– Привет, – поздоровалась женщина, когда я подошла. – Ты тут одна?

Её дети, все младше меня, вытаращились, шмыгая сопливыми носами.

– Да, я всегда путешествую одна, – сказала я. – Еду к бабушке с дедушкой.

– О, мы тоже. – Женщина улыбнулась. – Как тебе летние каникулы?

– Здорово. Я даже уже сделала все задания.

– Молодец. – Она подмигнула мне и посмотрела на детей, как бы говоря: «Вот как надо, слышали?» Когда они сели в автобус, я пристроилась рядом; водитель даже не обратил внимания.

Довольно долго автобус ехал по просёлочной дороге. По обе стороны колыхалась на ветру высокая трава. Время от времени автобус останавливался возле какой-нибудь старой, заброшенной на вид фермы и высаживал пассажиров. Женщина спросила, из какой деревни мои бабушка с дедушкой, и я ответила, но потом пожаловалась, что ужасно устала, и она больше не лезла ко мне с вопросами.

Солнце, казалось, нависло над самой землёй и грело мне щёки сквозь окно. Затем автобус свернул к горам и въехал в лес. Высокие деревья будто стояли на страже и скребли костлявыми ветвями крышу автобуса. Я прижалась лицом к стеклу и запрокинула голову, пытаясь увидеть их верхушки. В подлеске под деревьями плотным слоем рос папоротник. Я никогда в жизни не видела столько зелени. Сначала колёса автобуса шуршали по асфальту, затем захрустел гравий. Мы ехали в гору. Всё выше, выше, выше, по извилистой дороге, по кочкам и ухабам.

Между стволами деревьев мелькали красные лучи заходящего солнца, постепенно угасая. Женщина с детьми сошла с автобуса, но перед этим прошептала что-то водителю, и тот обернулся и посмотрел на меня. Я съела оставшийся бутерброд с маслом, потом подложила рюкзак под голову и мысленно пообещала себе, что не засну. Но старые потрёпанные сиденья были такие мягкие, что вскоре веки у меня потяжелели. Последний солнечный свет растаял среди деревьев. На узкую горную дорогу опустились тени. За окном замелькали чёрные неведомые силуэты.

Меня разбудил громкий гудок автобуса.

– Ну же, пора просыпаться, милая. Я тоже домой хочу.

Я выпрямилась, моргая спросонья, и слезла с сиденья. Прежде чем пойти к выходу, я смахнула хлебные крошки с вытертой обивки кресла. Автобус остановился посреди дороги, его задние огни заливали гравий красным светом. В салоне больше никого не осталось.

– Хорошо ещё, что та женщина сказала мне, куда тебе надо, а то бы я мимо проехал. Следить надо за дорогой.

Вспыхнув от смущения, я сбивчиво извинилась, отсчитала нужную сумму за проезд, отдала водителю и, спотыкаясь, спустилась по ступенькам. Снаружи меня обдало холодом. Я никогда не поднималась так высоко в горы и не уезжала так далеко на север. Одинокий фонарь на остановке отбрасывал на землю круг оранжевого света и помигивал. Внутри стеклянного колпака чернели мёртвые мотыльки. Снаружи беспорядочно летали живые, то и дело тыкаясь в стекло. Я растёрла ладонями голые руки, чтобы согреться. А если водитель решит ждать, пока за мной кто-нибудь не придёт? Но нет, он лишь окинул меня взглядом, закрыл дверь и уехал.

Я осталась одна в темноте. В небе кричали ночные птицы. Ветви деревьев потрескивали, и по лесу разносилось эхо, будто от выстрелов. Широко раскрыв глаза, я вслушивалась, но не понимала, откуда доносятся звуки. Мир сжался до мерцающего оранжевого круга света от фонаря, а за его пределами была пустота.

В последний раз я сверилась с маршрутом. Мама предупреждала, что здесь будет сложнее всего, и я пообещала не бояться.

Я вышла из светового круга и подошла к узкой тропинке, ведущей в лес. Глубоко вздохнув, зашагала вперёд. Через пару минут глаза привыкли к темноте, но ямки в земле и торчащие корни всё равно были плохо видны. Я шла очень осторожно и смотрела себе под ноги, но вдруг у меня по спине пробежала дрожь, и я подняла голову.

