Шпатц остановился возле фонаря на углу. Интересно, почему с личностями вроде Хаппенгабена ничего нельзя сделать? Если всем известно, кто он и чем занимается, почему нельзя его просто вывести на плац и расстрелять? Обычно правосудие в Шварцланде было быстрым и эффективным, но все равно находятся люди, изворотливости мозга которых хватает на то, чтобы жить поперек закона. Держать при себе цепного виссена и торговать людьми. Создавать подвальные производства поддельных лекарств. И при этом подписывать документы собственным именем и владеть множеством заведений с легальными лицензиями. И сейчас Шпатц размышляет, не пойти ли ему в обход только лишь потому, что большинство вывесок на короткой дороге принадлежат этому самому человеку. Проклятье!
Шпатц выпрямил спину и решительно зашагал прямо. В конце концов, если вдруг Хаппенгабену с его прирученным Вологолаком захочется снова его поймать и привязать к столу, то им ничего не помешает выследить его и на любой другой улице. Здесь же, на Фрезорштрассе, он просто один из немногочисленных прохожих. Просто человек в плаще и шляпе. У которого был долгий утомительный день, а завтра предстоит день еще более утомительный. Шпатц коснулся пальцами чуть поджившего кровоподтека на скуле. Сломанное ребро снова заныло. Думать про еще один рабочий день на люфтшиффбау не хотелось, поэтому он начал внимательно смотреть по сторонам. Улица ничем не отличалась от любой другой в Билегебене. Фундаменты и первые этажи домов старые, с низкими полукруглыми арками, декорированными грубыми камнями и гранитными полуколоннами, верхние этажи – простые утилитарные коробки с рядами квадратных окон. Кирпичные или каменные. Дома, как и большинство в этой части города, невысокие, по четыре-пять этажей. Мусора на брусчатке нет, светильники над большинством заведений уже не горят – чтобы получить разрешение на работу в столь поздний час в воскресенье требовалось заплатить немалую пошлину. По иронии, ни над одним заведением не было ни одного знака парикмахерской.
Глава 4
Du bist das Schiff ich der Kapitän
Wohin soll denn die Reise gehen
Ich seh im Spiegel dein Gesicht
Du liebst mich denn ich lieb dich nicht
(Ты – корабль, я – капитан.
Куда же мы должны направиться?
Я вижу в зеркале твоё лицо,
Ты любишь меня, потому что я не люблю тебя)
Ich tu dir weh – Rammstein
– Эй ты, Грессель, иди сюда! – Шпатц мысленно скривился, услышав этот голос. Надо же, тот тип в кепочке на сальных волосах запомнил имя.
– Ну? – Шпатц остановился в метре от той части длинного стола, где сидела компания работяг во главе с человеком, фотографию которого Крамм пару дней назад ему показывал. Полди Мюффлинг. Да, похоже, что грязноволосый задира действительно его брат. Когда они сидели рядом, сходство еще больше бросалось в глаза. Низкий лоб, форма надбровных дуг и некоторая лопоухость.
– Грессель, ты извини за прошлый раз, мы старались бить аккуратно, – задира осклабился, обнажив желтые зубы. Шпатц промолчал. – Брат, это нормальный парень, отвечаю. Мог нажаловаться, но не стал. Наш человек, хоть и белоручка, уважаю!
– Помолчи, Трогот, многовато болтаешь, – когда заговорил Полди, остальные замолчали. – Ты присаживайся, Грессель, давай поговорим. По виду ты должен быть клерком или бухгалтером. Как ты сюда попал?
– Жизнь так сложилась, – буркнул Шпатц. «Не торопись излагать подробности придуманной биографии, герр Шпатц, – говорил ему Крамм. – Если ты сразу же начнешь вываливать имена и обстоятельства, это не сделает публику доверчивее, зато убедит ее в том, что ты лжешь».
– Ладно, – примирительно кивнул Полди. – Не хочешь – не говори. Я Полди Мюффлинг.
– Приятно познакомиться, герр Мюффлинг.
– Оставь это «герр» для других белоручек, Грессель. Зови меня Мюффлинг или просто Мюфф.
– Договорились, Мюфф.
– Присаживайся с нами, есть разговор, – Полди подвинулся и хлопнул ладонью по скамейке рядом с собой. Шпатц поставил на стол миску густой похлебки, которую все еще держал в руках и сел. – Значит так, Грессель. Ты уже понял, что работа наша – не сахар и не мед, ведь так?
