Вместо того чтобы прямо ответить на вопрос, Фивер спросил:

– Вы ведь провели большую часть детства в приемной семье?

Ханна была настолько ошеломлена, что посторонний человек знает о ней то, чего не знает практически никто, даже ее самые близкие друзья, что лишь молча кивнула.

– Вас взяли под опеку в трехлетнем возрасте, после смерти вашей матери, Мэри Робинсон, как я понимаю?

– Да, – словно на автомате кивнула Ханна.

– А вы помните свою жизнь до этого момента? – осторожно спросил адвокат.

– Мистер Фивер, к чему вы клоните?

– Пожалуйста, потерпите еще немного, мисс Робинсон, и я все вам объясню.

Как правило, Ханна не открывалась людям до тех пор, пока не узнавала их как следует, но что-то в Гасе Фивере было такое, что она почувствовала, что может ему доверять.

– У меня остались лишь весьма смутные воспоминания. Я знаю, что мама работала бухгалтером в сварочной фирме на Стейтен-Айленде, где мы с ней и жили, но я знаю это лишь со слов. У меня не осталось ни памятных вещиц, ничего. Все, что ей принадлежало, было продано с молотка, а вырученные средства помещены в трастовый фонд на мое имя, чтобы я смогла воспользоваться ими после совершеннолетия.

Не то чтобы денег оказалось много, но это позволило Ханне начать самостоятельную жизнь без особого стресса, и она была этому очень рада.

– А цвет глаз вы унаследовали от матери? – спросил мистер Фивер. – Не хочу показаться навязчивым, но они у вас такого необычного цвета…

Ханна за свою жизнь слышала такое количество комментариев по поводу цвета глаз, что давно уже перестала считать их навязчивыми.

– Нет, у мамы были голубые глаза.

– Значит, вы помните, как она выглядела?

– Нет. – Она покачала головой. – Но я была не совсем честна, когда сказала, что у меня не осталось памятных вещей. У меня есть мамина фотография. Одна женщина из социальной службы была так добра, что дала мне рамку с фотографией, прежде чем меня отдали в приемную семью. Она со мной всю мою жизнь, куда бы я ни переезжала.

– А она у вас, случайно, не с собой? – Мистер Фивер чрезвычайно заинтересовался этим фактом.

– Вообще-то с собой.

Ханна давно уже вытащила фотографию из рамки и теперь носила ее в кошельке. Это было единственное свидетельство того, что у нее когда-то была мать.

– Могу я на нее взглянуть?

Ханна хотела было ответить отказом, но любопытство взяло верх, теперь ей хотелось узнать, к чему все это приведет.

– Она у меня в кошельке.

– Я подожду, – улыбнулся Фивер.

Ханна достала из кошелька уже довольно потрепанную фотографию и протянула ее адвокату. Фотокарточка представляла собой обрезанный студийный портрет.

– А ваш отец? – спросил он, изучая фотографию.

– Я его не знаю, – ответила Ханна. – В моем свидетельстве о рождении отцом записан Роберт Уильямс, но вы представляете себе, сколько Робертов Уильямсов живет в Нью-Йорке? Его так и не смогли найти, и другой семьи, кроме мамы, у меня никогда не было.

Мистер Фивер вернул ей фотографию.

– Причина, по которой мы разыскивали вас, мисс Робинсон, состоит в том, что у нас есть клиент, чьим имуществом мы управляем с момента его смерти, пока разыскиваем его наследников. Это специализация нашей юридической фирмы: мы находим наследников, чьи личность или местоположение неизвестны. Мы считаем, что вы можете быть единственной наследницей нашего клиента.

– Мне жаль вас разочаровывать, мистер Фи-вер, но, боюсь, это невозможно. Если бы у моей матери были родственники, их бы нашли еще двадцать пять лет назад.

Он открыл свою папку и быстро пролистал содержимое. Найдя фотографию, он протянул ее Ханне. Это была точно такая же фотография, которую Ханна трепетно хранила всю свою жизнь, только на ней рядом с ее матерью был светловолосый мужчина с серебристо-серыми глазами. И что поразило ее еще сильнее – на коленях матери сидел ребенок с точно такими же глазами, как у отца.

Ханна посмотрела на мистера Фивера. Она понятия не имела, что сказать.

