– Однажды увидев не забудешь, единожды дав маху не вернешь…

Я обернулась удивленно. Появившийся из ниоткуда, Никитин продолжил со смешком:

– Сбегаешь с собственного праздника?

– Ухожу по-английски.

– Как всегда.

– Я верна себе. И традициям.

– Традициям? Х-м-м… если только тем, что создала сама.

– Есть еще и другие?

Никитин хмыкнул. Склонился в неуклюжем поклоне и пафосно осведомился:

– Позвольте проводить вас, прекрасная леди?

– Ты сегодня жжешь, – повиснув у него на локте, констатировала я.

– Ага, зажигаю. Но так ведь и повод есть, не находишь?

– Нахожу.

Мы неспешно двинулись в сторону моего дома. Я бы предпочла ускориться и срезать путь дворами. Но лиричный настрой Никитина проложил иной маршрут. Пришлось топать парком и с утиной скоростью.

– Почему ты хмуришься?

– Это от избытка радости в крови.

– От этого обычно улыбаются.

– А я хмурюсь. Не хочу быть как все.

– Тебе и не светит. Даже если очень-очень постараешься.

Я прищурилась и спросила насмешливо:

– Никитин, ты сколько бокалов шампанского приговорил за сегодня?

– Бокалов? – обиделся он. – Бутылок!

– Ясно, – кивнула и, с уважением к его координации и ясности мысли, добавила. – Молодец. В роду гусаров не было?

– Кто ж теперь знает? Дед был форточником. Кажется, это не тоже самое?

– Не совсем, – признала я. – Зато понятно, в кого ты столь ловкий.

Никитин широко улыбнулся и гордо выпятил грудь. Не выдержав, я рассмеялась.

– Обожаю твою улыбку.

– А я булочки с корицей. Знаешь, такие горячие прегорячие, когда в руки взять невозможно, а слоеное тесто мягкое, будто сладкая вата?

Он покачал головой и зачем-то взял мою руку в свою. Мне сие не нравилось. Но до родного дома оставалось всего-ничего и противиться я не стала.

– Скажи, тебе не жалко?

Я немного растерялась. Сообразить, о чем шла речь сразу не получалось. Видимо, шампанское и мне в голову ударило.

– Этот проект…мы могли бы заработать огромные деньги!

– И заработали, – с некоторым удивлением напомнила я. – Много ли стартапов продаются так удачно? Гонорар с шестью нулями упал на счета всем членам команды.

– По сравнению с тем, что заработают покупатели – это мелочь. Просто крохи!

– Я не люблю считать чужие деньги, – не сдержавшись поморщилась я. – Свои мы получили сполна. Как и возможность идти дальше, работать над чем-то новым.

– Новым…И что теперь?

– Не знаю. Пока не придумала. Наверное, творческий кризис.

– Не дури, – обиделся Никитин. – Нет у тебя никакого кризиса и быть не может. Ты еще на середине первого проекта точное знаешь, какими будут второй и третий.

– Льстишь и не краснеешь.

– Ладно уж. Вовсе не обязательно быть такой милой. Мы все отлично знаем, чья это была идея. Захоти ты, собрала бы другую команду на раз. Мы легко заменимы, ты – нет.

– Зачем ты так? Мы ведь хорошо сработались, разве нет?

– Просто отлично.

– Вот!

– Благодаря тебе.

– Нам. Благодаря всем нам.

Никитин покачал головой и замолчал угрюмо. Перепады чужого настроения казались мне странными. Сегодня мы заключили очень выгодную сделку, уладили все формальности. По этому поводу мы всей командой завалились в ресторан на крыше с отличным видом на Неву. Для грусти не имелось ни единой причины. Однако что-то Никитина явно тревожило.

– Тебе ведь пофиг, да?

– Ты про Большой Андронный Коллайдер или заговоры масонов?

Никитин поморщился и сказал с насмешкой:

– Про деньги. Мы все превратились из фрилансеров на подхвате в богатеев, не разменяв и тридцатника. Но тебе ведь пофиг, да?

– Вовсе нет, я радуюсь нашим успехам. Странный какой-то разговор.

– Обычный. И я не про успехи.

– Ага, про деньги.

– Именно!

– Слушай, -сожалея о том, что он увязался за мной, попыталась объясниться я. – Мне, конечно же, не пофиг. Деньги позволяют мне жить, как я того хочу. Ни от кого не завесить, никому не подчиняться. У меня нет и, надеюсь, не будет босса. Я работаю и путешествую одновременно. Не тяну от зарплаты до зарплаты. Не доказываю какому-нибудь тугодуму суть своей идеи, а воплощаю ее. А доведя до ума продаю. Приступаю к новой. И так по кругу.

– Все равно, -упрямился Никитин. – Даже будь ты на мели, жила бы также. Разве что все путешествия сводились бы к поездкам на дачу. Тебе чужое мнение, как мне прошлогодний снег. Все решаешь сама. С кем быть, как жить. Иногда я тебе даже завидую.

– Я тебя чем-то обидела?

– Нет. То есть… В общем, мне чертовски жаль, что ты скоро опять исчезнешь.

– Я буду чаще появляться онлайн. Сойдет?

– Это не тоже самое. Но уже не плохо.

Показался угол моего дома. Я инстинктивно прибавила шаг. Никитин же, напротив, замедлился. Невольно пришлось подстроиться, дабы еще больше не обижать друга.

– Куда ты теперь? Задержишься хотя бы на лето в городе? Ведь только утром прилетела.

– Ты меня знаешь. Не люблю границы. Сегодня здесь, завтра там. Перекати поле.

– Каждому из нас однажды суждено пустить корни.

– Тебя можно поздравить? – прищурилась я. Никитин озадачился:

– С чем?

– С корнями!

– Нет же! Это я так…фигурально.

– Ну, мало ли…Меня почти полгода в Петербурге не было.

– Увы, ничего такого, о чем стоило бы говорить, не случилось. А ты?

– А я уже пришла.

Ловко высвободившись, я направилась к парадной. Но он успел ухватить меня за локоть. Спросил с надеждой и непривычным упрямством:

– Угостишь кофе?

Пять из десяти девушек ответили бы решительное «да». Еще трое первыми пригласили бы его остаться на ночь, а то и на всю жизнь. Девятая непременно бы сбежала с перепугу и потом до утра не спала, сожалея об оплошности. Оно и понятно – Никитин жених завидный. Высок, плечист, голубоглаз и светловолос. Атлет с мозгами ботаника. Неплохое чувство юмора. Теперь еще и богат.

Однако мне выпало быть той самой, что откажет ему, ибо не желает терять друга. И, что важнее, единомышленника.

Я запечатлела на его щеке быстрый дружеский поцелуй и, ловко вывернувшись, сказала с улыбкой:

– В другой раз. До связи!

Удерживать он меня не стал. И это правильно, я бы не оценила. Но у самой двери парадной окликнул:

– Сара…

Я обернулась, смотря вопросительно. Никитин улыбнулся непривычно нежно.

– Я не намерен отступать.

Скрывшись в парадной, я через две ступеньки поднялась на пятый этаж. Странно, у самого порога квартиры, меня всегда охватывала некоторая робость после долгого отсутствия. Я прекрасно понимала, что за бережно отреставрированной дверью меня никто не ждет. Разве что призраки прошлого моей семьи. И это навевало странные мысли, чувства.

Замок бесшумно и мягко открылся, я потянула на себя тяжелую дубовую дверь с искусной резьбой по всей поверхности. Она была ровесницей дома. Свидетельницей двух мировых войн, революции, блокады, беспредела девяностых. Реставраторы немало с ней намаялись, снимая слои отвратительной масленой краски и вековой грязи. Но результат стоил их трудов.

Года три назад в нашей парадной расселили последнюю коммуналку. Соседи скинулись и сообща наняли рабочих и реставраторов для восстановления былого величия. Несколько месяцев кропотливой роботы спустя были восстановлены витражи на всех этажах, реконструирована дивная решетка французского лифта. Засияли серым мрамором стены, пол и фальш-камин на первом этаже. Дубовые входные двери квартир сохранились не у всех. Где-то они были заменены на уродливых железных монстров, где-то уничтожены варварским отношением бывших хозяев. Нам повезло.

Не смотря на все неурядицы парадная засияла. Пусть и не так, как во времена имперского Петербурга, но все же ярко и лучезарно. К гордости соседа с третьего этажа, которому и принадлежат все лавры и хлопоты по восстановлению, результат его трудов приезжали снимать даже телевизионщики. Жильцы оставшихся двух парадных последовали нашему примеру. Так наш дом, хоть и был закрыт для чужих, попал во все туристические путеводители.