Когда Октавий пошёл войной на Египет, то (согласно одному из комментаторов александрийской школы, жившему во II веке н. э.) национальные группировки готовы были выступить на стороне Клеопатры, но она разубедила их, так как всё ещё надеялась выторговать соглашение и спасти своих детей. После её смерти один из её сторонников за огромную сумму выкупил у Октавия статуи Клеопатры, с тем чтобы они не были разрушены римлянами, как это произошло со статуями Антония. Иосиф Флавий в I веке н. э. обвиняет Клеопатру в антисемитизме, споря с высокой оценкой Апиона, современного ему александрийского писателя (до нас книги Апиона не дошли). Среди подданных царицы было немало тех, кто не просто почитал её, но и по-настоящему любил. Идея царицы уцелела, и её можно проследить в отрывках произведений писателей более позднего, времени. Ярче всего она прослеживается у Плутарха в жизнеописании Марка Антония, где тема царицы идёт параллельно с изложением «римской версии». И если Клеопатра прославилась своей изменчивостью, то произошло это главным образом благодаря тому, что у Плутарха (на чьих сведениях основывается большинство постренессансных версий) представлены два взаимно исключающих образа. В его текстах они лежат рядом, как смальта в мозаике. В трагедии Шекспира и в произведениях его последователей происходит синтез этих образов, и самой постоянной чертой царицы становится её непостоянство, сама же она предстаёт (совершенно незаслуженно, кстати) существом крайне переменчивым и капризным.

Октавий и его сторонники старались представить Клеопатру и её окружение как неких варваров, последователей диких обычаев и кровавых культов, поклоняющихся скопищу нелепых богов. Однако, на взгляд александрийцев, исходивших из совершенно других предположений, всё обстояло наоборот — как раз римляне виделись им нецивилизованным народом. Когда, как описывает Плутарх, Клеопатра впервые встречается с Антонием в Сидоне, то она не только превосходит его в «царственности и изяществе», но и, «заметив, что юмор Антония груб и низок и подходит скорее солдату, чем придворному, она тут же перенимает его манеру обращения и дальше ведёт себя с ним попросту, без малейших церемоний». В такой трактовке встреча Антония и Клеопатры выглядит как встреча бравого и грубого вояки, не получившего должного воспитания, и мудрой, образованной аристократки, пытающейся с исключительным тактом сгладить его невежливость и поднять до своего уровня.

Вернувшись в Александрию, Клеопатра принимает и развлекает гостей. «Был ли Антоний в серьёзном или в шутливом настроении, она всегда изобретала что-то новое, что могло его обрадовать или очаровать». Антонию показалось забавным переодеваться рабом и ходить по городу, останавливаться у дверей или окон домов обычных жителей, чтобы подшутить над ними. Его прощали. Жители Александрии снисходительно относились к его шутовству и с удовольствием принимали участие в его забавах на свой собственный изысканный и утончённый лад. Иногда и Клеопатра переодевалась и сопровождала его в ночных блужданиях по городу, но, по-видимому, эти детские развлечения ей быстро прискучили. Плутарх пересказывает историю про рыбалку, когда она приказала кому-то из слуг подвесить на крючок Антония солёную рыбу. Вся компания принялась хохотать, а Клеопатра ему сказала: «Император, вам лучше удить по-другому... Ваша рыбка — города, царства и континенты». Она не похожа на женщину, что очаровывает его, потворствуя его желаниям. Скорее Клеопатра, тяготясь развлечениями, пытается намекнуть Антонию, что давно пора перейти к делу — к подвигам и великим свершениям.

