Мадаленна пристально посмотрела на то, как мистер Гилберт удобно устроился в кресле и прошла в шестую теплицу. Теперь ей было стыдно за те идиотские мысли, будто кто-то посягнул на ее часть работы. Мистеру Смитону была нужна помощь, и, к счастью, его друг смог ему помочь, а ведь сколько профессоров-искусствоведов могут помогать с проведением летнего праздника — Мадаленна знала, что вряд ли сможет назвать хоть одного ей такого знакомого. Открыть дверь, натянуть перчатки и быстрым взглядом оценить ее богатство — на это у нее ушло меньше двух минут, и она сразу заметила, что сетка с жасмина слетела, а сирень давно никто не поливал. К тому же мистер Смитон совсем недавно посадил здесь маленькие саженцы глицинии, и те теперь тянулись быстро-быстро к свету и воздуху, и Мадаленне очень бы не хотелось, чтобы их кто-то сломал.

Она уселась прямо на землю подложив под платье небольшую стопку газет — на траве сидеть было уже прохладно и принялась украшать сетку небольшими цветками гипсофила — в белой ткани они смотрелись почти незаметно, и все же добавляли особый шарм. Из другого конца оранжереи доносились голоса нескольких помощников мистера Смитона и голос мистера Гилберта. У него был интересный голос — не высокий и не низкий, как будто бы немного севший, но при этом достаточно глубокий; таким голосом в детских сказках обязательно бы говорил какой-нибудь волшебник.

Голос все постепенно приближался и приближался, и когда мистер Гилберт зашел в теплицу, Мадаленна уже огораживала ростки, чтобы их никто не помял. Она не взглянула на него, только кивнула головой и продолжила ставить небольшие палочки вокруг.

— Простите, мисс Стоунбрук, я не хотел вам мешать.

— Вы не помешали. — сурово ответила Мадаленна, и создалось ощущение, что мистер Гилберт как раз и помешал, и от этого она сильнее наклонилась к цветам. Однако Эйдин, казалось, совсем не обиделся и прошел в теплицу.

— Я видел, что вы все-таки заставили мистера Смитона отдохнуть, спасибо.

— Не за что. Я волнуюсь за мистера Смитона, — вдруг искренне вырвалось у нее. — Ему нужен покой и отдых.

— Нужен-то нужен, однако он на удивление бодр. Не поймите меня неправильно, я только рад этому, но временами мне хочется, чтобы он… — мистер Гилберт остановился у двери и устало потер переносицу.

— Меньше заботился о цветах и больше о себе?

— Да!

— Пустые надежды, — усмехнулась Мадаленна. — Мистер Смитон никого не любит так, как свои цветы.

— Вас он любит, — внезапно сказал мистер Гилберт, и на лицо Мадаленны упала тень. — К вам он относится как к своей внучке.

— Мой дедушка был его хорошим другом. Когда мистер Эдмунд Стоунбрук умер, то мистер Смитон пообещал, что не оставит меня.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

Больше всего Мадаленне не хотелось слышать пустых слов сожалений: «Уверен, ваш дедушка был отличным человеком» — от них ей всегда становилось тошно и душно и хотелось сбежать куда подальше. Ни один из тех, кто ей это говорил, не знал, каким милым, добрым и заботливым был ее дедушка, и Мадаленне было плевать на то, что таких слов требовали светские приличия — ей хотелось вдохнуть воздуха, а ей подсовывали кислородную подушку. Она с такой горячностью воткнула палочку в землю, что та сломалась, и росток накренился.

Но мистер Гилберт ничего такого не говорил, он молча подал ей новую палочку и даже хотел отдать свой чистый носовой платок, чтобы она подвязала бедный цветок, но Мадаленна мотнула головой. Странно, это было очень странно, но того ужасного раздражения, которое находило на нее, стоило кому-то упомянуть ее дедушку на нее не находило. Ее это возмутило — чем же мистер Гилберт отличался от остальных — но ничего не вышло.

Весь его облик навевал спокойствие — и темная жилетка, и неброские запонки в рукавах рубашки, даже то, как он спокойно читал старую газету — все успокаивало ее, и Мадаленна снова почувствовала этот страх чужого влияния. Но минуты шли, и страх превращался только в беспокойство, и вскоре Мадаленна и вовсе забыла о том, что рядом с ней был кто-то еще.

