Второе – скорбь. Скорбь о тех людях, которые встречи с Богом не пережили: о тех, кого я знаю очень мало, в большей степени – о тех, кто мне знаком, еще более – о тех, кто мне близок и дорог. Здесь – особая боль… Я смотрю на них, и мне страшно – за них и вместе с тем за себя. За них – потому что без Бога нет жизни, есть только постепенно надвигающаяся, неотвратимая смерть. За себя – потому что, глядя на них, я думаю: «Ведь и я мог бы, как они, по-прежнему существовать в этой не имеющей подлинного наполнения и смысла пустоте, каковой является без Бога человеческое бытие!»

Я не ищу объяснения тому, что приносит мне эту нечаянную в полном смысле слова радость, – я просто благодарю за нее.

Но я не могу не искать объяснения тому, что доставляет скорбь… И я ищу. Точнее – искал.

Может ли быть так, чтобы Господь прошел мимо кого-то? Чтобы кто-то «выпал» из поля Его зрения, милосердия, любви? Мыслимое ли это дело? Нет. Как всех Он один сотворил, так всех и любит, ради всех на землю пришел, ради всех распятие и смерть претерпел. Всем дал возможность спасения и вечной, беспечальной, наполненной неизреченным светом жизни. Нет такого сердца, в которое бы не стучался, как смиренный, кроткий странник, Бог. В одно – радостью, в другое – скорбью, в третье – чьим-то словом, а в общем – всей жизнью, всем, что есть только в ней. Вот только чье-то сердце открылось и впустило Его, а чье-то так и пребыло закрытым на бесчисленные засовы и замки.

Как понять, почему? Тайна это. Тайна сердца человеческого. Приличные, порядочные люди, хорошие мужья, верные жены, замечательные руководители, исполнительные работники нередко могут оставаться безбожниками всю свою жизнь, совершенно не интересуясь Тем, Кто дал им дар этой жизни, призвал от небытия к бытию и в бытии этом сохраняет. А разбойники, воры, блудники и блудницы, всеми презираемые и пренебрегаемые, уязвляются вдруг Божией любовью и оставляют недостойное свое житие, исправляются, очищаются, освящаются… Что это, как не тайна, ведомая лишь для Того, Кто сотворил сердца человеческие (см.: Пс 32, 15)?

Только Дух Святой проницает все глубины наших сердец. И Он же открывает порой избранникам Своим то, чем делятся они с нами. Один из угодников Божиих, наделенных дивным даром рассуждения, наш соотечественник святитель Феофан Затворник пишет в своих «Мыслях на каждый день года» о том, что, с его точки зрения, является главным для разумения этой тайны. Если ищет человек, говорит этот святой, не удовлетворения своих страстей и желаний, не выгоды, не славы от людей, а истины, то обязательно найдет Христа. Ибо Он и есть Истина.

Как же это точно, и сколько подтверждений находим мы сему в окружающей нас жизни! Искал Истину, стремился к Ней фарисей, сын фарисея (Деян 23, 6) и встретил Ее на дороге в Дамаск, где думал преследовать и гнать Ее служителей, и сам стал самым ревностным из них. Не искал Истины Пилат, не нуждался в Ней и не узнал, когда стояла Она перед ним в Своем смиренном облике земном, и только вопрошал иронично и горько: Что есть истина? (Ин 18, 38), подразумевая, что много истин и в то же время – ни одной подлинной.

Может ли такое объяснение утешить и успокоить нас, когда речь идет о наших друзьях, родных, о тех, кого мы любим? Когда эта их встреча с Богом все откладывается и откладывается и есть риск, что она так и не состоится? Не всегда… Но объяснение это не дает нам роптать на Бога, не позволяет считать Его пристрастным и несправедливым, сообщает ту ясность, которая так необходима.

И, что еще важней, всегда оставляет место для надежды: если мы находим, за что человека любить, мы – такие скупые на любовь, такие эгоистичные, узкосердечные, то неужели Его благодать не найдет, к чему привиться в его сердце, что побудить в нем к отклику? Просто не надо требовать от Бога сегодня того, что должно произойти завтра, или через год, или много лет спустя. Человек, как плод для стола, должен созреть для встречи со Христом – откуда нам знать день и час этой зрелости, ее меру?

