«Так, мира житель равнодушный,

На лоне праздничной тиши,

Я славил лирою послушной,

Преданья тёмной старины».

Да простит меня Александр Сергеевич Пушкин за этот плагиат, но нет более подходящих строк для этой истории. Итак, друзья мои, начнём: утро Рождества Иоанна Предтечи в 1220 году выдалось солнечным.[1] Ночью ветер пригнал с севера чёрную тучу, которая на рассвете пролилась дождём, напоив влагой сочные травы на Кулижках и Васильевском лугу, пригнув к земле колосья на Кучковом поле. Иссякнув, туча подгоняемая ветром, уплыла на юг, а колосья на Кучковом поле и нивах у Воробьёвой горы потянулись вверх к Солнцу. В вишнёво-яблоневых садах, которых множество в низинах у Гостиной и Псковской гор, встречая новый день, защебетали птахи. Птичий гомон перебивал колокольный звон с Кремлёвой горы, которая одним своим крутым склоном упиралась в речку Неглинная, а другим, точно таким же обрывистым, в Москву – реку. Третья сторона Кремлёвой горы более пологая, а у подножия горы начинался дремучий сосновый лес, который зовётся Бор. Тянется он так далеко, что никто из здешних жителей не знает, где конец у этого леса. Купцы, проплывающие мимо города по Москве – реке в Новгород, Суздаль или Владимир, говорили, что лес тянется до самого Булгарского ханства, и даже дальше. Заканчивается он у диких степей, куда добираться многие месяцы, плывя на стругах[2] по рекам, других дорог в этих диких местах нет.

На Руси, с сотворения мира, городки рубились при слиянии рек, на обрывистых возвышенностях. На Москве – реке, первое поселение появилось много веков назад на Кремлёвой горе. Город, потому так и зовётся, что огорожен со всех сторон деревянным забором из брёвен, с заострёнными и обугленными концами наверху. С четырёх сторон срублены сторожевые башни. На покатом спуске со стороны Бора, у стены, вырыт земляной ров и насыпан вал. Здесь же находятся единственные городские ворота. Они так и зовутся: «Бороветские ворота».

Старики говорят, что много веков назад, ещё до того как здесь жили люди, на Кремлёвой горе росли высокие сосны. Первые люди, которые появились здесь, словом «кремь» обозначали высокие, прямые сосны, отсюда и название горы. Из тех сосен срубили стены и башни для города на Кремлёвой горе. Теперь этот город зовётся Москва, хотя раньше у него было другое название. Вокруг города, на соседних возвышенностях стали появляться деревни: Воробьёво – стоит на Воробьёвой горе, рядом Гостевая горка, зовётся так, потому, что проплывающие по реке купцы, останавливаются там и отдыхают, а ещё есть Кулижки и Красная горка. Ну и какой же город без церкви?! Есть она и в Москве. Как и полагается, срублена в самом центре города, и зовётся: «Церковь Рождества Иоанна Предтечи».

Несколько веков город стоял без церкви, ибо люди, живущие в округе, веровали не в Иисуса Христа, а в деревянных идолов. Им молились, принося в жертву быков и овец. Место, где стояли эти идолы, звалось: «Капище». Размещалось оно как раз в центре города, (в те времена, город ещё не звался «Москва»). Когда жители, отринули своих идолов, и уверовали в Иисуса Христа, на месте Капища построили церковь. Её строительство начали в день, когда отмечали праздник идола Купалы, а он совпадает с Рождеством Иоанна Предтечи, так и назвали храм. Первым священником в нём был отец Филарет – дед нынешнего священника, отца Иоанна, который как раз сейчас стоит в храме и зычно читает молитву:

– Памяти праведного, с похвалами тебе же свидетельство Господне Предтече…

Много народу набилось в церкви: московский воевода Гойник, со своим тиуном[3] Жизнебудом, да ратники дружины московской, а это, почитай тридцать человек, ещё воеводова жена с тремя дочерьми, купцы новгородские Борислав и Малоблуд, и прочие почтенные люди. Народ попроще, молился возле церкви, отбивая поклоны в пыли. Совсем далеко от храма, собралась молодёжь, но и до них, из открытых церковных дверей, доносился мощный бас отца Иоанна. Правда молилась молодёжь неряшливо, отбивая поклоны небрежно. Девицы заглядывались на парней, и перешёптывались между собой, а ребята подмигивали девушкам. Виной всему Иван Купала. Причудливо слился языческий праздник Купалы с днём рождения христианского пророка Иоанна сына Захарии, вот и получился на Руси праздник Ивана Купала. В этот день молодёжь собирается у костров, поют песни, пляшут, а потом идут купаться на речку Неглинная. Потом разбредаются парами в садах у Воробьёвой горы. Много свадеб играют после Ивана Купала!

