На новом гербе Чечни изображен одинокий волк под луной.

Что это: символ, пророчество, судьба?

Хочется спросить народ маленькой мятежной Ичкерии:

зачем вам такое безнадежное одиночество?

Принесет ли оно свободу, мир и счастье?

Воинам России, погибшим и выжившим

в горячих точках, посвящаю!

– Разрешите войти? – Сергей Романов остановился на входе в кабинет.

–Проходите, Сергей Александрович, присаживайтесь, рад вас видеть, – осанисто восседавший в кресле генеральный директор ОАО «Забайкалавиа» Кожухов сделал приглашающий жест. Здороваясь, задержал ладонь гостя чуть дольше, чем это принято.

– Благодарю, – сказал тот, устраиваясь на стуле. В это время зазвонил телефон, и Кожухов снял трубку. Пока он разговаривал, у Сергея появилась возможность осмотреться. В этом помещении ему приходилось бывать довольно редко. Прежний генеральный директор Сазонов своим вельможным вниманием не особо жаловал летный состав, а новоиспеченный руководитель Кожухов и подавно – традиция осталась неизменной. Но зато внешне все переменилось разительно. Исчезли темные плотные портьеры на окнах, тяжелый гигантский стол, массивные дубовые кресла по углам, неуклюжий старомодный шкаф, огромная нелепая люстра, угловатый несгораемый монстр-сейф советского производства.

Вместо всего этого появились легкие полупрозрачные шторы, изящная импортная мебель, несколько веселеньких, карикатурно-бестолковых пастелей на стенах. Под высоким потолком завис ажурный светильник, а за спиной хозяина этого шикарного и одновременно несуразного помещения расположилась длинная полка с большой коллекцией самолетов-копий на ней. У стены стоял роскошный шкаф светлого дерева со встроенным в него баром, рядом еще один шкаф, книжный, плотно забитый солидными фолиантами с яркими корешками. И если в бар господин генеральный директор заглядывал довольно часто, то книги никогда не извлекал на свет божий и уж тем более – отродясь их не читал. Из своего прежнего, достаточно скромно обставленного кабинета Кожухов распорядился перенести лишь огромные напольные часы с боем и теперь они мерно отсчитывали время для нового правителя забайкальской авиации.

… И эти пластмассовые самолетики, и этот зеркальный бар, заставленный элитными алкогольными напитками в нарядных бутылках, и эти роскошные книжные издания – все это довольно нелепо смотрелось в рабочем кабинете и говорило о вопиющей безвкусице его владельца. Но обойтись без этого примитивного купеческого шика в мире «новых хозяев жизни» было категорически нельзя, уж такова дань моде современных нуворишей, дорвавшихся до власти при помощи невероятной наглости, изворотливости ума, мощнейшей пробивной энергии и умения расталкивать окружающих локтями.

С тех пор, как убывший на долгожданное повышение в Москву Сазонов передал бразды правления Кожухову, его довольно редко можно было увидеть в штатском, теперь он предпочитал официальный костюм. Идеально пошитая униформа Владимиру Дементьевичу была весьма к лицу: золотое шитьё дубовых листьев на козырьке фуражки, два ряда гербовых пуговиц на двубортном темно-синем кителе, сдержанно сияющие золоченые галуны на погонах, именуемые на авиасленге – «полтора широких», что означало для их носителя принадлежность к тринадцатой, средневысокой, категории командно-руководящего состава Гражданской авиации. Весь этот ярко блестящий антураж придавал новоиспеченному генеральному директору «Забайкалавиа» действительно генеральский респектабельный вид. Но, судя по всему, останавливаться на достигнутом Кожухов не собирался и делал все для того, чтобы на его крутых плечах засияли «два широких», а то и «два с половиной», что автоматически вводило их владельца уже в самую высшую, четырнадцатую, пятнадцатую, а то и в шестнадцатую, элитарно-кастовую, категорию начальствующего состава ГА.

