- Планетарная часть Отряда понесла слишком большие потери и обходится слишком дорого... с точки зрения Администратума. Самоходные центры санитарно-эпидемической очистки не мобильны, и чтобы они могли оперативно вмешиваться, приходится держать на постоянном ходу десятки поездов. С соответствующей структурой обслуживания.

- Но…

Берта запнулась. Сказанное комендантом было невозможно, нереально. Бронепоезда под красно-белыми флагами были данностью, таким же символом Ледяного Порта, как иконы Императора, как образы Астра Телепатика и ритуалы Экклезиархии. Они были всегда и должны были пребывать дальше, пока существует система, и в ней живут люди. Все происходящее носило тень шутки, слишком глупой и нарочитой, чтобы казаться смешной. Нечто сродни пусканию газов посреди званого обеда. Однако командир определенно не шутил.

- Командование планирует организовать не более десяти баз, которые позволят охватить весь континент, – продолжил, меж тем, комендант. – Теперь задачи Очистки будут выполнять компактные, небольшие силы, которые можно оперативно перебрасывать аэротранспортом, а в особых случаях десантировать прямо с орбиты.

- А командование представляет, во сколько обойдется строительство и поддержание в постоянной готовности хотя бы двух-трех действующих военных аэродромов? – саркастически осведомился монах, и было очевидно, что вопрос явно риторический. – Не площадок дозаправки и подскока, а настоящих, со всем обслуживанием и персоналом? Не говоря об орбитальных геостанционарах? А!

Священник горько усмехнулся.

- Кажется, понимаю. Бюрократы составили красивые планы о том, как оптимизируют неиспользуемые площади? Старые взлетные полосы, законсервированные орбитальные точки на астероидах. А техника восстановленная, из лома, который списан после выработки всех нормативов по хранению и ремонту. Правильно?

- Можно подумать, для вас это внове, – процедил комендант. – Вся техника Отряда служит столетиями.

- Да, «броня», что на ходу лишь милостью Омниссии. Но не самолеты, которые должны быть готовы в любой момент, при любой погоде выкинуть десант за сотни километров. Или тысячи.

- Хватит споров, друг мой, – необычно мягко, почти по-дружески вымолвил командир. – Все уже решено. ЭпидОтряд... устарел. И больше не нужен.

- Это ошибка, – выдавила Берта, понимая, что близка к ереси, однако не в силах молчать. Сейчас рушилась ее жизнь, вера и принципы, долго, тщательно выстраиваемые в борьбе с сомнениями и колебаниями. Исчезала цель жизни, что позволила наставнице пережить добровольцем несколько сроков послушания.

- Я знаю все, что вы можете возразить, – с усталой обреченностью сказал комендант. – Насчет бронетехники, тяжелого вооружения и так далее. Я был против расформирования, но это уже не имеет значения.

- Столетия бдения и неусыпной стражи... – печально сказал Священник. – Тысячи побед. Неужели это больше не нужно?

Замигал светильник со стеклянным абажуром в форме экзотического цветка, единственное украшение строгого кабинета. Берта невпопад подумала, что отсюда, с третьего этажа штабного вагона, должен открываться прекрасный вид. Если, конечно, сдвинуть стальные жалюзи. Желтый свет бился, как муха в паутине, стрекоча лампой накаливания, как стрекоза под колпаком, затем все наладилось.

- Разумеется, нужно, – с горечью ответил комендант. – Великие свершения Отряда и далее будут вдохновлять на великие подвиги, наполнять сердца огнем священного долга и ярости. Просто...

Он сник и опустил взгляд.

- Просто это будет уже другой отряд, – закончил монах.

Комендант молчал, по-прежнему глядя в сторону.

Так минуло с четверть минуты, может чуть больше, когда три человека, совершенно разного происхождения и положения молчали, думая о своем, объединенные общей печалью.

- Позвольте два вопроса? – угрюмо, набычившись и не по форме, но сдержанно, уже без прежних эмоций спросила Берта.