Среди деревьев светились жёлтые глаза. Я застыла и вцепилась в лямки рюкзака. Неведомое существо наблюдало за мной. Чудовище, волосатое, клыкастое и голодное. В любую секунду оно соскочит с ветки и проглотит меня целиком.

Усилием воли я заставила себя опустить голову и идти дальше, только быстрее. Я подумывала достать из рюкзака кусочек шоколада и съесть его – чтобы не пропал зря, если я погибну.

И тут деревья вдруг поредели, и я вышла к просторной, залитой лунным светом долине у подножия горной гряды. На темнеющем небе поблёскивали звёзды. В окнах тускло мерцали огоньки свечей.

Это была деревня из маминых рассказов – здесь мама родилась и отсюда сбежала, когда была совсем юной, на несколько лет старше меня.

Дорога вела мимо заброшенной и полуразрушенной церкви, мимо домов, стоящих на отшибе, и заканчивалась около каменного колодца в центре деревни. Тут я наконец остановилась и огляделась. Когда мама отсюда уехала, она захватила с собой целую пачку фотографий, и с них я всю жизнь срисовывала виды деревни. Здесь мало что изменилось, так что я сразу нашла тропинку между домами, ведущую в поля. Утопая по пояс в траве, я пошла по тропинке, и она привела меня к крутому поросшему лесом холму с неровными каменными ступенями. Лестница взбиралась к скрытой между деревьями дорожке. У меня бешено колотилось сердце, но я перешагивала через две ступеньки и смотрела вперёд.

Уже близко. Я знала, что близко.

Когда лестница закончилась, я побежала, чтобы поскорей вырваться из теней, и очутилась на заросшей травой лужайке. Здесь, купаясь в лунном свете, стоял старый деревенский дом на высоком каменном фундаменте. Внизу, за деревянными решётчатыми дверями, чернел подвал. Вымощенная плитняком тропинка вела к крыльцу – к каменной лесенке в несколько ступенек.

И вот я стою перед деревянной дверью.

Вот стучусь.

Когда она открыла дверь, письмо было у меня наготове в вытянутой руке. Меня колотила дрожь.

– Кто там? – Из глубины дома послышался мужской голос, звучавший грубовато, по-деревенски.

Она не ответила. Просто смотрела на меня, а я на неё. Я думала, что не узнаю её, но узнала. Мне были знакомы её тонкие белые волосы, выбивающиеся из-под пёстрого платка, завязанного под подбородком. Мне был знаком её повязанный на животе голубой фартук с узором из ромбов и жёлтая хлопчатобумажная юбка. Мне были знакомы её руки, в которых она держала письмо. Мне были знакомы её карие глаза – сначала они бегали по строчкам письма, а потом посмотрели на меня.

Но она меня не знала.

Сзади, прихрамывая, подошёл пожилой мужчина, выглянул из-за её спины.

– Девочка из деревни? – спросил он.

Она дала ему письмо, не говоря ни слова.

Я поняла, что нужно сделать, – этого не было написано в заметках родителей, и ни мама, ни папа даже не подумали о таком. Я открыла рюкзак и, запустив в него руку, достала со дна вышитую подушечку – тёмно-зелёную, с чёрной окантовкой и большой круглощёкой птицей посередине. На мгновение я прижала подушку к груди, а затем протянула ей.

– Эта подушечка обычно лежит у меня на кровати рядом с той красной, которую ты помогла маме вышить, – на ней маленькая птичка летит. – Я старалась говорить твёрдо. Если она меня прогонит, что мне делать? Обратного маршрута у меня нет.

Она закрыла рот рукой и, рухнув на колени, притянула меня к себе и принялась целовать в обе щеки.

– Иляна! – Она заплакала. – Это Иляна!

Потом бабушка повела меня в дом.

Поцелуи, объятия, вопросы – и вот я уже сижу на скамье за длинным деревянным столом, а бабушка готовит мне поесть.

– Я как знала, что кто-то придёт, – сказала она. – За обедом я случайно поставила на стол три тарелки, а потом в дом залетела пчела!

Дедушка читал письмо, а его кустистые брови ползли вверх. Он то и дело смотрел на меня, будто снова и снова удивлялся, что я здесь. Бабушка достала остатки ужина из кладовой и раздула угли в глиняной печи. Я пыталась объяснить, что не голодна, что в автобусе съела целый бутерброд, но бабушка всё равно ставила на стол тарелку за тарелкой. И только когда я стала клевать носом, она унялась.