Не слишком ловко, но старательно действуя шлангом со слабой струйкой теплой воды, мойщица как бы невзначай, между делом спросила добровольного помощника:

- А где мы?

- На радиальной линии номер двенадцать, – ответил Святой, вытирая полотенцем очередную миску.

Ольга помолчала, стараясь выдумать следующий вопрос. Ну да... логично – поезд с названием «Радиальный-12» едет по соответствующей ветке.

- Сегодня стоим на дозаправке, – Святой критически обозрел кастрюлю. Всем был хорош Плакса-повар, но каждый раз у него что-нибудь да пригорало. Длинноволосый отрядовец махнул головой, откинув назойливую прядь жидких седых волос, и полез за щеткой.

- Сегодня спать не ложись. Зайди к Грешнику, он даст термос с рекафом. Умеет заваривать так, чтобы сна ни в одном глазу. И ближе к закату помолись, как следует. Лучше к пастырю зайди, может флагелляцию назначит. Безумец, конечно, за нас всю ночь будет читать, а Грешник хлестаться. Но все равно. Будет легче.

С полминуты понадобилось девушке, чтобы вспомнить значение слова «флагелляция», затем она уставилась в мойку, полную жиденькой пены, чтобы не выдать себя скорбной гримасой. Похоже, не удалось, но Святой принял выражение отвращения за страх и пояснил:

- Поедем у краешка побережья, где все тогда случилось.

- Я не знаю, что случилось, – тихо сообщила Ольга, машинально поливая тарелку. – Меня же не было.

Предполагалось, что Святой даст какое-то разъяснение, но «Игги Поп» лишь зашкрябал по дну кастрюли жесткой щеткой, ограничившись коротким:

- Оно и к лучшему.

«Да и пошел ты» – обиделась Ольга, чувствуя легкий укол совести за то, что ругается на помощника, причем добровольного. Шли минуты, любопытство одолевало. Наконец девушка собралась с духом и решила-таки повыспрашивать, что же за напасть тогда случилась и почему днем лучше не спать. Но ее опередили.

Сначала каркнул динамик внутрипоездной связи. Немного похрипел, разогреваясь, а затем по всему «Радиальному» зазвучал голос поездного коменданта, он же ротный командир, небожитель, которого Ольга до сих пор в глаза не видела. Комендант голосом не слишком вредного, но брюзгливого старичка возвестил, что дневные тренировки отменяются, всем надлежит в ожидании известных событий укрепляться духом, готовиться к бдениям и молиться. Потому что, как известно, Император защищает. Аквилу Ольга изобразила уже машинально, с опытом бывалого сектанта, не отстав от соратников по борьбе. Только выроненная миска загремела в железной мойке.

Дальше комендант анонсировал отмену ужина, всепоездное моление в девять часов вечера и всенощное стояние при свечах избранных заступников. Закончил не совсем понятной, но зловещей оговоркой про необходимую готовность наставников быть при оружии, крепить дисциплину и «прерывать эксцессы», а затем его речь потонула в нарастающем шорохе статических помех.

- Ну вот, видишь, – сказал Святой, будто обращение все прояснило. – Понятно же.

- Ну да, – Ольга сочла за лучшее согласиться. – Понятней некуда...

Через четверть часа вся посуда сияла в решетчатых стойках, полотенца сушились на радиаторах, а Ольга думала, что у нее, слава Императору, припрятано несколько сухариков на черный день, так что обнуление ужина окажется не столь грустным. И посуду, опять же, не мыть. Главное, чтобы не записали в «избранные заступники».

Гром и стук за бортами, тем временем, продолжались. Грешник, как всегда безмолвный, занял привычное место в углу, под образом Императора, с трогательной осторожностью и заботой долил масла в лампадки и затеплил новую свечку, сплошь с символами веры. Взяв специальную кисточку, обмахнул несуществующую пыль с пергаментных свитков вокруг светлого образа повелителя вселенной. Опустился на колени, накинул поверх головы толстый вязаный платок, словно кающаяся грешница. И опять же, как всегда начал стучаться лбом в стену. Ольга в очередной раз поймала себя на мысли, что это должно выглядеть очень комично… однако не выглядит. Все дело в абсолютной серьезности, с которой выполнял ритуалы Грешник. И серьезности, с которой остальные принимали регулярные упражнения эфиопа.

