И самое отвратительно, что в этом мире подобные ощущения никак нельзя было списать на «показалось»... Сначала тебе чудится, а потом откуда-то вылезает кишка со щупальцами.

Берта выслушала рапорт, отдала краткое распоряжение. Плакса и вышедший из квартиры Грешник заняли позиции так, чтобы перекрыть огнем коридор в обоих направлениях. Священник поднял ствол кислотной пушки вертикально и встал так, чтобы при необходимости поливать куда угодно. Механизированная подвеска зажужжала на повышенных оборотах. Остальные бойцы вынесли сразу три двери напротив уже взломанной. Святой Человек говорил в рацию непрерывно, как рэпер на баттле, трудноразборчивой скороговоркой. На мгновение он оторвался от трубки, сказал Берте:

- Безумец волнуется. Кричит, рыдает.

Наставница обратила внимание на подносчицу, которая сжалась рядом со своей тележкой, корчась, как в приступах боли. Берта приставила комби-дробовик ко лбу девчонки, склонилась ниже, всматриваясь в лицо Оллы через большие линзы противогаза.

- Что? – спросила наставница в одно слово.

- Р-ребенок... – выдавила блондинка, кусая губы. Она побледнела так, словно опрокинула на себя пудреницу.

«Надо же, ведь когда то у меня была пудреница» – ни к селу, ни к городу подумала БоБе.

«Когда то я была красивой, доброй и другой...»

Наставница прогнала непрошенные мысли, вжала ствол комби-дробовика сильнее, придавив голову глупой дурочки к стене, выбрала спуск почти до упора. Теперь достаточно было нажатия не более чем на волосок, чтобы Олла осталась без головы, а Отряд без еще одного бойца.

- Говори.

Ольга, которая, похоже, все еще не поняла, насколько приблизилась к тому свету, выдавила сквозь стиснутые зубы:

- Ребенок... плачет... следы... на стенах!

Она широко открыла глаза, проморгалась и с ужасом глянула на здоровенную пушку в руках Берты.

- Оклемалась? – сумрачно спросила наставница.

- Д-да, – выдавила Ольга, вставая и хватаясь за поручень тележки, как за спасительную точку опоры.

- Держись ровно, – посоветовала Берта. – По первости всех ломает. Та сторона не шутит.

- Я п-поняла, – дрожащим, срывающимся голосом отозвалась баллонщица. И добавила уже ровнее, чуть более уверенно и твердо. – Будет исполнено. Держаться. Держаться ровно.

- Молодца. В следующий раз башку отстрелю.

Пыхарь вышел из квартиры номер три, держа на вытянутой руке палку вроде вантуза, испачканную чем-то, похожим на светящиеся чернила. Палку он держал на отлете, все отрядовцы дружно качнулись в стороны.

- Во всех кранах, – отрапортовал разведчик. – Капает, если открыть.

- Люди? – отрывисто спросил монах, крепче сжимая рукояти кислотомета.

- Никого.

- Они ушли? – спросил на этот раз Святой Человек, причем, похоже, не от себя, а передавая чей-то вопрос по рации.

- Они исчезли, – покачал головой Пыхарь. Даже сквозь маску было видно, что разведчик в недоумении. – Никаких сборов, никаких вещей, замки закрыты. Они просто исчезли. Все.

Ольга помотала гудящей головой. Берте она сказала про плачущего ребенка, но чувство было куда глубже и страннее. Да, явственный плач, горький, полный безнадежного страха, скорее неизбывного ужаса. Только звучал он... не в ушах. И девушка не могла объяснить толком, откуда исходит звук. А может быть даже и не звук, как будто само Отчаяние стучалось из-за той стороны реальности, заставляя вибрировать отдельные струны мироздания. Что-то в нем было знакомо... нечто задевало потаенные уголки в сознании Ольги. Девушке казалось, что еще чуть-чуть, еще внимательнее вслушаться в этот плач и станет ясно, кто же рыдает и почему. Кто нуждается в помощи, но погибает, не надеясь на поддержку.

- Что ж, кажется, здесь все ясно, – предположил Священник при молчаливом согласии остальных.

- Варп, ересь, происки враждебных сил, – вымолвила Берта. – Скорее всего, нечестивое колдовство. Но может быть и стихийный прорыв.

