Доктор говорил так, будто все обязаны понимать его термины. А тот отряхнул ладони, не замечая молчаливого негодования спутницы, взбежал по лестнице на мостик, затем на галерею второго этажа. Пропустил четыре двери и распахнул пятую:
– Идёшь или нет?
– Куда? – Клара недоверчиво склонила голову: в глубины ТАРДИС лучше не соваться без крайней нужды, там легко и заблудиться, и встретить временно̀го зомби.
– Конечно же, в обсерваторию, – ответил он раздражённо, словно обсерватория – это единственное место, куда при аварии можно пойти.
Пришлось тащиться следом. Дверь вела в коридор, тот шёл к шестиугольному люку, за которым открылся круглый зал, где вместо стен были панорамные окна. Окна сходились высоко над головой, образуя прозрачный свод. Посреди зала торжественно возвышался древний медный телескоп с шестерёнками и острым плавником на трубе. К ней-то Доктор и подскочил, принялся налаживать.
За оконными стёклами зияла темнота, даже звёзды не горели, на ночном небе виднелись только маленькие бледные сгустки.
– Мне показалось, через дверь пробивался дневной свет, – заметила Клара. – Или здесь уже вечер?
Доктор махнул на неё и бросил:
– Это ТАРДИС, давно пора привыкнуть. Старушка вынесла свою обсерваторию за пределы атмосферы, чтобы не мешали погодные явления и купол Небесных Палат.
Он то прикладывался одним глазом к окуляру, то подкручивал ручку сбоку на трубе. Не отрываясь от наблюдения, протянул:
– Странное дело: у самого светила болтается планета, похожая на Неклиду, как одна фасолина на другую. И удерживает атмосферу настолько близко к звезде! Но ещё удивительнее: она просвечивает снизу, представляешь? Планета-призрак.
Клара тяжело вздохнула. Глянула на свой сломанный ноготь, провела пальцами ниже юбки – и нащупала зацепку на колготках. Так действительно голой останешься, пока кое-кто будет любоваться космическим пейзажем!
Некстати вспомнилось: они с Дэнни Пинком, новым учителем математики, идут в кафе после уроков, сама пригласила. И ведь Доктора не допросишься переместиться сначала домой, чтобы можно было нормально подготовиться к свиданию. Хорошо, если опоздает всего на час; в прошлый раз он прилетел через три недели, хотя отправлялся раздобыть кофе. Клара закусила губу и кашлянула:
– Кажется, ты хотел чинить ТАРДИС? Понимаю, у тебя куча времени до следующей регенерации, но мне-то уже двадцать семь. Спутникам Доктора положена пенсия, не подскажешь?
Галлифрейцы, когда приходит срок, не умирают, а регенерируют. Ничего не забывают, но меняются. Доктор же регенерировал несколько дней назад, у неё на глазах: засветился весь и превратился из симпатичного парня вот в этого чудаковатого старого шотландца.
Тот бросил окуляр и посмотрел долгим взглядом, сведя вместе брови. Потом пробурчал, словно сам с собой разговаривал:
– Четырнадцать триллионных от массы Земли. Каким образом такое возможно?
До перевоплощения он был другим, не только моложе: бесшабашным, остроумным, внимательным и чутким. Вечный галстук-бабочка, милый широкий подбородок, затеи такие, что никому во Вселенной не снились. Умел ввязываться в неприятности и с блеском из них выкручиваться, пугать и удивлять, каждый миг с ним был наполнен изумляющими открытиями, приключениями у края бездны, восторгом и ужасом. Вместе они могли лететь куда угодно, флиртовать, сидеть на пороге ТАРДИС и смотреть на взрывающиеся звёзды.
Стоящий теперь перед Кларой хмурый старик называл себя Доктором. Знал обо всех совместных путешествиях, помнил, что она терпеть не может кофе американо. Но вёл себя так, словно вчера познакомились! Собирается просидеть неделю над своими механизмами, не обращая внимания на спутницу? А что делать ей – чай приносить и терпеть равнодушие?
Клара поняла, что больше не выдержит. Круто развернулась на каблучках и бросилась в консольную, пролетела мимо колонны пульта управления и, рванув на себя белую дверь, выскочила наружу.
