Ольга еще немного помолчала, сосредоточившись на ощущениях, она пыталась понять, что происходит с глазом, но безуспешно. Впрочем, крови не было (во всяком случае на виду), уже хорошо. Словно прочитав ее мысли, Дженнифер прокомментировала ход операции:

- Извлекаю протез.

Один из черепов качнулся, выглядело так, будто летающая голова кивнула, соглашаясь. Получилось очень смешно, девушка улыбнулась одной стороной рта, вторую она не чувствовала. Тем временем второй сервочереп подал жрице что-то похожее на дрель, аппарат выглядел зловеще, на конце «сверла» вспыхивали разноцветные искорки, похожие на электрические.

- Мне страшно, – вдруг призналась оперируемая.

- Это безопасно, – успокоила Дженнифер. – Необходимо, чтобы разъединить контакты без травмирования нервной ткани.

- Нет... мне совсем страшно. Ну, не прям сейчас... вообще. Очень-очень.

- Это естественное состояние человека, запрограммированное эволюцией. Живой субъект должен стремиться к выживанию. Выживание должно быть мотивировано. Чувство страха и желание избавиться от него – хорошие мотиваторы.

Дженнифер немного помолчала, будто желая удостовериться, что собеседница хорошо поняла смысл услышанного.

- Когда я была человеком, тоже часто боялась, – в свою очередь доверительно сообщила жрица.

- А потом ты стала машиной и перестала?

- Это упрощенное представление. Хотя в целом верное. Как было сказано выше, чувство страха есть элемент сложного механизма, обеспечивающего выживание популяции. Страх дает жизнь. И он же отравляет ее.

- Двойственность какая-то, – заметила Ольга. Ей было тепло и очень хорошо. Едва уловимое гудение Вакруфманн успокаивало, укачивало, будто в колыбели. Создавалось непривычное, но приятное чувство спокойной бодрости, умиротворения, которое заряжало бодростью.

- Это называется «диалектика», – вымолвила Дженнифер. – И когда человек становится на путь служения Богу, он сбрасывает многие оковы плоти. В том числе страх.

- Все религии обещают спасение и благость, – Ольга сама удивилась, как ловко и красиво у нее получается излагать. – Служи и будешь спасен!

- Это так, – согласилась жрица. – Но все они обещают спасение когда-нибудь. Потом. В некотором неопределенном будущем, как правило, за рубежом физического существования.

- И... Император?

- И он тоже, – без колебаний подтвердила Дженнифер, так, что у Ольги отвисла челюсть. – Вера в Бога-Императора конструктивна и эффективна. Она служит интересам целого, то есть человечества как мультирасового и мультикультурного объединения. Однако диалектически безжалостна к судьбам базовых элементов единства.

- Подожди... я запуталась...

Ольга попробовала как-то упорядочить слова Дженнифер и уместить их в сознании. Состояние интеллектуальной эйфории расширилось, перейдя в стадию горячего желания мыслить, искать истину, спорить. Вакруфманн терпеливо ждала, медицинские черепа продолжали работу, тихонько чирикая, видимо переговариваясь на своем машинном языке.

- Ты хочешь сказать, что церковь императора поддерживает существование людей в целом, но легко топчет людей по отдельности?

- Именно так.

Ольга припомнила, что подобные вещи уже говорил Священник, только другими словами. Миллион миров, возможно миллионы. Бесконечные тысячи культур, традиций и обычаев. И вера как единственный стандарт, в который можно уместить это невообразимое множество. Девушка поделилась с Дженнифер этими соображениями, честно сославшись на автора. И закончила критикой:

- Но это все же неправильно... Вот Пыхарь, например... он ничего не сделал! Он был хорошим и честным. Каждый мог оказаться на его месте! Каждый, даже наша качковская командирша. И его сожгли.

Стало так грустно, что девушка шмыгнула носом, по щеке скатилась непрошеная слеза. Один из черепов сразу же промакнул слезинку клочком марли. Забота летающей башки напомнила о ее собрате, которого унесло в космос, и о Машине. Не той, что Омниссия, а о древнем компьютере-когитаторе. Захотелось рассказать и про него, однако девушка намеревалась в первую очередь обсудить вопрос организации Империума.