Ребятишкам, которым по тринадцать – пятнадцать лет, думать о свадьбе рано. Им в «свайку», да в «горелку» играть, потому мальчишки стоят совсем далеко от церкви, и не бьют поклоны, а всё больше балуются: подзатыльники друг дружке раздают. Среди них особо выделяется один паренёк, не погодам высокий ростом и широк в плечах. Издалека, кажется, что добрый молодец затесался в компанию мальчишек, только подойдя ближе, и вглядевшись ему в лицо, видишь, что отроду ему не больше пятнадцати лет. Это Алёша, сын священника Иоанна. Все в Москве зовут его Алёша Попович. Рядом с ним стоят два его друга Яков Износков и Ефим Ясиничев.

У Якова и Алёши лица белые, и волос светлый как солома, (у Поповича к тому же щёки румяные, словно яблочко наливное), а цвет глаз у обоих серый как клинки каролингского меча. Яков на голову пониже своего друга, и не так широк в плечах, однако он ловок и умён. Третий их товарищ Ефим Ясиничев, кожей смугл, волосом чёрен и кудряв. Ростом он с Якова, ловок и быстр словно пардус.[4] Эта троица тоже не проявляла усердия в молитвах, а всё думали: «Скорее бы отец Иоанн закончил свои псалмы».

Когда народ разойдётся из церкви, поведёт их дядька Горыня на луг возле ручья Чертороя, в том месте, где он впадает в Москву – реку, и будет обучать ратному делу. Не прельщали Алёшу, Ефима и Якова игры в жмурки да чехарду, в которые любят играть их сверстники. Нравится им на мечах биться, из лука стрелять.

Горыня Сваритя появился в Москве в тот год, когда князь Владимир Всеволодович возвратил брату Юрию Москву[5] – пограничный город Владимирского княжества. Правитель этого княжества Всеволод Юрьевич имел многочисленное потомство, за что и был прозван «Большое гнездо». Было у него девять сыновей и пять дочерей. Первая жена, Мария Шваровна, была дочерью чешского князя Шварна, родила пять дочерей и девять сыновей, а потом умерла. Погоревал немного пятидесятидвухлетний князь Всеволод, и женился на молодой красавице Любаве, дочери полоцкого князя Василько Брячиславовича. Только детей у них не народилось. Хоть и были княжичи братья единокровные, да не было любви братской промеж них, а виной всему их отец Всеволод Большое гнездо: к старости он занемог, и завещал Великое княжество Владимирское не первенцу Константину, а Юрию – своему второму сыну. После смерти Всеволода Большое гнездо, разгорелась вражда между двумя его сыновьями, а остальные Всеволодовичи разделились: князья Владимир и Святослав взяли сторону Константина, а Ярослав примкнул к Юрию. Остальные княжичи: Борис, Глеб и Иван в усобице не участвовали. В 1213 году Юрий и Ярослав со своими дружинами пошли на Ростов, где засел Константин. Старший брат вывел свой полк в поле навстречу дружинам братьев, месяц стояли друг напротив друга, а потом заключили мир и разошлись.

Не долог был тот мир, Константин пошёл на Кострому, которая была вотчиной брата Юрия, разорил и пожёг этот город. Союзник Константина, князь Владимир устремился к Москве, принадлежащей Юрию, и захватил её. Оттуда Владимир двинулся к городку Дмитров, удельной вотчине Ярослава, союзника Юрия. Хоть невелик Дмитров, но сдаваться его жители не стали, и дружина Владимира, не желая брать штурмом город, пожгла и разграбила все сёла вокруг. В то время, разоренье сёл войсками звалось «зажитье». Князь Владимир услышал, что идёт на него с дружиной брат Ярослав, кинулся прочь от Дмитрова, но очень много добра взяли его ратники в деревнях. На переправе их сильно побила немногочисленная рать городка Дмитрова. Побросав всю добычу, побежали ратники Владимира. Сам князь с гриднями[6] укрылся в Москве, а вскоре к городку подошли полки князя Юрия. В страхе ждали москвичи, что при осаде сожжёт город Юрий Всеволодович, а тот пустил через городские стены стрелу, к ней была привязана записка брату: «Приезжай ко мне, не бойся, я тебя не съем. Ты мне свой брат».