В соответствии с александрийской традицией Клеопатра славилась отнюдь не сексуальной жизнью и пышными приёмами, а исключительной учёностью, эрудированностью и деятельностью на ниве общественного благоустройства. Конечно, нельзя быть уверенным, что эта версия намного точнее, чем представление римлян о царствующей проститутке. Епископ Иоанн Никейский утверждает, что «она прославилась достойнейшими делами и ввела множество важнейших постановлений... Среди предшествующих царей не было ни одного, кто бы мог похвалиться такими достижениями, как она». При этом он считает, что Клеопатра умерла «на четырнадцатом году правления Цезаря Августа». Аль Масуди, который высоко ценит мудрость и учёность египетской царицы, рассказывает в то же время небылицы о её смерти. По его мнению, змея, укусившая принцессу, была двухголовым мифическим змеем, что умел летать по воздуху. После её смерти змей спрятался под широкими листьями стоявшего в покоях цветка и, когда появился Октавий, чтобы посмотреть на тело Клеопатры, укусил и его. Он умер только на следующий день (всё-таки августейший римлянин!), успев написать перед смертью «стихи на латинском языке, в которых описывал не только свою историю, но и историю царицы». Аль Масуди в X веке ссылается на эти стихи, как на широко известные. Образ благодетельницы народа и учёного мудреца, возможно, столь же далёк от действительности, сколь и образ соблазнительницы. В любом случае, контраст между версиями разительный — полезное напоминание о том, что у любой медали есть две стороны.

Интересно отметить, что один из римлян, который знал и, по его собственным словам, ненавидел Клеопатру, — знаменитый Цицерон, — подтверждает, что она имела вполне книжные отвлечённые интересы. Похоже, он испытал какое-то разочарование в связи с ней, однако в письме к другу он утверждает, вопреки ходящим по Риму слухам о её распущенности, что «её обещания имели отношения только к учёности, и мне нечего стыдиться, я могу упомянуть их даже в публичном выступлении». Так что, очевидно, представления о её эрудированности имели под собой почву. Аппиан утверждает, что в Египте Антоний «посещал только храмы, академии и собрания мудрецов», выбрав столь серьёзное времяпрепровождение «из почтения к Клеопатре, которой целиком посвятил всё пребывание в Александрии». Возможно, что и так, хотя приписываемая Клеопатре учёность иногда приобретает мифические размеры. Вот как, например, Плутарх описывает её лингвистические познания: «Самые звуки её голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, с лёгкостью переходя с языка на язык, так что она редко нуждалась в переводчике, но могла почти без посторонней помощи разговаривать и с эфиопами, и с троглодитами, и с евреями, арабами, сирийцами, индийцами и парфянами. Говорят (похоже, что к следующему пункту из списка её способностей Плутарх сам испытывает некоторое недоверие), что, кроме того, она знакома и с языками многих других народов...»

Спустя два века после её смерти александрийские учёные приписали Клеопатре ряд литературных произведений. Это не столь интересно само по себе, но характеризует взгляды древних авторов. Что именно, по их мнению, могла написать Клеопатра? В том, что ей приписывали труд по косметике, нет ничего удивительного, однако она считалась знающей и искусной не только в мастерстве украшения себя. Александрийские учёные считали, что ей принадлежат труды по измерению, взвешиванию и чеканке монет, по гинекологии и по алхимии. В I веке н. э. о ней говорили, что она училась у мудреца Комария и что он открыл ей тайну философского камня. Один неизвестный автор приписывал ей вымышленные «Диалоги между Клеопатрой и философами», а в конце I века Флавий Филострат уверял, что Клеопатра «приходила в неописуемый восторг от чтения книг». Аль Масуди (который, как и большинство арабских авторов того времени, оплакивал Грецию и пренебрежительно отзывался о римлянах) считал её последним крупным правителем эллинистической эпохи, «царицей, которая хорошо разбиралась в науках, была расположена к изучению философии и находила самых близких друзей среди учёных. Она была автором работ по медицине, лечебным наговорам и другим разделам наук о природе. Эти книги пережили её и стали широко известны среди всех, кто интересуется искусством и медициной». Ничего удивительного после этого, что Октавий в книге Аль Масуди «Триумф» собирается захватить Клеопатру живой только затем, чтобы вызнать у неё «драгоценнейшие секреты, которыми она владеет», как последняя живая наследница древней мудрости.