Шпатц переоделся в пижаму, откинул с кровати покрывало и собрался, было, выключить лампу, но вспомнил про письмо.
«Здравствуйте, герр Грессель. Вашим адресом со мной любезно поделился ваш инспектор из департамента по контролю. Я прождал вас несколько часов, но вы не появились, так что я решил черкнуть пару строк перед тем, как уйти.
Меня зовут Руди Рикерт. Я был знаком с вашей матерью, когда она еще не превратилась в фрау Грессель. Я буду в Билегебене еще неделю, остановился в пансионе Домире, это на Тульпенштрассе.
Позвоните по номеру F12-T71, оставьте сообщение для Руди Рикерта, где и когда мы могли бы встретиться.
С уважением. Р. Р.»
Шпатц отложил письмо и нахмурился. Помнится, именно историей матери Кронивен и заманил его в ловушку. Когда Шпатц последний раз его видел, тот неуклюже забирался в флюг-фогель под прицелом обезумевшей Сигилд. С тех пор он никак не давал о себе знать. С другой стороны, когда-то же его семья должна проявить к нему знаки внимания? Может быть, этого Руди Рикерта как раз и прислали Фогельзанги, чтобы разведать, что за нового отпрыска принесла им судьба? «Бесполезно гадать», – подумал Шпатц и выключил свет.
Глава 3
Ich werde nie satt
Es ist besser wenn man mehr hat
MEHR…
(Я никогда не буду доволен
Лучше, когда есть что-то еще
Больше!…)
Mehr – Rammstein
«Шлю письмо с самого края настоящей земли – мыса Кальтерланц. Дальнейший наш путь лежит через необитаемые просторы. Обитатели сеймсвилльской полярной станции клятвенно заверили, что почта отсюда доставляется исправно, хотя оглядываясь по сторонам я в это не очень верю, очень уж оторванным от цивилизации выглядит это место.
Я уже писала как гауптманн Крессенштейн поспорил с той странной парочкой Сандстромом и Бьоркманном. Они утверждали, что мы никак не можем преодолеть расстояние в тысячу километров меньше, чем за сутки. Ссылались на устойчивый ветер в Высотах Блоссомботтон, на собственный жизненный опыт и на «это никак невозможно, герр Крессенштейн!» Адлер не вмешивался, а Крессенштейн заключил пари, что мы доберемся до этой их полярной твердыни не позже полуночи. Он оказался прав, конечно. Может быть бородатые сеймсвилльские полярники и много понимают в климатических переменных и движениях полярных льдов, но мне кажется, что они до сих пор путешествуют сначала верхом, а потом на собачьих упряжках. С их точки зрения, люфтшифф – это такой пузырь из бычьих потрохов, наполненный горячим воздухом. Было смешно наблюдать, как закипает Крессенштейн, пытаясь что-то доказать этим дремучим ретроградам!
Честно сказать, когда я представляла себе, что такое полярная станция, то ожидала увидеть что-то другое. Величественное, что ли. На самом же деле оказалось, что станция Кальтерланц – это четыре больших приземистых здания и еще несколько маленьких. И башенка с высоким шпилем на скале. Сначала я думала, что это флагшток, но мне растолковали, что это метеовышка. Ну пусть так.
Помнишь, ты шутил насчет проваливаться в снег по уши? Так вот, снега нет. Вокруг голый коричневый камень, базальтовые скалы, немного мха и немного льда. Вода в море жутко соленая и такая холодная, что когда суешь в нее палец, он сразу немеет и кажется, что вот-вот отпадет. В целом впечатления довольно тяжелые – берег пустынный и очень тоскливый. Из живого здесь только множество горластых морских птиц.
Из удивительного – солнце здесь не заходит за горизонт. Сейчас я пишу тебе, а оно светит прямо мне в окно. Я могу закрыть ставни, чтобы заснуть, но пока меня завораживает это удивительное явление. Кстати, как единственной женщине, мне выделили отдельную комнату. Говорят, что тут не все время вот так – суровое мужское общество, просто сейчас как-то так получилось. Они лукавят, Васа, поверь моей интуиции. Может быть, когда-то эта полярная станция знавала и лучшие времена, но сейчас она никому не нужна. Да, сидящих на ней энтузиастов все еще снабжают провиантом и топливом, но, скорее всего, полное запустение этого места всего лишь вопрос времени – всюду следы разрухи и тлена, которые тщательно пытаются скрыть, замазывая трещины и подкрашивая облупленные стены.