- Ты не заговаривайся, – тихо сказал Священник, едва ли не прижавшись головой к респиратору наставницы. – Будто колдовство бывает чистым, – и добавил громче. – Надо подняться до конца, посмотрим еще выборочно. Потом это уже дело Инквизиторов и Экклезиархии.

- Водопроводная система, – негромко, но уверенно вставил Крип, обращаясь к Святому Человеку. – Пусть обратят особое внимание. Если она заполнена этим целиком, то возможно сработала как объемная антенна или зеркало. А может и телепорт.

- Принято, – отозвался радист.

- Блокаду не снимаем, – утвердила Берта, покосившись на Фидуса. – Высокая опасность, полная зачистка с ликвидацией всего имущества. Сначала пусть работает Инквизиция, а потом выжечь все, чтобы осталась лишь коробка. Коммуналку под полную замену. Подвалы залить каустиком.

- И отчитка командой Проповедников, все переосвятить заново, – согласился монах, затем добавил. – Но все же сначала проверим доверху.

- Принято, – отрапортовал Святой Человек, пересказывая рацию. – Ждут окончательного решения и санкции.

- Дискотека, – прошептала Ольга, глядя на палку в руках разведчика. Тот как раз повернулся к дверному проему и аккуратно кинул бяку обратно, стараясь не отряхнуть ненароком ни капли.

- Что? – быстро спросил Фидус. Чувствуя тревогу в голосе хозяина, сервитор переступил с ноги на ногу, поднял дробовик, крутя головой.

- Дискотека, – повторила Ольга. Плач растаял в пустоте, оставив за собой чувство безнадежной пустоты и щемящей грусти.

- И?.. – Фидус, похоже, не собирался отставать. Берта собралась было дать подносчице подзатыльник, но Священник остановил ее, молча положив на плечо широкую ладонь.

- Ну, дискотека... – Ольга все еще плохо соображала и путалась в словах. – Там свет и такие вот чернила. Похоже очень. Ими печати ляпают... В синих лампах все видно.

Она замолкла, стараясь описать понятными для людей будущего словами простой образ нормального дискача, светящиеся чернила и печати на руках.

Берта поняла первой, кажется, еще быстрее Фидуса, но действовать начал Священник. Здоровяк в кольчуге выпустил распылитель, который железная лапа подвески автоматически вернула в походное положение стволом вверх. Затем сорвал с пояса книгу, а с лица маску. Священник поднял библию над головой и заорал совершенно нечеловеческим голосом, так что Ольга чуть не оглохла:

- Именем Его я открываю сокрытое!

На святого отца было страшно глядеть. Он закатил глаза так, что виднелись только белки, розовые от лопающихся сосудиков, губы тряслись, в уголках рта выступила пена. Пальцы в черных перчатках, которыми Священник вцепился в книгу, скривились как птичьи когти, так что деревянный переплет захрустел и пошел трещинами. Больше всего это походило на мгновенный приступ безумия, настоящего, то есть некрасивого и очень страшного.

- По воле Его да узрим нечистое! – надрывался монах. – Не убоимся зла, ибо Он сейчас смотрит нашими глазами!!!

- Боже мой, – прошептал кто-то, может Святой Человек, а может и Плакса.

- Валим, – пробормотал Савларец, лязгая зубами так, что ларингофон передавал звук, похожий на частую барабанную дробь. – Бежим отсюда...

Рация за плечами Святого Человека взвизгнула совсем как живое существо, выбросила пучок ярко-синих искр, телефонная трубка зарычала, заскрипела помехами. Кажется, эфир быстро помирал, утопая в океане внезапных помех.

На стенах, потолке, на выложенном кафелем полу медленно проступали светящиеся символы, изображенные той же краской, что испачкала вантуз Пыхаря. Как будто реальность таяла, открывая скрытое на других слоях мироздания. Очень сложные узоры, свитые из причудливых знаков, похожих на руны. Они цеплялись угловатыми закорючками, завивались спиралями так, словно призваны были поймать любой, самый беглый взгляд и уже не выпустить его, запутать и направить в бесконечную паутину.

Весь дом расписан, поняла Ольга, вся эта хуйская хрущеба целиком расписана изнутри под колдовскую хохлому...

- Лабиринт, – прошептал кто-то, может быть Доходяга.