- Это свойство больших систем, – менторски изрекла Вакруфманн. – Управление ими требует обезличенности, протоколирования, чтобы уменьшить уровень энтропии, энергетических потерь в масштабных коммуникациях. Побочный эффект – статистическое пренебрежение судьбой тех, кто выпадает из рамок протокола и шаблона.

- Понимаю,- согласилась Ольга, немного подумав. – И не одобряю.

- Мы тоже, – коротко изрекла Вакруфманн.

- Э... что?

- Об этом поговорим в другой раз.

- Другой? Ты здесь надолго?

- На некоторое время. Все, закончено.

Вешалка разомкнула прочные объятия и услужливо подала зеркальце. Ольга быстро глянула в него, прикусив язык от нетерпения и ожидания чуда... и не удержалась от вздоха разочарования. Вакруфманн даже протез удалять не стала, только поместила его как-то чуть более аккуратно, убрала выступающие детали, обработала края воспаленной глазницы какой-то мазью, уняв боль. Кабель уже не торчал из виска, а пролегал под кожей и почти не ощущался. И на этом все.

- Спасибо, – грустно вымолвила девушка, с трудом удерживаясь от слез.

«Теперь я совсем урод...»

Хотелось побыстрее уйти, чтобы залезть под вагон, за огромное колесо, и там выплакаться, чтобы никто не видел. Хотя от этого, наверное, заболит снова и даже сильнее.

- Я фиксирую смену эмоционального состояния, которую можно с высокой вероятностью квалифицировать как обиду и разочарование.

Как обычно, когда Вакруфманн переходила на высокопарный машинный сленг, оставалось неясным, говорит она серьезно или мягко иронизирует. Череп с ручками улетел куда-то вглубь мастерской. Второй переместился к никелированному котелку с крышкой и начал деловито ронять внутрь инструменты, наверное, для стерилизации.

- Ольга, – кажется, жрица впервые обратилась к пациентке по имени, причем безукоризненно верно, без всяких «олл» и верно поставив ударение. – Ты спешишь.

- Неужели, – девушка опять ссутулилась, чувствуя, как необратимо тает хорошее настроение, чувство тепла и защищенности.

- Я – марсианка, – на сей раз в искусственном голосе прорезалось что-то похожее на гордость с легчайшими нотками надменности. Не явно выражаемого превосходства, а скорее чувства объективного превосходства, как у человека с паспортом настоящей державы среди папуасов.

- Я – Механикус. Бог-Машина не одобряет глупые шутки, обманутые надежды и бессмысленную жестокость. В отличие от других.

Ольге показалось, что Вакруфманн сделала особое ударение на «других», но обдумать это получше она не успела. Первый череп уже возвращался, мертвая голова тащила некую коробочку, странно похожую на... да, на подарочную обертку.

- Сюрприз, – Дженнифер снова изобразила улыбку, которая удивительно оживляла стеклометаллическое лицо.

- Что это? – спросила пациентка, когда череп опустил коробку на подставленные ладони.

Ольга чувствовала жар и возбужденное нетерпение. Ей очень, очень давно не дарили никаких подарков. То есть дары и подгоны случались, например, от соратников по нелегкой работе, а вот чтобы подарок, специально для нее... Марс не обманывает и не шутит, кажется так говорила жрица. Может быть внутри настоящий новый глаз?

- Открой. Думаю, тебе понравится. Кстати... – неожиданно спросила Вакруфманн, пока девушка торопливо шуршала оберткой. – Ты понимаешь, как работают зрительные протезы?

- Нет…

В коробке на свернутом платке лежала странная штука, похожая на очки с одним окуляром. Как в «Универсальном солдате» с красивым бельгийским парнем, чье имя Ольга напрочь забыла.

- А что это? – с любопытством вопросила девушка, осторожно вынимая предмет.

Дженнифер взяла у нее из рук очки, сама надела прибор на голову девушки.

- Необходимо провести персональную калибровку. Это займет шесть минут пятнадцать секунд. В твоем случае главным фактором слепоты оказалось прекращение функционирования сетчатки. Сетчатка – это органическая сенсорная фотоматрица, формирующая сигналы и передающая их в мозг. Сенсорный диаметр единичного монохромного фоторецептора составляет усредненно две тысячных миллиметра. Таким образом, в активном зрительном поле человека задействовано примерно сто миллионов элементов матрицы.