— Из Родоса, госпожа.

— Родоса? Так ты гречанка?

— Да, госпожа. — она так тихо говорила, что казалось, сейчас упадет от плохого самочувствия.

— А какое у тебя имя было при рождение?

— София.

— Красиво, но тебе не идет. София, значит мудрая, но пока я не знаю, достойна ли ты носить это имя. Рабие, скажи, кому ты верна?

— Госпожа, моя верность принадлежит нашему повелителю и всем, кто ему дорог.

— Прекрасный ответ, но не совсем то, что я хочу слышать. Мне нужна твоя верность. Мне и только мне.

— Госпожа, если Вы меня удостоили такой чести, я готова на все, ради Вас. — все звучало так сладко, слишком сладко.

— Отлично. — Салиха кивнула Нихтан, и та подала мне мешочек с деньгами. Взяв его, женщина подошла к Рабие, и протянула девушке. — Возьми это.

— Я… — девочка напугано подняла глаза. — Я не…

— Возьми. Это, скажем так, на будущее, чтобы ты не забывала о своей верности.

— Благодарю, Вас. — она взяла деньги, и снова поклонилась.

— Нихтан, отведи ее обратно. Пусть готовиться к вечеру.

— Слушаюсь. — ответила Нихтан, и взяв Рабие, провела ее к выходу.

— Госпожа. — к Салихе подошла Джеври. — Простите, но разрешите вопрос.

— Тебе интересно, почему я дала ей деньги.

— Да.

— Нужно вносить разнообразие в мое избавление от этих наложниц, а то Босфор уже усеян их телами. Когда она приготовиться к ночи, спрячьте хатун по пути в бельевой, а мешочек опустошите из ста ахче до пятидесяти.

— Я не понимаю.

— Завтра все узнаешь. — сделав еще один глоток, девушка посмотрела в отражение, и улыбнулась сама себе.

Вдруг в двери постучали, но только султанша собиралась разрешить войти, как дверь распахнулась, и в покои вбежал Зюмьлют-ага, а за ним вошли все дети госпожи. Позади всех стали их служанки. Склонив головы, все, кроме Сулеймана и Эзель, стали в ряд перед матерью. Младшие же, подбежали к Валиде.

— Зюмьлют, что произо… — увидев на лице Джихангира под глазом царапину с покраснением, женщина подбежала к мальчику. — Джихангир, ты… — взяв лицо сына, она осматривала его. — Что случилось? — посмотрев на Османа, спросила она.

— Мама, я… — сказал Мустафа.

— Нергиз, Нигяр, заберите Сулеймана и Эзель. — встав с колен, Салиха подошла к младшим детям и поцеловав их в лобики, улыбнулась. Дождавшись, пока детей уведут, она позвала Джихангира к себе.

— Басак хатун, приведи лекаршу. — служанка, которая присматривала за Джихангиром молча поклонилась и покинула покои.

— Ну. — поставив сына возле себя, сказала женщина, но дети молчали. Поняв, что отчитывать их при служанка лучше не надо, одним кивком она указала им покинуть комнату. — Я повторять не буду. Что случилось?

— Госпожа… — начал Зюмьлют. Меня позвал Коркут-ага, учитель наших шехзаде и сказал, что те подрались между собой, а Анаид Султан… — девочка посмотрела на евнуха таким пронзительным взглядом, что тот замолчал.

— Анаид? — тон Салихи был понятен, и девочка, склонив голову, проговорила:

— Эсмахан меня оскорбила.

— Как?

— Она… она назвала Вас рабыней и моих братьев… сказала, что брат Мурад станет Султаном, а братьев убьет. Я не сдержалась…! — девочка подняла голову, и, глядя матери в глаза, продолжила. — Вы ведь сами учили меня, защищать братьев и не давать себя в обиду. Вот, я и не сдержалась. Если я поступила не правильно, прошу, простите меня. — она снова опустила голову.

— Подойди ко мне. — протянув руку, сказала Салиха, и девочка сделала как ей сказали.

— Молодец, моя дочка. — положив руку на щеку дочери, та мило улыбнулась, но наклонившись к уху добавила. — Но впредь, отстаивай свою правоту так, чтобы тебя не обвиняли и не выставляли потом в дурном свете. — выпрямившись, женщина снова улыбнулась. — Иди к себе. Ты наказана, и сегодня на праздник не попадешь.

— Но, Валиде…

— Я все сказала. Иди. — девочка надув губы, поклонилась и покинула покои.

— Зюмьлю, перед началом праздника зайдешь к Анаид и скажешь, что я пускаю ее в гарем. Пусть пока подумает, что наказана, может и поймет, зачем я это делаю. А теперь вы. — переведя взгляд на сыновей, Салиха сложила руки накрест на груди.