- Позволяю. А затем, будьте любезны, вспомните, что вы – почтительные слуги Экклезиархии. Ведите себя надлежащим образом и не вздумайте больше о том забывать. Считайте этот час милостью за долгую и беспорочную службу. Вряд ли новое руководство окажется столь же терпеливым и терпимым.

Священник молча кивнул. Немного подумал и счел нужным добавить:

- Мы приносим искренние извинения. Просим простить за… потерю субординации. Просто новость эта… несколько выбила нас из колеи.

- Этого больше не повторится, – мрачно прибавила наставница.

Комендант качнул головой, дескать, принимается, и шевельнул бровью, предлагая задавать, наконец, вопросы.

- Первое, – начала Берта. – Можем ли мы узнать, что это за девчонка, которую забросили нам в пополнение? Она не заключенная и не доброволец. Она ничего не умеет. Зачем она здесь?

- Чтобы умереть, – равнодушно вымолвил комендант.

- Но это просто необразованная дикарка с относительно развитого мира, – заметил Священник. – Она виновата лишь в том, что на ее планете дурные наставники плохо несли пастве свет Императора.

- Разве этого недостаточно? – скривился комендант. – С каких пор греховность в обязательном порядке требует умысла и осмысленного действия?

Священник и Берта понимающе и молча переглянулись.

- Второй вопрос, – с явственным раздражением напомнил комендант, указывая, что минутка единения начальствующего и подчиненного состава заканчивается.

- Я хотела бы... Берта запнулась, осеклась, вида, как снова замигал светильник. На этот раз желтый свет обрел мертвенную бледность, стал почти белым, как лампа в морге, где свет отражается от белого кафеля.

- Что-то не так, – пробормотал монах. – Со светом странное происходит... С утра...

На мгновение светильник засиял так ярко, будто в кабинете зажглось крошечное солнце. Ослепительный белый свет ужалил глаза, опережая рефлекс, и наставница почувствовала себя так, словно пропустила удар стилета в голову, прежде чем успела защититься. Она пошатнулась и закрыла лицо, шипя сквозь зубы от неожиданности. Осторожно глянула сквозь пальцы, отметив, что лампа даже не перегорела, хотя при таком скачке напряжения просто обязана была. Удивительное дело, но глаза совершенно не болели, Берта не чувствовала никакого неудобства.

В голове отчетливо звякнули тревожные колокольчики. Ледяной Порт был местом странным, шепотом говаривали, что давным-давно в соседней звездной системе шел страшный бой, где использовалось нечестивое колдовство исполинских масштабов, так, что планеты распадались в пыль, а звезда, из которой черпали энергию противники, состарилась на миллионы лет, превратившись в красный гигант. Реальность истончилась на многие парсеки вокруг, сделав систему Порта столь удобной для астропатов. Побочным эффектом стали частые прорывы Иного, ради чего, собственно, и был создан Отряд. Близкий Имматериум зачастую проявлял себя довольно безобидно, такими вот эффектами. Но...

Священник был прав, что-то здесь не так.

Комендант склонил голову и что-то забормотал, потом резко хлопнул руками по стеклянной пластине на металлическом столе.

- Да, я хотела бы, – начала опять Берта, и вдруг Священник резко схватил Берту за рукав, дернул, отступая на шаг.

Наставница поневоле шагнула вслед за массивным спутником и затем уже хотела возмутиться, однако не стала. С командиром «Радиального» происходило что-то не то, что-то очень странное. Комендант опустил голову, низко, так, что не видно было глаз, и стучал ладонями по столу, раз за разом – растопыренная пятерня одной руки, сжатый кулак с вытянутым указательным пальцем на другой. И так раз за разом, меняя руки. Бормотание усиливалось, на край стекла закапало что-то алое

- Кажется, у нас неприятности, – прошептал Священник.

Комендант резко поднял голову и захихикал, перебирая искусанными губами.

- Шесть вагонов, шесть поездов, шесть станций, шесть городов, – зашепелявил он. – Шесть планет и всего по шесть! Бронепоезд номер двенадцать, это же целых две шестерки! Мы счастливы вдвойне, благословлены вдвойне. А кто же против нас? Кто не понимает смысла Шести? Кто не может сложить один и пять, два и четыре, три и три?!