…Ваши убеждения становятся вашими мыслями,

ваши мысли становятся вашими словами,

ваши слова становятся вашими действиями,

ваши действия становятся вашими привычками,

ваши привычки становятся вашими ценностями,

ваши ценности становятся вашей судьбой…

Махатма Ганди

«Встать, суд идёт!» – звонким голосом громко сказала секретарь суда, миловидная девушка в форме сержанта юстиции. По небольшому залу военного суда пронёсся лёгкий шум, послышались шарканье ног и звуки отодвигаемых стульев. Все встали. Встал и Константинов. Через прутья ограждения ему был хорошо виден зал. Поскольку суд был закрытый, народу было мало – человек десять, может, пятнадцать. Все ему хорошо знакомы. Он побоялся с кем-либо встретиться взглядами и поэтому сразу стал смотреть на входящих судей. Их было трое, все в военной форме. Женщина и двое мужчин. Они не спеша заняли свои места за длинным столом.

Сегодня последний день. Сегодня ему огласят приговор. Он долго этого ждал. Суд шёл почти две недели. Две недели его публичного позора. Да, он виноват. Но хватит его унижать, заставляя при всех рассказывать о своём предательстве. Сегодня он наконец станет свободен. Свободен от необходимости всем объяснять, как это случилось. Ему не нужно будет отводить глаза от знакомых и малознакомых людей, которые выступали перед судьями. За прошедшие две недели он увидел почти всех сотрудников лаборатории. И каждый из них норовил заглянуть ему в глаза, чтобы понять, как такое могло произойти. Было и руководство института, те смотрели на него с презрением. Но сегодня на глаза опустилась какая-то пелена. Он не различал отдельных лиц, все они слились в один бесформенный образ, который начал своё медленное вращение вокруг центра – стола судей. Этот калейдоскоп втянул в себя и Константинова. Он почувствовал, как пол под ним тоже начал вращаться, и, чтобы не упасть, схватился руками за прутья решётки.

«Именем Союза Советских Социалистических Республик», – донёсся, словно сквозь вату, голос председателя суда. Боже, ему зачитывают приговор, а он никак не может сконцентрироваться на происходящем. Эта женщина, которая чем-то напоминала его бабушку, в военной форме полковника юстиции, которая никак ей не шла, она решала его судьбу. Она казалась доброй старушкой, которая в течение двух недель задавала ему вопросы, внимательно выслушивала ответы. Голос у неё был какой-то добрый, как бабушкин, и не нёс в себе никакой угрозы для него. Он ей спокойно всё рассказывал, даже то, что не мог рассказать следователю. И вот она, этим добрым голосом зачитывает приговор. В голове гудят колокола. Откуда этот набат?

«Принимая во внимание результаты проведённых экспертиз», – читала она своим добрым голосом по бумаге. А в голове всё громче и громче звучат колокола. «Нужно слушать, нужно слушать», – твердил он сам себе. Но ничего не получалось. Вдруг в сознание всплыла его родная бабушка. Она сидела на кровати и читала ему сказку, а он тоже её не слышал. «Юрочка, зайчик, ты не слушаешь меня, ты дремлешь? Засыпай, малыш». Его убаюкивал бабушкин голос. Как сейчас его убаюкивал голос Председателя военного суда, полковника, фамилия вылетела из головы. И ещё колокола.

«Приговорить к высшей мере наказания – расстрелу», – внезапно громко и чётко долетел до него её голос. На мгновение пелена слетела с глаз, и он ясно увидел бабушку, но не свою, а чужую, в военной форме. Она остановилась перевести дух и посмотрела на Константинова, захлопнула папку, а затем продолжила: «Приговор суда вступает в законную силы через тридцать дней после оглашения».

«Встать, суд идёт»! – вновь выкрикнула девушка.

В глазах всё помутнело, в голове стоял сплошной гул. Он не мог разглядеть никого в зале, какие-то силуэты, кто-то что-то говорит. Он ничего не видит и не понимает. Его тащит за цепочку на наручниках солдат, сзади другой подталкивает в спину, и он, еле передвигая ноги, куда-то идёт. Стукается об углы коридора. Так проходит несколько поворотов. Вдруг яркий свет бьёт прямо по глазам. Это его вывели на улицу.