— Валиде, это все Мустафа! — крикнул Осман, указав на брата.

— Вовсе нет! Он первый пролил, чернила на мой лист. Учитель часто хвалит меня, вот ему и не нравиться.

— Нет, ты первый! ты встал и вылил, чернило на мой лист, а затем, испачкал мой рукав! — мальчик указал на руку. — Вот!

— Тихо! — не выдержав, спора сыновей, крикнула султанша. — Сейчас вы скажете, кто из вас виновен.

— Он! — в один момент мальчики указали друг на друга.

— Джихангир. — опустив взгляд на стоящего рядом сына, дожидалась ответ она, но тот молча опустил голову.

— Что же. Раз так, наказаны оба. Вы братья, роднее вас шестерых, во дворце нет никого. И я не вечна, и отец ваш. Когда придёт тот день, вы должны все стать опорой друг для друга, и я не хочу видеть у вас разногласий, тем более когда от них страдают ваши родные!!! — вывалила гнев женщина. — я сообщу повелителю… вы завтра не отправитесь с повелителем на конную прогулку.

— Валиде!!! — крикнули мальчики, но Салихе хватило движения рукой, чтобы те замолчали. — Идите в свои покои и подумайте о своем поведение. Я не хочу вас видеть сейчас. — переглянувшись, Осман и Мустафа поклонились и ушли, за ними покинул комнату и Зюмьлют. Через примерно минуту пришла лекарша. Она осмотрела лицо шехзаде, и, нанеся мазь, ушла.

Сев на кровати возле Джихангира, и прижав его к груди, левой рукой поглаживала по голове, а правую руку положила на его руки, что мальчик сложил на коленях.

— Валиде. — обратился тот.

— Что?

— Прошу, не ругайте братьев, они лишь хотят побольше Вашего внимания и похвалы.

— Разве я вас обделяю в этом? Разве я не радуюсь всем вашим достижениям?

— Нет, мама, что Вы, просто… — мальчик отстранился от женщины и посмотрел на нее. — Мы все Вас очень любим, но все хотят, чтобы вы были постоянно с ними.

— И что же мне делать? Я ведь люблю всех своих детей одинаково сильно.

— Простите их. Обоих.

— Ох… — снова обняв сына, тяжело вздохнула султанша. — Мой маленький, справедливый шехзаде.

Чичек стояла позади Хюррем и Нурбану, наблюдая за тем, как Валиде Султан раздаёт деньги и подарки беднякам, но все благодарят ее и Нурбану, а Чичек, словно не замечают.

— Айла хатун. — обратилась блондинка к своей служанке.

— Да, госпожа.

— Все готово? Сделала то, что я приказывала?

— Да. Сегодня ночью, шехзаде выпьет яд.

— Прекрасно. — улыбнувшись сказала женщина. — Завтра мы станем на шаг ближе к трону.

— Простите, но у Вас ведь нет шехзаде, как Вы…

— Придёт время, и ты все узнаешь. Все узнают.

Вечером музыка доносилась из всех углов гарема. Девушки, облачились в роскошные платья, свои самые красивые украшения, сделали самые необычные прически, развлекали госпожой в гареме. Фахрие калфа подошла к Хюррем и наклонившись к ней, проговорила на ухо.

— Рабие хатун готова. Я сказала повелителю, что она от Вас, и он согласился принять ее.

— Отлично. Сначала заберем у Салихи ночь субботы, потом ночь понедельника, а там, смотри, и ночь четверга больше не будет ее. — улыбнулась Хюррем, посмотрев на Чичек. — И тогда, ты снова станешь вхожа в покои моего сына.

— Госпожа. — улыбнулась, склонив голову блондинка.

— За этим всем молча наблюдала Нурбану, и уже планировала, как избавиться от Салихи, а затем и от Чичек, и их детей.

В это время Селим сидел на троне в своих покоях, и попивая бокал за бокалом пьянящего напитка, и наблюдал за тем, как перед ним танцуют девушки. Каждая из них извивалась так маняще, словно готовы были прямо сейчас отдаться повелителю.

Двери в покои султана со стороны гарема открылись, и туда вошел Локман-ага. Он наклонился к Селиму и что-то прошептал, на что в ответ получил лишь кивок. Евнух зал знак музыкантам и те перестали играть. Все молча поклонились и быстро вышли, оставив Селима одного. Он медленно встал с трона, и немного пошатываясь, прошел вглубь комнаты. Поставив уже пустой стакан, мужчина еле потянулся к кувшину, но сил поднять его не было. Двери в покои открылись, и порог переступила девушка, в фиолетовом платье, а лицо ее спрятано под вуалью. Девушка медленно подошла к султану, и положив руки на его плечи, медленно и нежно сняла с него халат.