По моим оценкам, здесь могло бы находиться одновременно до двухсот человек, сейчас всего семнадцать.
Я так и не смогла понять, кто из них начальник. Одеваются они одинаково, знаков различия нет, указания никто не раздает – все просто совершают действия по давно заученному распорядку. Торжественный ужин в нашу честь был довольно тягостным – сначала все вроде уселись за общий стол, но было заметно, что общение хозяевам станции дается с большим трудом. Казалось бы, они должны были соскучиться по живым людям, да и вообще – другим людям. На деле же ничего подобного. Да, дружелюбие было искренним, но чувствовалось, что разговор дается им сложно. Ситуацию решил Адлер – сказал, что мы устали с дороги, так что вечер надо заканчивать. А с чего бы мы устали? На большой высоте люфтшифф даже не качает. Правда из зрелищ – только обратная сторона облаков… Но, оглядываясь вокруг, подозреваю, что ближайший месяц облака – это самое яркое, что мы можем увидеть.
Ах да. Хотела рассказать про команду станции. Как я уже писала, их семнадцать. Условно эту компанию можно поделить на две части – семеро ученых, десять разнорабочих. Не ручаюсь, потому что… Хотя я уже писала – одеты они одинаково, чем занимаются – непонятно.
У нас в планах – задержаться на станции на трое суток и совершить несколько тренировочных полетов. Сначала речь шла про неделю, но, как мне кажется наш хауптманн, познакомившись с местной публикой, решил ускорить процесс.
Я откладываю момент описания персоналий, хотя знаю, что ты больше всего любишь спрашивать именно про людей.
Ну что ж, я попробую.
Итак, троих бородатых полярников зовут Розан, Дальф и Фальк. Который из них кто я не разобрала, если бы я не видела их всех вместе, то решила бы, что это один и тот же человек. Я понимаю, что несправедлива, но поделать с собой ничего не могу. Что можно сказать про всех сеймсвилльцев вообще – они с первого шага на их суровую землю окружили меня заботой – следили, чтобы на ветру не стояла, доктора Ледебура отчитали, когда он захотел прогуляться до торосов и попросил меня его сопроводить. Каждый попытался подарить мне какую-нибудь теплую вещь. Хорошо, что меня еще в столице предупредили, что отказываться от таких подарков нельзя. Ну, то есть можно, но невежливо. Так что теперь у меня есть целая коллекция вязаных шарфов, шапочек и варежек. Последние оказались очень к месту, в Билегебене никогда не бывает так холодно. Это очень странно, Васа. Температура вроде не такая уж и низкая, но я никак не могу перестать мерзнуть. Мне кажется, что немеют даже кости внутри пальцев. Все время хочется закутаться потеплее и тереть ладони друг об друга, чтобы чувствовать, что они еще живые.
Дальнейший наш путь лежит через еще более холодные края, где море никогда не освобождается ото льда, так что может быть, я еще не раз возблагодарю их за эти подарки…«
– Мы можем подняться еще выше? – голос Адлера штамм Фогельзанга звучал глухо. Его лицо до самых глаз было закутано шарфом.– Не стоит, шеф, если «Кальтесхерц» поднимется выше, то внешняя оболочка обледенеет, – казалось, что Крессенштейн расслаблен и почти не двигается. Над свинцовыми волнами клубился молочно-белый туман.– Как знаешь, я тебе доверяю, – Адлер устроился на откидном металлическом стуле. – Не представлял, как здесь холодно.– Так идите в жилой отсек, герр Адлер, – Крессенштейн едва заметно пошевелил штурвалом.– Не хочу пропустить момент, герр гауптман, – Адлер подышал на руки, укутанные в громоздкие варежки. – Кроме того, как я собираюсь совершать какие-то действия внизу, если не могу справиться с холодом?– Там придется двигаться, холод будет почти незаметным, – Крессенштейн пожал плечами.– Да как вы не мерзнете?! – Адлер вскочил и сделал несколько резких махов руками.– Вы волнуетесь, герр Адлер. В вашем возрасте это нормально.– Сколько еще до архипелага?– Два часа, если повезет.
