Носилки приближались. Четверо носильщиков замедлили шаг и остановились перед Грейс. Она встала из-за стола и игриво улыбнулась.
- Ай-ай-ай, как же так? - покачала она головой в притворном изумлении. - Почему у вас бедняжка Зима вся в черном? Нет, так не годится! Зиме положен белый наряд. Ну ничего, сейчас мы это исправим.
С этими словами Грейс схватила со стола белую льняную салфетку, развернула и аккуратно накрыла ею голову и грудь лежащего в гробу "мертвеца". Затем, продолжая улыбаться, повернулась к Логрену и жестом дала понять, что передает эстафету ему.
В глазах его мелькнуло сомнение, он на миг заколебался, но тут же справился с собой, пожал плечами, улыбнулся в ответ и поднялся. Возложил руку на только что расстеленную салфетку и произнес, чуть повысив голос:
- Мы все возрадуемся, друзья, когда...
Окончание фразы потонуло в поднявшемся со всех сторон шуме. Логрен запнулся, нахмурился и перевел взгляд на носилки.
По белой ткани салфетки из-под его ладони расползалось большое алое пятно.
С шипением втянув воздух сквозь зубы, советник поспешно отдернул руку, но это не помогло: пятно продолжало разрастаться, набухая кровью уже не только в центре салфетки, но и по краям. Шум перерос в испуганные крики мужчин и женские вопли. Какая-то дама за ближним столом, закатив глаза, упала в обморок. Грейс взирала на окровавленную салфетку с чувством глубокого удовлетворения.
- Что происходит? - рявкнул Бореас, озадаченно сдвинув брови и впившись взглядом в носилки.
Грейс выпрямилась. Ее переполняли торжество и предчувствие победы.
- Взгляните сами, ваше величество!
Она одним движением сорвала с тела изменившую цвет салфетку и покров из грубой черной материи. Женщины завизжали, мужчины разразились проклятиями. В гробу оказался вовсе не старый актер, игравший в спектакле роль Зимы, а труп лорда Олрейна. Те, кто укладывал его на носилки, заботливо приставили к плечам отрубленную голову старого сенешаля. Темная кровь струилась из перерезанных жил на шее, вытекала из носа, глаз и ушей, сочилась из страшной раны, багровым косым рубцом пересекающей левую половину груди.
Бореас, побелев от ярости и омерзения, вскочил с места.
- Что вы себе позволяете, леди Грейс?! - загремел он. - Что все это значит?
- Это значит, что я наконец-то нашла человека, убившего вашего сенешаля и друга, - спокойно ответила она. - Вы же наверняка знакомы со старинным поверьем, гласящим, что раз в году, в самую долгую ночь, убитый обретает способность изобличить убийцу?
Грейс не могла с определенностью утверждать, откуда появилось у нее это знание: то ли Трифкин-Клюковка сумел каким-то непостижимым образом передать ей его при той памятной встрече, когда она и Трэвис посетили шута в Северной башне, превращенной неведомыми чарами в частицу лесной чащи, то ли оно всегда было с ней, надежно упрятанное в глубинах подсознания до той поры, пока в нем не возникла необходимость. Магия крови, самая древняя на свете. Древнее колдовства и ведьминых заговоров, древнее рунной магии, быть может, древнее самого Сумеречного леса. Но сила ее такова, что в ночь зимнего солнцестояния заставляет вновь кровоточить тело убитого от прикосновения рук убийцы.
Логрен отпрянул от носилок.
- Я протестую! - в негодовании воскликнул он. - Не верьте этой ведьме! Это все выдумки и ложь!
- Это не ложь и не выдумки, - тихо произнесла Грейс. - Это чистая правда!
Глаза их встретились. Еще несколько секунд Логрен продолжал сохранять на лице выражение оскорбленного достоинства, но как только понял, что она видит его насквозь, незамедлительно сбросил маску, в которой больше не было нужды. В зрачках его блеснула лютая злоба и ненависть.
- Вам все равно никто не поверит! - прошипел он сквозь зубы.
- А вот тут мы с вами расходимся во мнениях, милорд. - хладнокровно парировала Грейс, жестом указывая на воцарившийся в зале бедлам.
Кто-то кричал, кто-то потрясал кулаками и рвался к подмосткам: Бореас, багровый от гнева, шагнул к Логрену; даже Эминда в ярости сорвалась с места и принялась орать на своего главного советника, отнюдь не стесняясь в выражениях:
- Ты дурак, Логрен! Что ты натворил? Ты все испортил! Убирайся прочь, идиот! Ты мне больше не служишь!
Логрен затравленно покосился на разъяренную толпу, скользнул взглядом по Грейс и остановил его на перекошенной бешенством физиономии только что отрекшейся от него королевы. Лицо его, за минуту до того являвшее собой образец мужественной красоты и благородства, превратилось в хищный оскал дикого зверя.
- Я-то уйду отсюда, Эминда, - зловеще проговорил он, - а вот ты останешься. И все вы останетесь здесь. Навсегда!
Все последующее произошло так быстро, что ни у кого из оказавшихся рядом не было ни единого шанса предугадать и предотвратить замысел негодяя. Логрен молниеносно выхватил из висящих на поясе ножен маленький богато украшенный драгоценностями столовый кинжальчик и легким движением отправил смертоносную игрушку в полет. Эминда вдруг страшно захрипела и попятилась назад. Глаза ее вылезли из орбит, пальцы схватились за горло, тщетно пытаясь вытащить кинжал. В следующее мгновение по телу ее прошла судорога, руки бессильно упали, и королева Эридана замертво повалилась на руки успевшего подхватить ее Бореаса.
Прежде чем кто-либо успел среагировать на это подлое убийство, Логрен отскочил к стене вскинул руки над головой и прокричал страшным голосом, в котором не осталось ничего человеческого:
- Пора, мои свирепые крошки! Ко мне! Все ко мне!
И они откликнулись на зов - так откликается волчья стая на призывный вой вожака, почуявшего близкую добычу. В высоко расположенных окнах показались отвратительные оскаленные пасти, по стенам, ловко цепляясь когтями за гобелены, стремительно заскользили вниз серые тени. Фейдримы! Безумие и паника в мгновение ока охватили весь огромный зал.
Логрен обратил ничего не выражающий взгляд на застывшую словно в столбняке Грейс.
- Вы проиграли, ваша светлость, - констатировал он деревянным голосом.
Та ничего не ответила, с ужасом взирая на проникающие в зал со всех сторон новые и новые полчища смертоносных тварей.
