В одном американском эссе Бродский заметил, что тоталитарная система государства создаёт тоталитаризм и в отдельно взятой голове: все чувства, эмоции жёстко подчиняются диктатуре разума.

Я побывал ещё в нескольких ЛИТО. Все они были похожи. Везде шли суды, везде поэзия считалась тяжким, но благородным трудом под эгидой престарелых авторитетов. И хотя Совок вокруг уже развалился, в поэтических подвалах продолжали жить его уменьшенные копии.

Совсем добило меня ЛИТО Александра Кушнера. Оно тоже было подпольным, но гораздо пафоснее. Собиралось оно не в подвале, а в библиотеке вуза, очень уважаемого среди советских интелей. Там даже разговаривали эдаким трепетным полушёпотом. Словно где-то за книжным шкафом лежит покойник, который может восстать.

Разбирали стихи одной девицы; подсудимую можно было отличить по тому, как сильно она пригнулась к столу. Вообще все питерские поэтессы похожи на жертв Бухенвальда, и чем известнее поэтесса, тем она бухенвальдистее, а её речитативы – заунывнее.

Но заунывность подсудимой никто не замечал. Зато около получаса серьёзно спорили, являются ли слова «дача» и «задача» однокоренными и легитимно ли их рифмовать.

Низенький, но очень значительный Кушнер с лицом диктатора мелкой азиатской страны слушал молча, лишь иногда кивал. Казалось, его больше интересует, достаточно ли красиво он вскинул голову на случай, если в лабиринте библиотеки спрятался фотограф газеты «Гудок». В финале разбора, ещё сильнее вытянув шею, мэтр бросал короткие снисходительные комментарии:

– Да, кое-что неплохо… Вот эта строчка, «Купишь себе с утра новую юбку»… Неплохо, да… Есть настроение…

Окружающие уважительно кивали. Я тоже делал умное лицо: меня привели сюда под честное слово, что я буду молчать. Но перестать шевелить мозгами я не мог. Я живо представлял себе, как Кушнер со своей гордо поднятой головой пингвина заходит каждое утро в магазин и покупает себе новую юбку. А дома у него уже четыре антресоли разных юбок. И он их все примеряет вечерами перед трельяжем.

Ну а как иначе мэтр научился так хорошо разбираться в настроениях женской одежды, а?!

# # #

Читатель может упрекнуть меня в юношеском максимализме. Мол, все мы горазды осуждать авторитет, а по существу? Да, у нас великая поэтическая школа – так учился бы лучше, чем наезжать без повода!

В том-то и дело, что поводов куча. Взять хоть эту заунывность бухенвальдскую, помешательство на рифмах и размерах. Ну ладно, раньше только дворяне умели считать. Так что в то время, наверное, было круто выдерживать все эти дактили и хореи. Но у нас-то XXI век уже. Рифмы и размеры – чисто компьютерная игра. Зачем человеку за них цепляться, если даже спеллчекер программы MS Word может стихи писать:

Не найдено в словаре: минетчиков.

Заменить на: минометчиков.

Не найдено в словаре: пидоров.

Заменить на: Сидоров.

Или взять все эти сравнения дымоходов с вагончиками. Почему-то считается, что чем больше тупых, разжёванных ассоциаций и метафор ты напихал в текст, тем он поэтичнее. По мне, так это уродство. Особенно когда всё сшито одной белой ниткой союза «как»:

Их кожаный стук был, как годы, бороздчат,

Их шум был как стук на монетном дворе,

И вмиг запружалась рыдванами площадь,

Деревья мотались, как дверцы карет.

Но попробуй обругать эти «каки» среди ценителей нашей великой школы. Ах, это же классика, это же Пастернак! Ну да, с детства вдолблено. Пастырь, нах.

Некоторые умники ещё говорят, что во всем виновато моё увлечение восточной поэзией. А там, мол, сам язык задаёт другую систему. Японец просто ставит рядышком пару картинок-иероглифов – вот улитка, вот гора Фудзи на горизонте. Вроде и не связаны, но на одном холсте. В русском так не получится, нужно согласовать слова в предложении. Приходится сажать улитку на склон и заставлять её ползти «до самых высот», хотя в оригинале такого не было.