***
Горная долина лежала подковой, с открытого конца которой лениво вылизывало берег розовое море. Во всю долину раскинулось огромное зеркало – Матричный Магнит. Над ним в полутора тысячах километров висел диск, укрытый прозрачным куполом, внутри сияли точёные башни. Но в самом сердце этого гимна свету, в маленьком зале Внутреннего Совета Небесных Палат, царила тьма. Лишь мерцал синим круг посреди стола. За столом в кресле с резной спинкой сгорбилась старушка. Её немытые космы свисали прямо на пожелтевший свиток, а корявая рука чиркала по нему гусиным пером, выводя кружочки.
– Копаются всё, копаются, – ворчала старушка. Сморщенное лицо было расписано завитками и точками, как имбирный пряник. – Пока рассядутся, уже обед закончится.
Остальные пять кресел постепенно заполнялись сановниками в алых мантиях с высокими золотыми воротниками. Лорд-президент поднял скипетр, увенчанный алмазом:
– Вообще-то, вы занимаете пост Пифии не для того, чтобы портить торжественную атмосферу собрания. В ваши обязанности входит давать ценные и непонятные советы.
– Ладно, ладно. Вижу альфу, вижу омегу. Вижу того, кто выпишет премию отделу гаданий, ему звёзды даруют удачу…
– Опять вы за своё! А где сумасшедший смех? Где смех, я спрашиваю?!
– За такую зарплату сами смейтесь.
– Лишу талонов на столовую.
– Хиии-хи-хи-хи, – старательно изобразила Пифия кривясь.
Возле стола возникла голограмма невысокой женщины, она одёрнула телогрейку, присела в воздухе рядом с креслом и постучала друг о друга кирзачами. Ошмётки прилипших к сапогам листьев полетели во все стороны – и исчезли, покинув область изображения.
– Главная кормительница! – прошипел на женщину лорд-президент. Его лысина отблёскивала, острая бородка подрагивала от негодования. – Я не наказываю вас за то, что вы явились на заседание Высшего Совета в голографическом виде. Но где установленная форма?
– Прошу прощения, Навудон-шу, – с достоинством сказала та, – однако вы собираете Совет восьмой раз за неделю, мне неудобно всё время мотаться с Ферм во Дворец. Встала сегодня пораньше, только начала ледяные томаты купировать, а тут ваш вызов. Давайте ближе к делу, у меня ещё три антитеплицы.
Щека лорда-президента задёргалась. Его прищур ясно давал понять, что даром никому подобное поведение не пройдёт.
Он отвернулся от кормительницы и покосился на того, кто сидел справа от Пифии, бросил раздражённо:
– Давайте, мастер Тиралик-да, ваше «суперсрочное дело жизни и смерти». Две минуты.
Свет круга выхватил из сумрака выдающийся римский нос. Глава ваятелей встал рывком, так что плащ взметнулся (плащ можно было бы назвать «кровавым», но кровь у иллинойцев синего цвета. Помидорным? Ледяные томаты тоже синие. Просто красный, как море на Неклиде). Обвёл всех встревоженным взглядом, веско произнёс:
– Уважаемый Высший Совет. Шаттл «Хэмеллион» наконец прибыл в Дикие Земли и прислал отчёт: все города лежат в руинах, последнее поселение арахнойцев разрушено обвалом.
Тиралик махнул над кругом, в луче замелькали голограммы, являя панорамы мёртвого континента.
Равнина без единой травинки, пыльный смерч. Помехи. Развалины фундамента, камни как будто изъедены кислотой. Гора с острой вершиной, под ней – куча булыжников. Помехи.
– Ещё десяток лет назад на поверхности Неклиды был цветущий край, леса, озёра! Куда всё подевалось? – всплеснула руками кормительница. С её пальцев сорвались садовые ножницы, пролетели сквозь голову лорда-президента. Тот дёрнулся – и заскрипел зубами, поняв: повёлся на голограмму.
– Вам известно, – отвечал Тиралик, – что наша звезда, Лампаданос, проходит потоки частиц, оставшихся от взорвавшейся чёрной дыры. Днём излучение неопасно, однако ночью оно убивает всё живое.
Видео сменилось: люди жмутся друг к другу во тьме, над ними сияет узорчатая материя, она колышется под ветром – нет, это не ветер! С неба бьют чёрные потоки, но свет растворяет их.
– Часть жителей спаслась, от губительного излучения арахнойцев защищает некий Покров. Как удалось установить «Хэмеллиону», это квантовая структура, стабилизированная без поля Магнита.
