— Мадаленна! Иди сюда, что ты там копаешься? — послышался дребезжащий фальцет Бабушки, и Мадаленна спрятала письмо под вазу с камелиями — туда Бабушка никогда не заглядывала.
— Я уже иду, бабушка.
Утром гостиная всегда была освещена мягким светом, особенно когда косые лучи солнца падали через витражные окна на ковер. Эту комнату обставил дедушка еще тридцать лет назад, и с тех пор ничего не менялось — на этом настоял Эдвард, и Хильда, к счастью, не могла даже переклеить обои. По ее мнению комната была ужасно бедной, даже нищей, ей не хватало цвета, персиковые обои казались ей выцветшими, да и бронзы почти не было — только на каминной полке спрятался небольшой подсвечник, но Мадаленна эту комнату обожала.
Свободная, воздушная, она вся напоминала об Эдмунде Стоунбруке, и каждый раз, когда она заходила сюда, ей казалось, она попадает в объятия своего дедушки. В комнате и правда было немного мебели — только большой восточный диван, круглый лакированный стол и блестящий рояль, который был расстроен, но Мадаленна все равно на нем порывалась сыграть каждый раз, когда Хильда уезжала из дома на медленную прогулку. В этой комнате редко бывали гости, Бабушка всегда приглашала всех в темную столовую, и потому когда Мадаленна увидела, как Джон спокойно сел на диван, что-то ревностное защемило у нее в сердце. Только папа и дедушка могли сидеть на нем, мелькнула быстрая мысль, но она только тряхнула головой и предложила Джону кофе.
— Нет, что ты, не надо, посиди. — вскочил с дивана Джон и чуть ли не взял ее за руку.
— Это нисколько меня не затруднит, я просто попрошу Фарбера.
— Конечно, это нисколько не затруднит Мадаленну, — поддакнула Хильда и усадила Джона обратно на диван. — Какое кофе ты предпочитаешь, Джон?
— Обычное, черное.
— Сахар, сливки? — ровно спросила Мадаленна, просматривая очередной рекламный проспект. — Советую добавить сливки, они совсем свежие.
— Да, да, конечно, по твоему усмотрению. — торопливо ответил Джон и внезапно взял руку Мадаленны в свою. — Мадаленна, у меня небольшая новость.
— О, да, — улыбнулась Аньеза, незаметно делая Мадаленне знак, чтобы и та слегка улыбнулась. — Очень интересная новость. Ты знала, что Джон состоит в одном из конных клубов Лондона?
— Нет, не знала. — Мадаленна старалась казаться невозмутимой; на момент ей показалось, что Джон встанет на колено и предложит ей стать его женой, и от этого ей захотелось убежать вслед за маленьким Джорджи. — И как успехи, Джон?
— Если ты его не будешь перебивать, то он все тебе расскажет. — проворчала Бабушка и улыбнулась Джону. — Не обращай внимания на ее бесцеремонность, она сегодня встала не с той ноги.
— Мадаленна, — Джон словно и не слышал слов Хильды. — Я состою в конном клубе от университета, и в субботу устраиваются скачки. Я подумал, может быть ты сможешь пойти со мной? Там будет лучшая публика — певцы, актеры, говорят, даже Майкл Редгрейв будет, да и потом, я думаю, что из твоего Гринвичского университета тоже кто-то обязательно приедет! Так что, — он нерешительно посмотрел на нее и слегка сжал ее руку. — Ты согласна?
— Джон, спасибо большое за приглашение, я очень благодарна тебе, но боюсь, что я не смогу.
— Чепуха, — фыркнула Бабушка. — Не слушай ее, Джон, конечно, она сможет!
— Мадаленна, почему нет? — он снова прослушал слова Хильды и только смотрел на нее очень внимательно. — Ты же ни разу не была на скачках, ты же не знаешь, как там весело!
— Зато ты знаешь, Джон, как я отношусь к лошадям. — твердо сказала Мадаленна и легко пожала его руку. — Я знаю, как их мучают, как их загоняют и как их убивают, если они повредят себе ногу. Это ужасно, и я не могу на это смотреть. Прости, Джон.
— О, Небеса! — воскликнула Хильда. — Перестань нести чушь, Мэдди, ты пойдешь!
— Хорошо, — внезапно Мадаленна выпрямилась, и она почувствовала, как ее взгляд стал холодным; она приближалась все ближе и ближе к грани. — Если вам, Бабушка, надо, я пойду на скачки.
— Нет, Бабушка, — вступилась за дочь Аньеза. — Так нельзя. Ведь если с лошадьми и правда так обращаются, это ужасно! И если Мадаленне не хочется идти, то она вовсе не обязана.