Впереди тёмное пятно – это машина, на которой его привезли утром. Нужно подняться по ступенькам, он их не видит, какая-то пелена застилает глаза. Солдат сзади подталкивает его. Он спотыкается, больно ударяется ногой. «Сука, смотри под ноги, когда лезешь. Василий, принимай, а то убьётся раньше времени». Кто-то схватил его за руки и волоком затянул в машину. Он почувствовал пинок в зад и с силой влетел в бокс. Упал на металлический пол, сзади захлопнулась дверь. Стало темно. И только тусклая лампочка под потолком давала совсем немного света, создавая иллюзию подземелья. Константинов нащупал скованными руками скамейку и взгромоздился на неё. Скамейка была холодная. Он передвинулся в самый угол и откинул голову на стенку. Стенка была тоже металлическая и тоже холодная. Как в могиле, почему-то подумал он. Сознание постепенно возвращалось, гул колоколов стих. Через несколько минут, а может быть, часов, машина поехала. Ощущение времени полностью пропало. Как долго они ехали, Константинов сказать не мог. Через некоторое время машина остановилась. Затем распахнулась дверь, в боксе стало светлее.

«На выход!» – громко крикнул солдат. Константинов поднялся, гула в ушах уже не было. Осознание действительности возвращалось к нему. Он спокойно спустился по металлическим ступенькам с машины и встал на землю. «Трофимыч, расписывайся», – солдат протянул журнал пожилому прапорщику.

Тот быстренько ощупал рубашку и брюки Константинова. Сделал это он скорее для проформы, чем из желания что-то найти. Расписавшись в журнале, Трофимыч взял Константинова за цепочку и повёл, не спеша за собой. Позади шёл ещё один конвоир. Подошли к железной двери. «Направо, лицом к стене», – сказал конвоир, который шёл позади. Константинов весь напрягся, ему показалось, что щёлкнул курок пистолета. Его прошиб холодный пот – он ожидал выстрела, хотя понимал, что этого не может быть. Этот путь они проделывали часто, и каждый раз была та же самая команда. А сейчас сердце упало куда-то вниз, и по желудку разлился смертельный холод. Прапорщик открыл дверь своим ключом и двинулся вперёд, Константинов за ним. Они шли по длинному коридору, в котором не было ни одной двери.

– Трофимыч, я теперь свободен. Никто не может меня унизить, – тихо проговорил Константинов.

– Да нет, горемычный, свободным ты станешь, когда приведут в исполнение, – со вздохом ответил Трофимыч, а затем сурово добавил: – Отставить разговоры.

Они дошли до конца коридора и повернули налево. За поворотом была лестница, по которой нужно было подняться на один этаж. Там располагались камеры заключённых. Константинов не спеша шёл за Трофимычем. Поднялись, повернули направо.

– Сегодня переночуй на старом месте, а завтра переселим в другой блок, – тихо сказал Трофимыч и громко добавил, – направо, лицом к стене.

Затем открыл дверь камеры, вошёл и опустил полку, или как он её называл – «шконку», которая днём должна быть поднята, так как лежать арестованным было нельзя. Затем не спеша снял с Константинова наручники. Махнул рукой: «Ложись, отдохни. Сегодня у тебя был тяжёлый день». Вышел, дверь камеры с глухим стуком закрылась, громко щёлкнул ключ.

Константинов раскатал свою постель, но ложиться не стал, а залез на шконку, забился в самый угол, вытянул ноги и облокотился спиной о прохладную стену. В голове стала постепенно появляться какая-то осмысленность. Нервное напряжение последних двух недель суда отошло. Всё. Всё закончилось. Ему больше не нужно напрягать память, рассказывая о каких-то событиях своей жизни. Ему не нужно больше мучительно отводить взгляд от своих сослуживцев, которых вызывали на очные ставки, а затем и в суд. Он больше не будет ощущать спиной их немые вопросы, когда его выводили из кабинета следователя.