– Это Стивен и Алисия Линден из Скарсдейла, штат Нью-Йорк, – сказал он. – Ребенок – их дочь Аманда. Миссис Линден с дочерью исчезли вскоре после того, как была сделана эта фотография.

В ушах у Ханны противно зазвенело. Откуда у мистера Фивера фотография, идентичная той, что есть у нее? Ребенок на коленях ее матери – это Ханна? А мужчина – ее отец? Что, черт возьми, вообще происходит?

– Я не понимаю… – единственное, что смогла выговорить Ханна.

– Однажды, когда Стивен Линден был на работе, Алисия взяла десятимесячную Аманду и ушла из дома, не взяв с собой ничего, кроме того, что было на них надето. – Он помолчал с минуту, тщательно подбирая слова. – Стивен Линден был… сложным человеком. Он, как бы это помягче сказать, плохо обращался с женой. Очень плохо. Алисия боялась за себя и свою дочь, но семья ее мужа была очень влиятельной, и она небезосновательно опасалась, что ей могут помешать уйти от мужа либо отобрать ребенка. Поэтому она обратилась в подпольную организацию, активно помогавшую женщинам, подвергшимся домашнему насилию. Эти люди предоставляли несчастным женщинам новые удостоверения личности, поддельные документы и небольшие суммы денег. С помощью этой организации Алисия и Аманда Линден начали новую жизнь как Мэри и Ханна Робинсон.

Ханну трясло. Она слышала каждое слово, произнесенное Гасом Фивером, но информация просто не укладывалась у нее в голове.

– Я… Простите, мистер Фивер, но все это… Вы говорите, что я – не тот человек, которым всегда себя считала. Это просто… – Она замолчала, когда ей в голову пришла внезапная мысль. – А мой отец, он еще жив?

– К сожалению, нет, – покачал головой Фи-вер. – Он умер почти двадцать лет назад. Клиент, разыскивавший вас, был вашим дедушкой по отцовской линии. Чендлер Линден.

Ханна шумно выдохнула. Каждому в Нью-Йорке было знакомо это имя. Предки Чендлера Линдена практически построили этот город.

– Чендлер Линден был миллиардером, – с трудом выговорила она.

– Так и есть, мисс Робинсон. Возможно, вы захотите пораньше закрыть ателье. Нам с вами о многом нужно поговорить.

Йигер Новак не слишком часто бывал в Квинсе, а если уж совсем откровенно, то он вообще там не бывал. Его помощница Амира должна была забрать рубашку у Ханны, но она в последний момент отпросилась у Йигера по семейным обстоятельствам, поэтому ему пришлось заняться оставшимися делами самостоятельно, включая поездку в Квинс. На метро! Однако в это время суток метро было самым быстрым способом передвижения в городе, а ему нужно было вернуться на Манхэттен как можно скорее.

Но сейчас, идя вниз по Гринпойнт-авеню к 44-й улице, он не хотел спешить. Квинс не был похож на Манхэттен, здесь все было неспешным и расслабленным, особенно сейчас, под конец рабочего дня. Солнце уже садилось за горизонт, купая малоэтажные здания в янтарном свете. Магазины постепенно закрывались, а официанты разномастных кафе выставляли у входа графитные доски с вечерним меню. С каждым новым шагом ему казалось, что время поворачивается вспять, и от этого ему хотелось идти еще медленнее.

Район, в котором жила Ханна, оказался еще более причудливым, чем он ожидал. Да, каждому свое. Йигер задохнулся бы в таком месте: тихом, уютном, семейном. Почему молодая симпатичная женщина с удивительными глазами и сексуальными губами живет здесь? Не то чтобы его каким-то образом касалась жизнь Ханны, просто ему было любопытно.

Ее квартира находилась на третьем этаже одного из типичных кирпичных домов, прямо над гватемальским рынком. Он позвонил в домофон, и дверь подъезда открылась. На третьем этаже было три квартиры, но прежде чем он успел позвонить в дверь, Ханна ее открыла.

По крайней мере, он думал, что это была Ханна, хотя она была совершенно не похожа на женщину, которую он привык видеть в ателье. Очков в черной оправе не было, а светлые волосы струились по плечам крупными волнами. Вместо бесформенной рабочей одежды на ней были полосатые шорты и красная рубашка без рукавов, завязанная узлом на животе. Несмотря на небольшой рост, ноги у нее оказались на удивление длинными, а ногти на изящных пальчиках были накрашены ярко-алым лаком.