– Кто? – поинтересовался Скрипач.

– Гриб. Грибок этот. Он как палка такая из головы торчит, потом у него навершье хлопает, и споры…

– И никто не пробовал это как-то лечить? – с недоверием спросил Саб.

– Я не знаю, – пожал плечами Кили. – Как вылечить, если определить невозможно?

– Чушь какая-то, – негромко сказал Ит. – Невозможно диагностировать? В жизни не поверю.

– Аналогично, – кивнул Скрипач. – Грибок… гм… мозговой муковисцидоз? Да нет, ерунда. Кили, ты случайно не знаешь, у вас… ммм… опрелости ног как-то лечат? Ну, когда с ногами непорядок, с кожей. Не слышал про такое?

Кили вдруг улыбнулся.

– У меня сто раз было, – сообщил он. – В цеху ведь положено в резиновых калошах. Знаете, как ноги потеют? А уж запах… ужасно. Мазь от этого давали, неплохо помогала. Если бы не эта мазь, мы бы в общежитии задохнулись все, двадцать живых в комнате. Мазь была, желтая. И таблетки еще.

– И тебя не смущает, что это тоже грибок? – спросил Ит.

– Грибок? Правда? – удивился Кили. – А я и не знал. Думал, что это просто ноги так, из-за калош.

«Кончайте этот диспут про потные ноги, – предупредил Саб по внутренней связи, через налобник. – Похоже, вы перестарались со своей прошивкой. Такая милая беседа… про трусы поговорить не желаете?»

«Если потребуется, поговорим, – отрезал Ит. – Не приставай».

А вслух спросил:

– Кили, скажи, а таким как мы… ты или я, например… семьи заводить можно? Мы видели детей рауф, детей людей. Но ни одного полукровного. Они все уже в возрасте после двадцати.

– Так запретили же, – вздохнул Кили. – Двадцать пять лет как запретили. Говорят, единственный способ предотвратить эпидемию – это чтоб мы не плодились. Если нас не будет, то эпидемия сама на нет сойдет.

Вот так.

Ит прикусил губу.

Кажется, мы столкнулись с чем-то гораздо более серьезным, чем дискриминация и бритые головы.

– А запретили везде? – уточнил он. – Или только здесь?

– По всему миру, вроде бы, – Кили задумался. – По радио говорили, что везде. Для общего блага. И на север нас того… всех отправили. Чтобы спасти. Остались, так и перемерли бы все. А так живем, и неплохо. Хотя, конечно, холодно.

– Неплохо живете? – повторил Ит.

– Ну да. Когда работаешь, неплохо. Это когда меня списали… – Кили потупился. – Вот тогда плохо стало. А до этого нормально. У меня даже книги были. Свои.

– Это, наверное, хорошо, – кивнула Эри. – Ит, а ему есть можно уже, или нельзя пока? А то мы все говорим, говорим, а он, наверное, голодный.

– Есть пока нельзя, а пить вполне можно, – ответил Ит. – Кили, лхус будешь? У нас настоящий есть, причем дикий. Хочешь?

– А что это такое? – не понял Кили.

– Ну, напиток такой, из ягод рибира, – пояснил Скрипач. – Вкусный. И пахнет приятно.

– Никогда про такое не слышал, – помотал головой Кили.

– А про что слышал? – с интересом спросил Скрипач.

– Чай, кофе, какао, – принялся перечислять Кили. – Какао, правда, я всего несколько раз пробовал. Нам на праздники давали. Ужасно вкусно, но очень дорого стоит. Одна чашка, как шкалик. Но от шкалика хоть какой толк есть, а от какао… – Кили вздохнул. – Выпил, и забыл. Лучше бы шкалик лишний дали.

– Шкалик чего? – уточнил Скрипач.

– Водки, – пояснил Кили.

– И какой же от водки толк? – с интересом спросил Саб.

– Как это – какой? Согреться можно, – объяснил Кили. – Если только на ночь пить, то на неделю хватает. А то и на дольше.

– У кого еще есть вопросы про печень? – в пространство спросил Саб.

– И сколько лет ты так пил? – с интересом спросил Скрипач.

– Не помню, – после секундного молчания признался Кили. – С первой работы, наверное. С шестнадцати, выходит.

– Пьют все? – уточнил Ит.

– Кто работает, – подтвердил Кили. – Тем, у кого работа есть, положено пять шкаликов на месяц. А кто не работает, три. Правда… – он замялся. – Хозяин отбирает обычно. Так что один-два получается.