– Я и не сомневался, – Шпатц опустил ложку в тарелку. С одной стороны, есть во время разговора, когда остальные не едят, невежливо, с другой – вряд ли правила этикета распространялись на работяг низшего звена.
– А последнее время требовать стали все больше и больше, – заговорил еще один парень, здоровенный, но в лице его также угадывались фамильные черты Мюффлингов. – Работы больше, рабочих меньше, ннда.
– Помолчи, Бруно, – Полди зыркнул на брата. – Много работы нас не пугает, мы не белоручки. Мы работать любим и умеем. Верно я говорю, парни?
Парни загалдели, выражая одобрение.
– А вот что мы не любим, так это когда нас принимают за бессловесный скот! – Полди повысил голос, все замолчали. – Грессель, что ты будешь делать, когда в конце недели вместо жалования тебе дадут кукиш?
– Хм, не знаю, ге… Мюфф. А такое возможно?
– Ээээ, брат, да ты совсем как теленок новорожденный! – Полди похлопал его по плечу. – Начальству же надо что? Чтобы мы работали больше, а просили меньше. А это несправедливость!
Шпатц начал скучать. Он подавил свое желание раздраженно попросить переходить к сути вопроса, вместо этого зачерпнул ложкой похлебки, откусил от краюхи хлеба и принялся жевать.
– В общем, Грессель, решай, ты или с нами, или сам по себе, – Мюфф снова хлопнул ладонью, теперь уже по столу. Кажется, что в тексте его речи был еще один абзац, который он либо забыл, либо сознательно решил пропустить.
– Я правильно понимаю, что вы… ты предлагаешь мне присоединиться к вашему союзу?
– Да, точно! К союзу.
– И чем наш союз занимается?
– Защищает права рабочих, конечно! Что же ты глупый такой, а еще белоручка! Ты пойми, что ежели ты будешь сам по себе, а начальство тебе не заплатит, то сделать ты с этим ничего не сможешь. А ежели будешь с нами, то мы тебя защитим от такого произвола.
– Звучит отлично, герр… То есть, Мюфф. Надо что-то подписать, чтобы вступить?
Работяги засмеялись.
– Никаких подписей! Ежели хочешь, правда хочешь вступить, тебе придется доказать это.
Шпатц открыл рот, чтобы возразить, что сам он не изъявлял такого желания, братья Мюффлинги первые его позвали, но вовремя передумал. Во-первых, сломанное ребро все еще болело, а во-вторых – ему и правда нужно было попасть в этот профсоюз.
– И что же мне нужно сделать? Дать клятву?
– Не торопись, не время еще! Клятву – это само собой, а потом мы тебе придумаем задание. Чтобы проверить, по-настоящему ли ты перестал быть белоручкой, или сбежишь при первом удобном случае.
Шпатц кивнул и снова принялся за еду. Ударил колокол. Между столами прошел невысокий улыбчивый мужчина в светло-сером костюме. Он пожимал протянутые руки и кивал, стараясь, кажется, поприветствовать каждого из работников семнадцатого эллинга.
– Хорошего всем дня, мои дорогие! – сказал он, взобравшись на невысокий табурет. – Я рад видеть среди вас новые лица, которые меня еще не знают. Я Апсель Штойбен, тот самый человек, кто о вас заботится! – раздались редкие аплодисменты. Очевидно, что кругленького герра Штойбена работяги если не любили, то по крайней мере были рады видеть. – Я к вам с замечательной новостью. Мы приняли решение учредить на нашем люфтшиффбау собственное отделение фолкскриг. Вижу ваше разочарование, мои дорогие, но это не все. Хотя одно только то, что нам дали разрешение формировать добровольные отряды на своей территории уже дорогого стоит, разве нет? Ладно! Ладно! Не буду долго тянуть. Каждый, кто запишется в отряд, во-первых получает надбавку к жалованию, – Штойбен сделал паузу на радостные выкрики, затем продолжил. – Кроме того, все строевые и боевые занятия будут засчитываться за рабочее время. Всем понятно, что это значит?
Шпатцу, в целом, было понятно, поэтому он смотрел на реакцию своих ближайших соседей – братьев Мюффлингов и их компанию. По всей видимости, общей любви к Штойбену они не разделяли. Шпатц склонился к уху Полди и спросил:
