Он смотрел на меня с кривой усмешкой.

— Я рад, что хоть как-то смог заставить тебя улыбнуться. Все, что нужно, это моя жизнь в руинах.

— Иногда я улыбаюсь. Но обычно я делаю это только с теми, кто мне нравится.

— Так ты говоришь, что я тебе нравлюсь? Хорошо. Мы делаем успехи.

Я слегка пожала плечами.

— Я все еще в раздумьях. Но это был твой вопрос. Теперь снова моя очередь.

Он приложил большой палец к губе, не сводя с меня глаз, и от этого жеста мне показалось, что моя кожа нагревается изнутри. У него были красивые губы. Не совсем пухлые, но и не чопорные и узкие. В его жестах, даже самых незначительных, была такая уверенность, как в том, как он слегка наклонял голову набок, когда улыбался. Мне было интересно, только я или любой дышащий человек не может оторвать от него глаз.

— Спрашивай, — сказал он.

— Почему ты так интересуешься мной?

— Изначально? Я думал, ты шпионишь за мной для моей сводной сестры. Но я также думал, что ты тоже что-то вроде раненого животного. У меня всегда была слабость к сломанным вещам.

— Кто сказал, что я сломлена? Не обязательно иметь травмирующее прошлое, чтобы быть мудаком.

Он рассмеялся.

— Тогда какое у тебя оправдание?

— Мои родители не издевались надо мной или что-то в этом роде. Наверное, они поступали так, как поступают большинство родителей. У них была идея, кем они хотели меня видеть, и они сделали своей навязчивой манией, чтобы я достигла их цели. — Слова буквально лились из меня. Это было странное ощущение, как будто переполненный мешок внезапно разорвался по швам. До сих пор я рассказывала о своем прошлом только своей лучшей подруге Эмили, да и то после долгих лет укрепления доверия. Однако разговор с Лиамом казался вполне естественным.

Он смотрел на меня с напряженным, сосредоточенным выражением.

— Оба моих родителя были из старых богатых семей. Прадед моего отца зарабатывал миллионы на текстильных изделиях, а прадед моей матери в свое время был магнатом недвижимости. Их бабушки и дедушки не должны были работать, и они в значительной степени жили светской жизнью за счет своего наследства. Дома по всей стране, эксклюзивные клубы, яхты и все такое. К тому времени, когда деньги дошли до моих родителей, у них были все ожидания избалованных богатых детей, но без наследства, соответствующего их образу жизни. Их родители промотали почти все. Вся недвижимость была продана в последние годы моими бабушкой и дедушкой, потому что деньги иссякали. Они не знали, как замедлить свои расходы, поэтому просто продолжали тратить, пока деньги не иссякли полностью.

— Мои родители хотели иметь сына, чтобы подготовить его к тому, чтобы он стал своего рода бизнес-гуру. Мой отец признался в этом несколько лет назад, когда был пьян. Когда моя мама забеременела мной, они решили продолжать попытки, пока не родят сына. Но через несколько месяцев после моего рождения маме пришлось сделать гистерэктомию (прим. гинекологическая операция, при которой удаляется матка женщины). Они были опустошены, и поскольку они были пессимистичными, сексистскими придурками, они решили, что не смогут подготовить свою дочь к тому, чтобы она стала бизнес-вумен. Они хотели превратить меня в готовую идеальную маленькую невесту, готовую на все, которую можно продать первому же финансово приемлемому холостяку, которого они смогут найти.

— Черт. Он тебе во всем признался?

— Да, к тому времени, когда произошел этот разговор, можно сказать, что я уже сожгла с ними несколько мостов, так что наши отношения и так были шаткими. Алкоголь тоже помог. Они думали, что если я выйду замуж за богатого, то стану их билетом обратно к высокодоходному образу жизни.

— Так стоит ли мне беспокоиться, что ты появилась в моей жизни? Ты все еще готовая невеста, только и ждущая, чтобы перекачать мои деньги своим родителям?

Я пошевелила бровями.

— Абсолютно. Ты для меня просто большая, толстая, сексуальная копилка. На самом деле я собираюсь написать родителям через несколько минут и сообщить им, что пока все идет отлично.

Лиам усмехнулся.

— Ты все еще ужасная лгунья.

— Ложь не входила в мою подготовку невесты под ключ. Но если тебе нужно, чтобы я балансировала с книгой на голове, пока иду, и ела с безупречными манерами, я очень способная. Я также знаю все английские ранги социального статуса, потому что это будет абсолютно уместно в моей повседневной жизни. Все знают герцога или герцогиню, верно?

Лиам ничего не сказал, но наблюдал за мной с напряженным интересом. Возможно, это было самое пристальное внимание, с которым кто-либо когда-либо слушал меня раньше, и я почувствовала, что снова испытываю то же самое горячечное чувство лихорадки, которое абсолютно не было покраснением.

— Итак, — сказала я, прочищая горло. — Я поступила так, как поступило бы большинство детей. Как только их поводок был снят, я решила быть именно тем, кем они не хотели меня видеть. Агрессивной. Саркастической. Как ты бы назвал — средней. В сущности, я ходячее клише. Я думала, что бунтую и что отказываюсь быть определенной моими родителями, и в конце концов, так или иначе, я в основном позволила им определить меня, — я немного грустно рассмеялась.

— К твоему сведению, если тебе когда-нибудь не захочется быть саркастичной и злой, я не буду жаловаться. С другой стороны, ты не так уж плохо ко мне относишься. Просто честно, что, я думаю, немного иронично, поскольку ты говоришь, что все это притворство.

Я играла пальцами на коленях, в то время как мой мозг во всю работал.

— Кто теперь знает, кто из них настоящий. Может быть, если ты играешь роль достаточно долго, она начинает становиться реальной. А может, и нет.

Он выглядел задумчивым.

— Ну, а что делает тебя счастливой?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Когда глупые люди ударяются или спотыкаются и падают? Когда мудаков карма кусает за задницу?

Он ухмыльнулся.

— Мне нравится. Что еще делает тебя счастливой?

— Когда парни, которых я считаю придурками, оказываются не такими уж плохими.

Брови Лиама поднимаются вверх.

— А кто сказал, что я не такой уж плохой? Ты почти ничего обо мне не знаешь. Ты даже не знала моего настоящего имени еще несколько минут назад. Я мог бы быть абсолютным придурком, который просто ведет себя хорошо.

— А.

— Мне нравится хранить в себе какую-то таинственность. Если ты хочешь узнать меня, думаю, тебе придется остаться.

— Хм. — Я посмотрела на его резкие черты и попыталась представить, что он за человек на самом деле. Я всегда верила, что обычный человек не может скрыть, кто он на самом деле. Я как-то читала, что выражение нашего лица в покое постепенно формируется тем, как мы живем. Если мы проводили большую часть наших дней, хмурясь, мышцы, привыкшие хмуриться, становились бы сильнее и подтягивали наше нейтральное выражение лица к угрожающему. Тот, кто улыбается весь день, будет выглядеть счастливее, и так далее.

С Лиамом, мне казалось, я видела только напряженную сосредоточенность на его лице. Я могла бы представить себе жизнь человека все время стремившегося к какой-то цели. Я могла представить себе, как он закрывается от мира, как он неустанно работает и работает, за пределами возможностей нормального человека. Он был из тех людей, которых мир не может коснуться… из тех, кого выбирают не потому, что он выбрал тебя.

Чем больше я смотрела на него, тем увереннее чувствовала, что он выбрал меня и решил ввести меня в свою жизнь.

— Когда я смотрю на тебя, — сказала я. — Я просто вижу парня, который никогда бы не подумал, что заинтересуется такой девушкой, как я.

— Я не так легко сдаюсь, и с тех пор, как ты получила мою посылку, я не могу думать ни о чем другом.

— Ну, — сказала я, и мне показалось, что я не могу поднять голос выше хриплого шепота, как будто он наложил какое-то заклинание на сам воздух. Я хотела, чтобы мой голос звучал спокойно… даже небрежно… но мне показалось, что чья-то рука мягко сжала мое горло, пока я не почувствовала, как пульс стучит в ушах. — Это манипулятивный выбор слов.