– По поллитра? – Ит задумался. – На самом деле, Саб, это немного. Особенно с учетом нагрузок, да и такой жизни, в общем и целом. Кстати, причина поражения печени была, если ты помнишь, другой. Вирус – это не водка.

– Про это мы поговорим позже, – отмахнулся Саб. – Ты хотел дать ему лхус? Давай, а потом займемся делами. А он будет отдыхать. Я прав, Скрипач?

– Прав, – неохотно кивнул рыжий. – К сожалению.

…Лхус понравился Кили чрезвычайно. Нет, даже не так – этот вкус вызвал у него благоговейную оторопь. Чего они только не услышали в результате – и что он в жизни такого не пробовал, и что это божественно, и что такого просто не бывает, и что можно ли ему еще хоть чуть-чуть?

В результате разрешили «чуть-чуть», а потом заставили заснуть – показатели, пусть и медленно, но начали падать.

– Это низко, – говорил часом позже Ит, когда они собрались все вместе, чтобы обсудить то, что узнали от Кили. – Нет, ребята, это просто низко, и я так продолжать не хочу.

– Что низко? – хмыкнул Саб. – Я тебя не понял.

– Да, тебе это будет сложновато понять, – ответил Ит презрительно. – То, что мы делаем, это низко, Саб. Взять его на внушение, откорректировать, заставить, по сути дела, общаться с нами, как с добрым друзьями… мне не по себе от того, что мы делаем, и, боюсь, дальше будет только хуже.

– И что ты предлагаешь? – Саб выжидательно прищурился.

– Предлагаю взять модуль, и пойти в город. Собирать информацию надо самим. Вы же видите, он ничего не знает! Одни слухи и домыслы! Какой в этом всем толк? Поэтому вот что. Вы с Эри будете работать руководством, а мы, по старинке…

– Ой, нет, только не это, – покачал головой Скрипач. – Они наруководят. Ит, не надо, а? Может быть, как-то иначе?..

– Как – иначе? – Ит повернулся к нему. – Что ты предлагаешь?

– Молчать всем. И послушать, что я предлагаю, – Саб решительно встал. – Давайте-ка я ему позадаю вопросы в следующий раз. У меня складывается впечатление, что вы спрашиваете вовсе не о том, о чем нужно.

– А о чем нужно? – с вызовом спросил Скрипач.

– Увидишь.

– Расскажи о своей семье. Эти фигурки – кому они принадлежали? – Саб держал Анубиса и Бастет на ладони. – Маме? Старшему отцу?

– Нет, папе, – покачал головой Кили. – Мама говорила, что он страшно обрадовался, когда я родился. Они боялись, что будет мальчик.

– Тогда пришлось бы заводить еще одного ребенка, верно? И еще. Чтобы было, кому передать эту пару. Я прав?

Кили кивнул.

Ит заметил, что на Саба он смотрит с большим почтением. И даже, кажется, с легким страхом – не смотря на корректировку и внушение.

– Ты плохо видишь, – продолжил Саб. – Скажи, кто еще плохо видел в вашей семье?

– Папа. И мама тоже видела не очень. Но папа хуже. Примерно, как я. А почему я сейчас вижу без очков? – запоздало спохватился он.

– Потому что мы поправили зрение, – вмешался доселе молчавший Ит. – Сделали небольшую операцию. Очки тебе больше не нужны.

– Спасибо… Да, папа плохо видел. Я вообще на него очень похож. Мама это часто говорила.

– Кили, мама была рауф? – спросил Саб.

– Нет, человеком. Старший папа был чистый рауф. А папа был смешанным, как я.

– Идеальный проход по передаче, – пробормотал Саб. – А бабушки, дедушки? Ты их помнишь?

Кили задумался.

– По маме – точно нет. Кажется, ее семья была против, когда она замуж вышла. По папиной линии – помню бабушку. Она была человеком.

– А остальных? – Саб нахмурился.

– Не очень. Они, кажется, уехали куда-то. Вдвоем. И не вернулись, – Кили потер переносицу и виновато посмотрел на Саба. – По-моему, в экспедицию. Простите, я не помню. Мне восемь лет было, когда я последний раз видел бабушку…

– Но они были – рауф?

– Старший точно. Муж бабушки был такой же, как я, полукровный.

– Смею предположить, что семья была такая же, как семья твоих родителей, – согласно заметил Скрипач. – Кили, а если в такой семье рождается не гермо, а мальчик или девочка… что происходит?