— Подождите! — воскликнул вдруг Джон, и все недоуменно посмотрели на него. — Я не хочу, чтобы Мадаленна принуждала себя, если ты не хочешь, не ходи, но, пожалуйста, поверь мне. — он умоляюще взглянул на нее и сильнее сжал ее руку. — Я знаю того человека, который устраивает скачки, его зовут Майкл. Он отличный парень, он никогда не позволит кому-то издеваться над животными. Уверяю тебя, все будет хорошо. Мне очень хочется, чтобы ты пошла, я бы познакомил тебя со своими друзьями, это было бы очень интересно,
Мадаленна медлила с ответом. Ей вовсе не хотелось выглядеть ломающейся особой, но она не знала, что сказать Джону. Отказаться означало бы оскорбить его без причины, и в конце концов, если они были даже не друзьями, так приятелями точно, и Джон мог бы давно обидеться на нее за то, что она так флегматично относилась к их общим прогулкам. Но, с другой стороны, согласиться значило принять тот факт, что позже он мог видеть в ней не только друга, но и кого-то больше, а этого Мадаленна боялась как огня. И все же, она вышла бы из дома, познакомилась с новыми людьми, и смогла бы помочь мистеру Смитону, мелькнула внезапная мысль, и Мадаленна нахмурилась — как раньше она не смогла до этого додуматься. Разумеется, ей будут нужны новые платья и шляпы, и она сможет выходить из дома каждый день под предлогом, что едет в город за покупками. Она не станет обманывать Джона, она с удовольствием составит ему компанию на скачках, просто у этой ситуации появилась еще одна положительная сторона. И так как вопросы совести по отношению к Бабушке ее уже давно не волновали, Мадаленна утвердительно кивнула.
— Если все так, как ты говоришь, то я согласна.
— О, Мадаленна, — Джон так резко вскочил с дивана, что чуть не опрокинул чашку себе на колени. — Спасибо! Ты не пожалеешь, обещаю.
— Надеюсь, бабушка меня отпустит.
— Ну конечно, — благосклонно ответила Бабушка. — Ты можешь пойти, я же уже сказала.
Мадаленна улыбнулась; тактическое отступление сработало, и когда она пожала руку Джону, она была совершенна искренна — сам не понимая, он помогал ей, и за это она была ему благодарна.
— Боюсь, мне уже надо идти, — он подошел к двери и старомодно поклонился. — Отец хотел, чтобы я ему помог.
— Конечно, Джон, — сладко улыбнулась Хильда. — Передавай привет мистеру Гэлбрейту.
— Передам обязательно, мэм. Не провожай меня, Мадаленна, — он победно ей улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ. — Только вот что, совсем забыл, — он резко повернулся. — мне же нужна будет бутоньерка!
— Не переживай, Джон, — рассмеялась Аньеза и подмигнула Мадаленне. — Думаю, дочка сможет тебе что-то подобрать у мистера Смитона, верно?
— Да, конечно. — и на этот раз Мадаленна улыбнулась так широко, что у нее заболели щеки.
***
— Не забудь, что на платье ты можешь потратить из своих денег не больше двадцати фунтов, Мэдди; и прошу тебя, подбери наконец что-то цветное, а не очередное серое и бесформенное! Это скачки, светское мероприятие, а не собрание садоводов у твоего мистера Смитона. Боги, — миссис Стоунбрук глубоко вздохнула и открыла флакон с иланг-илангом. — Не будь ты дикой, вышла бы в свет гораздо раньше, но твои манеры… Видят Небеса, я не могла позволить тебе появиться в Лондоне…
Бабушка проявила необычайную настойчивость, и если Мадаленна предполагала, что та отпустит ее в город ближе к пятнице, а то и в саму субботу, то миссис Стоунбрук освободила ее от всех обязанностей во вторник, и строго наказала этим же днем ехать в Портсмут за нужным платьем и соломенной шляпой.
Мадаленне пришлось встать в пять утра, чтобы вовремя полить газон, забрать очередные счета и провести наставительную беседу с прислугой, прежде чем миссис Стоунбрук благосклонно сказала, что та свободна до субботы и попросила еще по пути зайти в галантерейный магазин и отказаться от бумазейных салфеток в пользу шелковых, сообщить мистеру Рендольсу из книжного, что в их доме закончились чернила и бумага, а еще сделать большой заказ шампанского на конец августа — Бабушка готовилась к своему ежегодному приему, куда Мадаленна допускалась в качестве внучки и весь вечер стояла в углу комнаты, выслушивая неуклюжие комплименты в свой адрес и наблюдая за стрелками часов. Эти приемы могли бы быть куда интереснее, если все люди, собиравшиеся в большой столовой, тайно бы ненавидели друг друга и мечтали занять чужое место, но вес они были уверены в своей собственной доброте и прятали неприязнь куда поглубже за милыми словами и улыбками.
