от гнуса противного рукавом обмахивалась, черпала ладонью воду, запивала и все размышляла: "Коли сваты нормальные, что батюшки скажу? А если разбойники – что тогда…?"

Похолодало ночью в лесу и затрясло девушку от холода, да так, что комариные укусы уже не чуяла. Она вроде бы поела, а сил-то не прибавилось. Вышла Евдинья на дорогу и пока шла по ней, искала место, чтоб заночевать. Ночь темная, луны не видно, где-то далеко, кажется, волки завыли, филин громко ухает: "Уху, уху"… От страху кажется или правда волки воют?..

Увидела Евдинья дуб раскидистый, а в нем – дупло большое, залезла туда и уснула.

Проснулась она, а вокруг светло, птички поют. Затекли руки ноги, все тело болит. Шла Евдинья по дороге, отламывала каравай: и по кусочку, по кусочку весь хлеб к полудню съела.

Остановилась девушка на пересечении двух дорог и дальше куда идти – не знает. Легла на дорогу, прильнула ухом к земле и услышала: конский топот приближается. Спряталась в кусты и ждет. Всадники на конях вихрем мимо пронеслись, а на развилке вправо свернули. Так быстро проскакали, что Евдинья их даже сосчитать не успела, но жениха своего чернобрового она сразу узнала. Вылезла из кустов, отряхнулась и пока колючки с рубахи да штанов отрывала, рассуждала: "Сваты-то, видно, куда-то еще по делам заезжали, вовремя я на землю легла, послушала…»

Приободрилась Евдинья и направилась вслед за всадниками. К вечеру снова дорогу заброшенную, травой да кустами заросшую, по левую сторону увидела. Подумала: "Может свернуть? Снова путь срежу…" Заманчивой ей эта мысль показалась, и внутри как будто кто-то подталкивал: "Сворачивай, авось, так быстрее получится. Одну ночь в лесу переночевала – еще переночуешь… Что испугалась?.."

В лесу быстро стемнело; снова нашла Евдинья дуб огромный разлапистый, но дупла в нем не было. Забралась она повыше на дерево, вытащила из сумы веревку да привязала себя к стволу, так и уснула. Проснулась под утро от холода, снова руки-ноги затекли, и сил куда-то идти уже не было. Но не оставаться же в лесу: тропинка совсем заросла, и шла Евдинья куда глаза глядят. Ягоды рвала и ела, пока шла, зайцев да лисиц много раз видела, а волков не встречала. Не заметила, как опять стемнело. Старый тополь увидела, забралась на него, как и до этого, обвязала ствол и себя веревкой, так и уснула. Проснулась – а уже светло, все тело болело, сбилась с пути, во времени потерялась; а все шла и шла Евдинья, и сама не знала, где находится и куда идет. Уже не помнила, сколько дней в пути…

Вышла на большую дорогу и темнота расступилась, засияла луна полная, и увидела Евдинья дымок над лесом, в ту сторону и пошла. Дошла до забора, в щель посмотрела: дом стоит огромный, конюшня, сарайки… Пошла вокруг забора, нашла выломанную дыру и пролезла в нее. Вокруг тишина: каждый шорох слышно. Ползком проползла до крыльца: кажись, никого нет… Дверь приоткрыта. Потихоньку вошла Евдинья в первую комнату: на стене много одежды весит – теплая, зимняя, сапоги стоят разного размера, на лавочке старушка дремлет.

Подошла Евдинья к ней и до плеча дотронулась:

– Бабушка, подскажите, кто живет-то здесь…

Вытаращила старуха на девицу глаза, лицо руками трет и шепотом спрашивает:

– Откуда ты взялась-то, девица? Они же, как тебя увидят, убьют. Да не бывать этому, текай быстрее отсюда…

– Не для того я путь такой проделала, чтоб бежать. Двенадцать мужиков, что свататься ездят, здесь живут? – тоже шепотом, но упрямо и уверено проговорила Евдинья.

Бабка молчала да глазами хлопала.

"Коли старушка шепотом говорит, значит, в доме еще кто-то есть", – подумала Евдинья и тихонько начала ее расспрашивать:

– Кто эти люди, бабушка? Пока не узнаю – никуда не пойду. Мне знать надобно, ведь они ко мне свататься приезжали. В доме еще кто-то есть?