На дороге у калитки, сняв с плеча коромысло и поставив ведра с водой на землю, ждала девушку бездетная молодая вдова Мария Николаевна.

– Евдинья, что мне сейчас бабы у колодца поведали, – возбужденно заговорила Мария и пересказала только что услышанную странную историю.

Якобы год назад прошел слух, что в округе появились сомнительные сваты. К богатым людям, у кого дочери на выданье, эти сваты приезжают откуда-то издалека. Говорят, что наслышаны про невесту, о ее красоте, уме, сноровке – всем разное говорят. Сватаются, назначают день свадьбы и хороший выкуп за невесту обещают. Жених, говорят, красавец: чернобровый, стройный, высокий. Богатые семьи настаивают, чтоб свадьбу у них сыграли, ну, чтоб невеста со всеми попрощалась, так как увезут они ее далеко-далече, и приезжать она будет изредка. Сваты не противятся, соглашаются и денег оставляют, чтоб родители невесты хорошо к свадьбе приготовились. Приезжают сваты в день свадьбы, пьют, гуляют, веселятся и в ночь невесту увозят. Сначала родственники невесты на оставленный адрес письма пишут – а от невесты ни слуху ни духу. Затем родители едут их разыскивать, но ни дочери, ни тех людей найти не могут.

– Вот что творится-то, милая, пропадают богатые невесты и найти их не могут. Я как это узнала – сразу к тебе!

– Ты, Мария, женщина с виду умная, а глупых деревенских баб слушаешь. Им бы все небылицы разносить да в страхе жить, и ты туда же, – резко оборвала разговор Евдинья, попрощалась и ушла. А на душе неспокойно стало, ночью долго заснуть не могла. Все крутился в голове рассказ Марии о странных сватах.

День за днем и месяц пролетел, Евдинья уже про рассказ о загадочных сватах и не вспоминала. Егор Агапович уехал на ярмарку, мать хозяйством во дворе руководит, Домна Кселефонтьевна с девкой Марфой по дому хозяйничает, а Евдинья книги умные читает, те, что батюшка из города привез. День за днем, вот наконец-то и вернулся с торгов Егор Агапович. И привез для Евдиньи ни одну-две книги, а пять.

– Какой-то отец чересчур веселый возвернулся, хоть и трезвый. Хохочет, всем подарки раздает… – подумала Евдинья.

За ужином выпил Егор Агапович и говорит:

– Дина, дочка, мужа я тебе сыскал – хорошего! Смотрин не будет! Сразу свататься приедут. Вдовец он и ребенок у него без матери растет. Чуть старше тебя возрастом будет. Да не бойся, лет на пять, не больше.

– Ой, батюшка, а вдруг он мне не понравится? Как же так – без смотрин-то?

– Евдинья! – вмешалась Клавдия Герасимовна, – на смотринах невесту смотрят, а не жениха!

– А невеста жениха смотрит!

– Евдинья, доченька, да понравится он тебе, мужик-то видный. Рода, как и ты, купеческого. Гляди, не учуди чего. Прикинься ласковой да покладистой, а замуж выйдешь – тогда и нрав покажешь. Потом он пусть с тобой сам разбирается, – засмеялся отец, встал, обнял Евдинью и по спине похлопал ладонью, вроде как для успокоения.

Через неделю сваты пожаловали: "Хлеб да соль… Ваш товар – наш купец…"

Не любила Евдинья все эти обряды да присказки, не нравились они ей почему-то. А девицы, с кем она общалась, наоборот, были готовы только про всякие сватовства да смотрины целыми днями судачить.

Во время сватовства вела себя Евдинья, как батюшка велел: кротко, тихо, слова не промолвила. Мать настаивала, чтобы она платье новое, красное надела, а Евдинья заупрямилась, синее надела, в котором на всех смотринах раньше была.

С покорной улыбкой, в грустном синем платье молча ела и ни на кого не глядела за столом Евдинья. Застолье разгулялось, сваты разговорчивые оказались: шутки, прибаутки да присказки и вино да водка рекой полились…

Выбрала Евдинья момент и незаметно три раза подмигнула бабушке. Мол, позови меня, чтобы я из-за стола вышла, поговорить надо.

– Горькую не пью: возраст не тот; покоя хочется, пойду, прилягу. Евдинья, проводи меня, – повелительным тоном сказала Домна Кселефонтьевна.

– Мать, что с тобой? Побудь еще с гостями-то. С родней будущей познакомься, – озадаченно заговорил Егор Агапович. Озадаченно от того, что заподозрил: "Теща-то моя с дочуркой никак неладное что-то задумали?"

