– Да, и это я открыла портьеры, чтобы Артур их наверняка заметил, – меня забавляло смущение собеседника. – Говори открыто, Макс, ты считаешь, что я все хорошо продумала? Только откуда мне знать, что Артур накинется на нее? Он же всегда был тихим и безобидным. Говорят, что он не лечение тут проходил, а просто оплачивал пребывание, чтобы отдохнуть и понаблюдать за такими, как мы.

– Это тоже не очень нормально, согласись?

– Я в чужие дела не лезу, у богатых свои причуды. Смерти Марго я не желала. Цветы сорвала, каюсь, но они были лучшими в парке. Да, я преследовала цель произвести впечатление на Марго.

– Зачем? – Макс, казалось, действительно был удивлен.

– Ну, если мы говорим откровенно, – я положила руки ему на плечи и посмотрела в глаза. Он смутился и замер. Странно, но я никогда не испытывала к Максу чувств хотя бы немного приближающихся к понятию «любовь». Он был красив, статен, молод, нас многое связывало и объединяло. Я чувствовала, что если захочу, то смогу его заинтересовать. – Я хотела отвлечь Марго от Тима. Ты же знаешь, как она залечивает тех, кто ей не нравится. Наш док всегда говорит, что ее методы лечения слишком консервативны. Получили бы «овощ».

– Ты не должна так говорить, – зашептал Макс. – Наш док мог сказать что-то в порыве, но это не значит, что Марго имела предвзятость к кому бы то ни было.

– То, что она имела предвзятость к кому бы то ни было, – передразнила я Макса, – я сама знаю. Кому-то ее лечение, может, и шло на пользу, но не Тиму.

– У нее были трудные пациенты, со многими из них иначе нельзя было, пойми. Наш док всегда говорит, что она очень грамотный специалист, – он недовольно стряхнул мои руки.

– Я ее не обвиняю, и не мне судить о ее компетенции, но «овощей» у нее было больше, чем у остальных.

– Допустим, – Макс отвернулся от меня, – ты смогла ее отвлечь или развлечь. Как ты там выражаешься?

– Впечатлить, – подсказала я.

– Впечатлить, да. Что потом?

– На неделю она занята мной, а потом возвращаетесь вы. Тим переходит обратно к нашему доку и все. Как видишь, смерть Марго мне не требовалась, я не так страшна, как малюет меня доктор Вагнер.

– Он считает, что ты опасна, и планирует отправить тебя на лечение в другую клинику, – тихо произнес Макс.

– Если меня переведут, то ты позаботься о Тиме, хорошо? – мне стало грустно, если директор что-то решил, то он приложит все усилия для реализации планов. Потому он и директор.

– Странно, что в первую очередь ты говоришь не о себе, а о Тиме, – он повернулся ко мне, я увидела в глазах Макса тревогу.

– Он тут не должен быть. Это не его жизнь, Макс.

Понимая, что мой отъезд неизбежен, я рассказала Максу все о Валерии и ее отчиме, о плане брата и сестры, о ее визите, о том, как она убивает своего брата. Так долго я никогда не говорила. Макс слушал меня, а когда я закончила, сказал только одну фразу:

– Может быть, доктор Вагнер и прав.

***

Обиделась ли я тогда на Макса? Нет. Я понимала, что мой рассказ кажется странным, но жизнь иногда преподносит такие хитросплетения, что и не выдумаешь, если захочешь. Обида пришла, когда спустя пару дней меня пригласил к себе в кабинет лечащий врач. В кабинете меня ожидал не только док. Валерия сидела в кожаном кресле, выпрямив спину и сложив руки на колени, всем своим образом демонстрируя полную покорность. Синий брючный костюм, шелковая блуза с бантом, собранные в пучок волосы и лиловые балетки завершали кроткий образ и делали ее похожей на гламурную гимназистку.

– Вы, кажется, знакомы? – спросил док у нас. Мы обе кивнули. – Хорошо. Диана, я знаю, что ты очень подружилась с братом Валерии, и это очень радует нас.

Это «нас» меня категорически не радовало. Лера смотрела на меня изучающе.

– Я также знаю, – продолжал док, – что Тим рассказал тебе историю своей жизни, которая тебя очень впечатлила.

Я молчала, обдумывая, что скажу Максу при встрече. Правду говорят, что мужики хуже баб. Сплетники еще те.