Она смотрела на эти пробивающиеся ростки, которые отчаянно начинали свою новую жизнь, и ей вдруг тоже захотелось стать таким же ростком, у которого еще ничего не было за спиной — ни обид, ни горестей, ни тревог. Все бы начать с чистого листа, все забыть и ничего не помнить.

— Как хорошо быть ростком, — пробормотала вслух Мадаленна, и мистер Гилберт искоса на нее взглянул; она явно не помнила, что в теплице был еще и он, и разговаривала сама с собой. — Господи, вот бы начать все заново.

— Только с опытом прошлых лет? — отозвался мистер Гилберт, и Мадаленна повернулась.

Она знала, что не надо было ему отвечать; что нужно было промолчать, и тогда бы возможно он ушел и оставил ее одну со своими мыслями, но если в прошлый раз она немного приоткрыла ящик Пандоры, то сегодня он распахнулся сам, и она почувствовала, что нового разговора не избежать.

— Нет. Опыт хранит в себе воспоминания.

— Но воспоминания несут в себе уроки, они помогают избежать старых ошибок. А если все начинать сначала, то можно оказаться там же, где и сейчас.

— Не всегда. — отрезала Мадаленна. — Сколько раз мы совершаем одни и те же ошибки, и опыт нас ничему не учит.

— Да, если только люди этого сами хотят. — Мистер Гилберт отложил газету и присел около глициний. — Иногда ошибки прошлого кажутся им намного привлекательнее, потому что напоминают об их молодости. Но это только мечты. Необходимо принимать реальность и ее уроки, и тогда человек получит вознаграждение.

— А если человек получает только уроки? — запальчиво сказала Мадаленна. — И никакой награды? Разве он не может сломаться?

— И все равно его ждет награда, — улыбнулся мистер Гилберт и поправил палочку. — Рано или поздно, но он получит ее — таков закон всего бытия. А мечты о несбыточном чаще всего приносят только боль.

— Иногда мечты — это единственное, что есть у человека.

— Согласен. Но чем больше он мечтает, тем больнее ему возвращаться в настоящий мир. Это как наркотик.

— Иногда тяжелобольным дают наркотик, — медленно проговорила Мадаленна и воткнула палочку в землю.

— А иногда они обходятся без него и выздоравливают. — мистер Гилберт вытащил свой платок и подвязал небольшой росток. — Так он точно не сломается. А сильным людям мечты и вовсе не нужны, им нужны цели.

— Порой их сложно отличить друг от друга.

— Что есть, то есть. Но если человек умен и энергичен, он справится с этим.

— А если нет?

— Тогда он узнает, как работает естественный отбор.

— Жестоко.

— Скорее, жизненно.

Мистер Гилберт внимательно поглядел на нее, а когда он улыбнулся, Мадаленна встрепенулась — иносказательно он повторил ее же слова, а она даже этого и не заметила. Привычная досада вновь поселилась в ней, и она сердито поглядела на землю. Жалеть себя расхотелось, и, не будь она нужна Хильде, она бы осталась здесь работать на всю ночь.

— К счастью, сильных людей появляется все больше и больше.

— Вы — оптимист?

— Нет, пессимист, который верит в хорошее и надеется на плохое.

Слова прозвучали как-то слишком категорично, и Мадаленна не удержалась от улыбки, но, заметив, что и Эйдин улыбнулся, она уткнулась носом в землю и постаралась накрыть ростки полностью сеткой. Удивительные были эти разговоры; каждый раз Мадаленна обещала себе, что не станет вступать в беседу с этим человеком, но стоило ему сказать слово, как ей уже хотелось сказать два, и непонятное облегчение поселялось у нее после их бесед; все становилось будто просто и понятно. Это должно было настораживать, ведь она его знала так мало.

— Вы так платье не испачкаете?

— Ничего страшного, земля быстро отстирывается.

— Я, признаться честно, видел мало девушек, кто так любит возиться в земле. — Мистер Гилберт присел рядом и достал портсигар. — Как вы думаете, если я покурю около сторожки, мистер Смитон меня не выгонит?

— Мистер Смитон — нет, а я выгоню. Будьте любезны, подайте лейку.