И сажают. И заставляют. И целые поколения советских интелей тащатся от улитки с вертикальным взлётом. Ах, смотрите, какая она смелая! Как она прёт сквозь сугробы и бурелом! Все выше, выше и выше, и в каждом дышле – пропеллер!

Ну бред же. И язык тут ни при чём. Улитка – она и в Африке улитка, а не ёбнутый альпинист. Подумаешь, оказалась на фоне горы. Ну и что? Блок же смог написать вполне русским языком: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека». И не заставлял аптеку ползать по улице, размахивая фонарём.

Правда, на большее Блока не хватило, в аптеке он купил свою дозу и снова свалился в заунывное. Но ведь можем, можем, если захотим! Что мешает сделать ещё один шажок и увидеть реальность, где все вещи и явления уже связаны между собой без лишних белых ниток? Тому, кто это просёк, не требуются притянутые за уши сравнения. Зато все пастырьнахи с ихними «каками» сразу становятся похожи на пьяного, который пытается не упасть и хватается за всё, что под руку попало.

И ничего «ненашего» в таком подходе нет. Наоборот, по-настоящему русским может быть лишь тот, кто живёт между Западом и Востоком не только географически. А все эти пропасти между образом и реальностью, между аптекой и улиткой – явный перекос в западную шизу.

Включая и Главного Пастыря, конечно. Ну давайте по-честному. Христианство в чистом виде – это какой-то невероятный еврейский буддизм. С одной стороны, там есть человек, который достиг просветления и практически стал Буддой. С другой стороны, всем остальным это запрещено – хотя, если долго торговаться с тем парнем через длинную пирамиду его представителей, можно получить сомнительное обещание.

Кому такой лохотрон нужен? Вот представьте: выехали нормальные русские мужики на рыбалку. А тут приходит носатый паренёк по имени Иисус и предлагает им бросить рыбу, бросить все снасти и поговорить о высоком. Так мол и так, «Гербалайф» вам поможет, а если станете распространителями и приведёте ещё трёх человек, то…

Да ты с дуба рухнул, парень! Тут у нас такая природа, такой клёв, а ты – бросить! Ты сам-то попробуй. Как ты сказал, ловец человеков? Людоед, что ли? Нет? Ну так и лови рыбу. Чего-чего? Несерьёзно? А ты её когда-нибудь ловил, ботаник? Не ловил? Выходит, люди для тебя тупее рыбы, если ты их ловишь? Ребята, да этот Буратино нас за козлов держит! Не держишь? Вот и поймай сначала хоть одного «костыля», а потом выпендривайся. На-ка тебе спиннинг, цепляй блесну. Чего, по воде ходить можешь? Вот это уже лучше! Значит, можешь вон в той заводи ловить, куда нам не дойти. Ну-ка покажь, как твои надувные сапоги работают. Ай, ловко! Наш человек!

Этим русское христианство и отличается от западного безрыбья, которое человека раком ставит. Но чтобы в это врубиться, надо ходить на рыбалку чаще, чем в поэтические подвалы.

После Кушнера я завязал с ЛИТО. И то сказать, от меня уже попахивало плесенью и бродячими собаками. Но поэтический город Питер не позволял так легко разделаться с литературными болезнями. Время от времени меня снова куда-нибудь заносило.

Как-то раз, прогуливаясь по набережной Мойки, я оказался у дома-музея Пушкина. Чтобы было понятно современнику – это такой жёлтый домик напротив консульства Японии, как раз через речку. Во дворе у жёлтого домика происходило столпотворение. Я разглядел в толпе знакомого художника Филиппа Кириндаса и подошёл. Филипп рассказал, что там идут поэтические чтения в честь дня рожденья Пушкина.

Тут надо сделать небольшое отступление. День рожденья Пушкина – один из немногих праздников, которые я отмечал много лет. По-разному. Скажем, в 1999-м мы с Пушкиным в честь праздника дрались дольше обычного, и я получил две здоровые царапины. А Пушкин получил целых две сосиски. Одну он сразу унёс в прихожую и стал на неё охотиться, потому что на меня было уже нельзя – я уходил на работу. Но потом я вернулся, и мы снова дрались, а ещё выпрыгивали друг на друга из-за угла, это тоже круто.