Еще один день… не лучший в ее жизни, однако, скажем прямо, далеко не худший. Чувствуя приятную тяжесть в пузе и терпимую боль в ногах, девушка вспомнила, что надо проверить тележку и шланг, на всякий случай. Так что развернулась и пошла к лесенке, а затем на нижний уровень, к гаражу и мастерской.

На гаражном уровне как обычно шла движуха. Священник намеревался разбавить кислоту реагентом, пока вся польза не ушла в осадок. Водила громко и очень высоким голосом требовал отправить «Химеру» неким жрецам, потому что машинный дух давно уже не получал должного ухода, чахнет и грустит. И вообще прометий с «черного-север-двадцать» это не прометий, а моча, от которого духу еще хуже и грустнее. На приближающийся звук тяжелых неторопливых шагов баллонщица отреагировала не сразу. Возможно потому, что другие отрядовцы продолжали спокойно заниматься текущими делами, словно ничего и не происходило. Только когда через тамбур с тяжелыми бронезаслонками вошли две гротескные фигуры, Ольга поняла, что предстоит нечто удивительное.

Сервиторы. За долгие месяцы жизни в безумном мире, Ольга редко встречала что-либо отвратительнее. А спутники по нелегкой работе до сих пор улыбались, регулярно вспоминая истошный вопль «зомби!!!», который девушка издала в тот момент, когда поняла, что сервитор – отнюдь не робот, декорированный под мертвеца, а вовсе наоборот – покойник, заделанный под робота.

Первый из них представлял из себя человеческий торс в грязно-рыжем подобии комбинезона с телескопическим подъемником на гусеничной тележке. Вместо рук у мертвецкой машины были грузовые захваты для контейнеров, за спиной торчал пластиковый горб, а проклепанная голова синюшно-розового цвета заключена в шарообразную клетку из стальных прутьев. Второй, облаченный в короткий темно-красный балахон с потеками масла, казался более человечным, вот только и ноги, и руки, и даже видимая из-под капюшона часть головы сверкали полированным железом с вкраплениями тусклых заплаток из пластмассы.

Ольгу передернуло, когда эти два гудящих трупа проследовали мимо нее, направляясь к «Химере». Водила торопливо выбрался из железной утробы, явно радостный в ожидании мертвецких гостей. Реакция девушки не осталась незамеченной.

- Тебя что-то беспокоит? – заботливо спросил Деметриус.

- Меня… нервирует... вот это, – Ольга замялась, подбирая слова, ее готик все еще оставлял желать лучшего. – Подобное отношение к человеку. Даже после его смерти.

- Многие достойные люди считают своим долгом продолжить служение Империуму, – наставительно произнес Священник. – Даже после смерти, если хоть часть их тел сможет приносит пользу Его делу. Такой удел почетен и достоин.

Прибывшая парочка что-то колдовала у моторного отсека. Причем именно колдовала, меньше всего их действия походили на ремонт, они будто молились, причем тот, что на тележке, еще и музыкально гудел на разные лады как небольшой и тихий орган.

- Вот чего я точно не захочу, так это продолжить… быть… в таком виде, – что-то, подспудно копившееся в душе девушки, наконец-то прорвалось наружу. – Пускай моя жизнь до Отряда и была хреновой… дерьмовой даже… и люди почти все были долбанными уродами… но лучше я останусь такой, какая есть. А если и помру, так лучше вообще нахрен сгорю, чем стану... как это... безмозглое чудище. Франкенштейн какой-то!

Рука Ольги указывала на металлическую башку. Девушка не сразу поняла, что вряд ли кто-то знает слово «Франкенштейн». Но реакция остальных на ее взрыв оказалась… неожиданной. Савларец погано ухмыльнулся и захрюкал, роняя капли сквозь провал над губами. Святой Человек на пару с Плаксой неожиданно всхлипнули, глотая смех, Пыхарь заржал в голос.

- Вы че творите? – с противоположного конца вагона появилась БоБе.

- Олла приняла шестеренку за сервитора! – все еще всхлипывая, ответил ей Плакса. На этот раз его слезы казались очень уместными и оттого обидными.