– Егорушка, вы разговоры все говорите, а я-то старая уже, устала. Как представлю, что Дина скоро уедет – так плакать хочется. Вот и хочу, чтоб она со мной хоть лишнюю минутку побыла, – теща догадалась, что зять-то озадачился, и попыталась его успокоить.

Как вошла Евдинья в бабушкину спальню, сразу затараторила:

– Баба, я как жениха увидела – так сразу сердце в пятки ушло. Не хочу я за него замуж!

– Дуреха ты, Евдинья! Я такой же была. Как деда твоего увидела – сердце тоже в пятки ушло, так со всеми бывает. Жених-то видный: чернобровый, стройный, высокий…

– Да не очень-то он высокий. Ну, чуть выше меня… – начала спорить Евдинья и резко замолчала, потом прошептала: "Чернобровый, стройный, высокий… А не те ли это сваты?"

С полминуты подумала и взволновано заговорила:

– Баба, ты вот что… Вели Прохору, конюху, приготовить мне Гнедую… Пусть кобылу оседлает и отведет за колодец, к березе. А там меня ждет!

– А сколько ждать-то?

– Сколько надо, столько пусть и ждет. Пока не приду – пусть ждет. Хоть всю ночь. Да, потом Марфе скажи, чтобы приготовила мой костюм для верховой езды. Пусть на кровать мне положит и про сапоги не забудет: те старые, в которых я на коне езжу. Да все тихо сделайте, чтоб никто не знал. А ты не помнишь, откуда сваты приехали?

– Говаривали, из соседней губернии. Доченька, а какой такой костюм-то?

– Да рубаха батюшкина, толстая, и его штаны старые, Марфа все знает. Ой, бабушка, хорошо, если я ошиблась. Помолись за меня… Я побежала за стол, утром тебе все расскажу…

Вернулась Евдинья за стол. Гости шумели, веселились, а она улыбалась и молча думы думала: "Как да что проверить-то…"

Спорили да рассуждали и сговорились на том, что свадьбу в доме у невесты сыграют. Потом молодые у жениха на родине повенчаются. Смеркалось на улице, когда сваты в дорогу засобирались. Как говорится – пора и честь знать…

Уехали сваты, а батюшка Евдинью на двор позвал, поговорить: "Как тебе жених?.. Понравилась ли родня будущая?" – расспрашивал дочку хмельной Егор Агапович.

Евдинья сказала, что, вроде бы, все понравилось, но страшновато замуж-то за незнакомого парня выходить…

Глубоко за полночь Евдинья на цыпочках, тихонько, как мышка, по дому пробежала и, когда убедилась, что все спят, проскочила в кухню. С печи прихватила сдобный каравай, завернула его в полотенце и нож самый острый выбрала. С ножом и караваем в руках вернулась в комнату и положила все в суму, которую через плечо надевают. Переоделась в "костюм для верховой езды", суму через плечо перекинула, быстро ноги портянками обмотала, натянула сапоги и бегом к березе, что за колодцем растет.

Прохор прислонился спиной к дереву и заснул. Гнедая кобыла почуяла, что кто-то приближается, недовольно зафыркала, начала на месте топтаться и разбудила конюха.

– Барышня, ты куда же в ночь-то собралась? – полюбопытствовал Прохор, увидев Евдинью.

– Ты беги домой да спать ложись, Прохор. С утра, как спросят что-то про меня, сказывай: ничего не видел. А то, может, я к полудню уже вернусь. Если батюшка строжиться будет, скажи, что я тебе велела кобылу к березе привести и привязать, а меня не ждать и никому ничего не говорить. Скажи, якобы подумал, что я прокатиться решила… Освежиться после сватовства. А что куда и во сколько, знать не знаешь, а то батюшка тебя накажет. Ну, все, беги. Спасибо тебе за помощь… Да еще, Прохор, а сваты в какую сторону поехали? Ты слышал?

Прохор молча махнул рукой в сторону леса. Потом схватил кобылу за узды, чтобы Евдинья не уехала, и спросил:

– Барышня, да ты никак бежать вздумала? От замужества текать?

– Дурень! Да куда мне текать-то? Узнать мне кое-что надобно, но так, чтоб батя не знал, вот и все! Иди уже домой! Да завтра все скажи, как я велела. Ну, прощай, Прохор, некогда мне с тобой больше говорить, – ответила Евдинья; сапогами стукнула лошадь по животу и поскакала по дороге, что вела не в город, а в лес.