– Мы понимаем, что поверить в эту историю не трудно, ведь Тим – новый человек, он тебя никогда не обманывал, и ты не ожидала от него обмана. Именно поэтому я принял решение пригласить Валерию и тебя, чтобы расставить все точки. Мы не против вашей с Тимом дружбы: тебе и ему это полезно. Но ты должна понимать, что Тим – ребенок, попавший под дурное влияние. Он подсознательно пытается себя оправдать и верит в то, что говорит. Это не делает его плохим или хорошим. Это просто защитная реакция.

– Я осознала, что Тим – ребенок, попавший под дурное влияние, – подытожила я, взглянув на Валерию. – Что-то еще?

– Диана, присядьте, – она указала на кресло рядом с ней. Я не хотела продолжать разговор, но уйти просто так нельзя, надо учиться играть на поле противника. Я присела рядом с Валерией.

– Вы действительно похожи, – восхитился док.

– Диана, – Валерия, казалось, не заметила фразы дока и вела себя так, как будто кроме нас двоих в кабинете никого не было. – Я всегда была рядом с Тимом. Он рос у меня на глазах. Говорить, что я люблю брата, мне кажется, глупо. Это очевидно. К сожалению, не в нашей власти держать любимых людей на привязи. Мне пришлось в последние годы отдать много времени учебе и работе. Наша мать, про которую Тим, наверное, говорил, не была наседкой над нами. У нее своя активная и интересная жизнь, осуждать ее за это мы не вправе. Отец Тима, который и мне заменил отца, замечательный человек, но он – трудоголик, построил свою империю с нуля. Понимаете, это обратная сторона медали. Снаружи – мы счастливая семья, изнутри – есть проблемы, как у всех.

Часто дети в таких семьях получают хорошее образование и продолжают дело родителей. Мы старались дать Тиму лучшее: он посещал закрытую школу, занимался с репетиторами, у него отличное воображение. Когда я поняла, что Тим употребляет запрещенные препараты, я не стала с ним ругаться, я попыталась понять, чего ему не хватает. Я нашла ребят, которые подсадили его на эту дрянь, добилась отчисления их из школы, но не могла же я его запереть в чулане, хотя, может, могла и должна была? Не знаю. Он продолжил учиться, говорил, что завязал. Наверное, таких историй тысячи. Однажды ночью он ушел из дома, и я не могла найти его два дня, объездила всех его друзей, бары, больницы.

Я не хотела огласки, но страх взял свое, я позвонила отцу. Он подключил детективов, они и нашли его в притоне. Отец дал мне телефон доктора Вагнера и порекомендовал вашего лечащего врача. Брат очень кричал, когда узнал, что я проговорилась отцу, снова хотел уйти из дома. Мы поругались, я силой и обманом затащила его в машину и привезла в клинику. Здесь он познакомился с вами, чему я очень рада, это правда. Он вам доверяет, потому что видит в вас меня. Мы и внешне с вами похожи. Он видит ту, которая всегда рядом, которая не предаст. Это очень важно для брата.

– Зачем вы мне рассказываете это? – признаюсь, я прониклась доверием к Валерии, но пыталась развеять ее чары.

– Я хочу, чтобы вы продолжали общение с братом, попытались воздействовать на него, чтобы он доверял пусть не мне, но вам. Можете верить в его версию, но и над моей историей подумайте. У человека всегда должен быть выбор.

– Доктор Вагнер договорился о твоем переводе в другую клинику, – вмешался док, – на время. Ему кажется, что так будет лучше, но Валерия попросила не спешить с переводом. Во всяком случае, пока ее брат здесь.

– И вы думаете, он согласится? – удивилась я.

– Он уже согласился, – девушка ответила вместо дока.

«Иначе и быть не могло», – прочитала я в ее глазах.

Я проиграла битву, и это было счастьем.

***

Тим восстанавливался долго. Его ничего не интересовало, правильнее будет сказать: его интересовало ничего. Пустота в глазах, в душе, в голове. Мы поменялись ролями: теперь я рассказывала, а он – молчал. Я и представить не могла, что столько всего знаю. Мне хотелось затронуть хоть что-то в его душе, заинтересовать, разбудить.

Я ночами читала книги, а утром пересказывала их Тиму. Я обсуждала с Максом всякие мужские темы: футбол, машины, популярных красавиц из глянца, а потом рассуждала об этом с Тимом. Я научилась понимать малейший жест: легкий кивок – «хочешь-продолжай, хочешь-нет, мне все равно»; бровь – «допустим», вздох – «о чем ты говоришь?». Иногда он мог заговорить со мной, и казалось, что все нормально, но вдруг резко останавливался, словно что-то вспомнил, и на мои вопросы не отвечал.