Имидж Кожухова тоже разительно изменился, теперь он смотрелся этаким матерым шефом-паханом, заметно располнел, стал зримо солиднее, значимее. Безвозвратно исчезли порывистость, горячность, эмоциональность, небывалая скорость разговорной речи, выдававшая стремительность нервных процессов. В его лексиконе появилось много мудреных иностранных терминов и сложных словосочетаний, которые, чаще всего, применялись не к месту. Мимика, жесты и позы стали лениво-вальяжными, барственными, с претензией на аристократическую утонченность. Но, если бы Владимир Дементьевич видел, что от всех этих приобретений он как-то сразу постарел, то, наверное, шибко осерчал на своих имиджмейкеров. А может и не осерчал бы, может быть именно таким и хотел лицезреть себя на этой высоченной должности, которая, впрочем, была для него лишь очередной ступенью в небывало стремительном карьерном росте.

Кожухов, наконец, закончил разговор, опустил трубку на коротко звякнувший телефонный аппарат. Потом взял со стола пачку дорогущих сигарет «Конгресс» и, раскрывая ее, предложил:

– Прошу, Сергей Александрович.

– Спасибо, я давно бросил, – отказался тот.

– Ну и правильно. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет! – улыбчиво и одобрительно произнес Кожухов. – А я вот все никак не могу покончить с этой вредной привычкой.

Он закурил, небрежно кинул зажигалку, откатился на кресле и откинулся на удобно изогнутую спинку. Сергею даже показалось, что сейчас задерет ноги, обутые в шикарные лакированные туфли, и поставит их на стол, так вальяжно развалился директор в кресле… Не поставил, сдержался!

– Давненько мы не общались, Сергей Александрович… – сощурившись и пристально изучая лицо гостя сквозь легкое облачко ароматного дыма, сказал он. – Всё дела, дела, с младшим командным составом пересечься некогда…

В слове «младшим» Сергею послышался некий подтекст. И еще подумалось: все знаковые события в его службе так или иначе происходили после посещения этого кабинета: назначение на должность комэска, первая и вторая волна сокращений, и предстоящий сегодняшний разговор.

– Но сейчас-то вроде пересеклись, господин генеральный директор, – с заметной долей яда произнес он.

– Давай-ка, Сережа, для начала, перейдем, как всегда, на «ты», так проще общаться. Разговор предстоит долгий…

– На «ты» так на «ты», – согласно кивнул Сергей и действительно, ощутил при этом некоторое облегчение.

– Ну что, дружище, отошел от всех своих горестей и бед? – участливо поинтересовался Кожухов.

– Когда отойду, тогда меня в ящик упакуют и четырьмя гвоздями крышку заколотят, – все так же язвительно произнес комэск.

Кожухов в ответ лишь усмехнулся с грустинкой:

– Ты все такой же ершистый, не меняешься.

– И не собираюсь меняться, уж такая у меня планида.

– Да, планида… – проникновенно и задумчиво произнес Кожухов. Глубоко затянувшись сигаретой, продолжил. – Не поверишь, конечно, но я довольно часто думаю о тебе. Примеряю на себя твою судьбу и спрашиваю: «А вот ты, Володя, выдержал бы все то, что пришлось на долю Романова?»

– Ну и каков же ответ? – спросил Сергей с холодной заинтересованностью.

– А его нет, ответа… – Кожухов снова пыхнул дымом. – Поэтому и не могу понять: свались на меня то, что свалилось на моего соратника, как бы я поступил: спился, скурвился, застрелился или еще что-то сотворил? А вот смотрю на тебя и просто по-житейски завидую – выжил, выздоровел, не сломался, восстановился на летной работе, ходит с прямой спиной и не боится людям в глаза смотреть.

– А с чего бы мне ходить с кривой спиной и бояться смотреть людям в глаза? – медленно и угрюмо уточнил Сергей.

– Да знаешь, народец-то всякое болтает… – неопределенно покрутил пальцами левой руки Кожухов. – Все твои женщины почему-то погибают: первая невеста сорвалась со скалы, а позже террористы напали на твой самолет и застрелили при этом вторую невесту… А до этого, они убили твоего бывшего командира самолета Кедрова и твоего же бывшего второго пилота Коробова. А потом и жена исчезла в неизвестном направлении. Согласись, перечень не самый лучший, просто рок какой-то…