Есть у меня, например, друг, который верит в Бога, молится Ему, на Него уповает, в Нем находит для себя зачастую единственную помощь и поддержку. Но при этом верит по-своему, отрицая и Церковь, и христианство как таковое. А как начнет объяснять, что и как он понимает, так единственной религией, на которую это похоже, оказывается христианство. Скажешь ему – сердится, ворчит… Переживаю за него, спорить с ним не хочу. И понимаю, что в конечном итоге остается лишь одно – молиться. Потому что если он, как мне кажется, так близок ко Христу, что только шаг сделать надо, то, возможно, моя молитва его ровно на этот шаг вперед подтолкнет? А может, и не на один только шаг? А может, и не только моя?

И опять же – вспоминаю свою встречу, какой была она. Много можно о ней сказать, но главное – была она неожиданной, ни за день, ни за час, ни за мгновение никто бы и не предсказал ее, кроме Того, Кто, в отличие от меня, ее ждал. Такой же была она для многих из тех людей, которых довелось мне в жизни знать и за которых мое сердце уже не болит. Такой же, уповаю, будет для тех, за кого тревожусь и молюсь сегодня. С этой надеждой – на их Встречу – и живу.

Человек всегда одинок. Одинок потому, что никто и никогда не поймет его до конца. Не будет с ним каждое мгновение его жизни. Не пройдет рядом каждый метр пути. Иногда мы ощущаем это с особенной ясностью и силой. Иногда начисто об этом забываем – так вдруг все в жизни становится хорошо и так вокруг много близких, родных людей. Но забываем лишь для того, чтобы вспомнить. И пост, особенно Великий, – то время, когда вспоминаем, волей или не волей. Враг ведь не оставит нас без своей помощи и участия. Даже если мы сами будем предельно нерадивы, ленивы, малоподвижны, он с готовностью предложит нам все потребное к подвигу: искушения и скорби. И сбудутся вновь слова преподобного Макария Египетского, утверждающего, что неизменно «содействует злое благому намерением неблагим»[3].

Нуждаемся ли мы в том, чтобы разделить с кем-то радость, которую посылает нам Господь? Если мы не эгоисты до какой-то самой последней меры, то да, разумеется, нуждаемся, как не нуждаться! Но насколько велика эта нужда, насколько остро мы ее ощущаем? Если радость останется лишь нашей и больше ничьей, она немного померкнет, потускнеет, но что-то от нее да сохранится. Что-то утешающее и ласкающее душу.

Другое дело – скорбь. Вот тут точно есть необходимость в поддерживающем, подкрепляющем, а главное – в том, кто именно разделит ее с нами, то есть возьмет на себя какую-то часть ее тяжести, облегчит для нас нашу ношу. Кто? Те же близкие, родные люди? Пусть они будут поблизости, пусть сочувствуют, сопереживают нам. Пусть помогают, утешают… Спасибо им за это! Но где скорбь? Только в обстоятельствах, в каких-то событиях заключена она? Нет. Она глубоко в нашем сердце. Так глубоко, что не сойдет туда, в эту бездну, в этот личный, земной, временный ад с нами никто. Никто, кроме Того, Кто сходил в ад настоящий.

И получается, что Крест – не только орудие нашего спасения, не только святыня, перед которой мы благоговейно преклоняем колени. Это еще и место встречи с Богом. И нигде, ни в одной иной точке не бывает она настолько непосредственной, настолько удивительной, нигде и никак больше не достигается такая близость.

«Днесь Неприкосновенный существом прикосновен мне бывает…»[4]. Днесь – когда распинается за нас. Но днесь – и когда мы распинаемся, не за Него пусть даже, а хотя бы с памятью о Нем и с доверием Ему.

Почему? Неужели в награду за терпение, за мужество, за самоотверженность? И неужели это все есть у нас? Какая награда, если все эти кресты мы сами, своими руками мастерим! Сколачиваем их, когда строим свое личное счастье так, как его сами понимаем, когда пытаемся обойти Необходимого, когда искренне верим, что нарушение Его заповеди – обязательное условие достижения поставленной нами перед собой цели.