– Хивел, – сказал хозяин, – беги к Шону Мауру, пусть идет сюда с молотом и клещами.

Молодой звонкоголосый воин крикнул вдогонку Хивелу:

– И скажи, тут ему не лошадь ковать! А цепи!

Хивел припустил бегом, боясь обернуться. За голосами воинов и Дафидда, за собственным дыханием он различал настойчивый шепот, словно биение крови в ушах, когда все тихо. Он слышал его без остановки с тех самых пор, как губы колдуна беззвучно шевельнулись.

«Ты, способный меня услышать, иди за мной. Иди на мой голос».

И покуда Хивел бежал в сгущающихся сумерках, ему чудилось, будто за ним тянутся руки, хватают за плечи, за горло, силятся утащить назад.

Нэнси тронула за ошейник пса, вращавшего вертел, колесо остановилось, и Нэнси отрезала кусок от жарящегося бараньего окорока. Пес снова заходил в колесе. Нэнси положила мясо на деревянную тарелку, добавила вареного зерна и кусок мягкого черного хлеба.

– За мясо для него воины не заплатили, – заметил кухонный мальчишка Дай.

– Мне можешь не рассказывать, за что они не заплатили, – ответила Нэнси, накрывая тарелку салфеткой. – Надеюсь, зубы у него есть, а то нож я приложить не смею. Вот, Дай, беги, пока не остыло.

– Зачем они его бьют, если он колдовать не может?

– Вот уж не знаю, Дай, – грустно ответила Нэнси. – Ну, беги.

– Я отнесу ему еду, – сказал Хивел из дверей.

Дай открыл рот, потом закрыл. Нэнси отвернулась.

– Я ему воды набрал, – добавил Хивел. – И я его не боюсь. А ты ведь боишься, Дай?

Дай стиснул пухлые кулаки. Он был на год старше Хивела и тоже сирота. Бездетные Дафидд и Нэнси взяли их вместе и пытались воспитать как братьев. Хивел уже не мог вспомнить, каково это, иметь братьев, даже когда старался.

– Ie, боюсь немного. Корми его ты, – сказал Дай и протянул Хивелу тарелку. Тот кивнул. Хивел не то чтобы ненавидел Дая, скорее любил. Но они не братья.

За порогом кухни он взял фонарь и котелок с элем, которые оставил у двери, и пошел в сарай. Внутрь проникал косой сноп лунного света. Колдун сидел, прислонившись к столбу, белый и черный в лунном сиянии. Голова была чуть повернута. Хивел замер. Ему предстало лицо черепа, в глазницах что-то тускло поблескивало.

Хивел повесил фонарь на крюк и открыл ставни; колдун поморщился и отвернулся.

Это все, что он мог – повернуть шею. Цепь, отходящая от ошейника, дважды обвивала туловище и столб, цепи от ножных кандалов закрепили на колесах старой телеги. Хивел встретил Шона Маура, когда тот возвращался домой, и теперь понимал, отчего кузнец глянул на него с такой злобой.

– Так это все-таки был ты, – проговорил скованный, и Хивел чуть не выронил тарелку. – Еда мне?

Хивел сделал шаг. Голос в голове давно умолк, но его все равно будто тянуло к колдуну. Он остановился.

– Воины сказали, ты не можешь колдовать, когда в цепях.

– Но ты знаешь, что это не так. – Чужеземный выговор в речи колдуна был едва различим. – Что ж, в основном они правы. Я мало что могу, и сбежать так не могу точно. Подойди, мальчик.

Колдун шевельнул руками. Хивел отвел глаза, чтобы не видеть знака.

– Хотя бы поставь мой ужин так, чтобы мне дотянуться. Потом можешь уйти. Прошу тебя.

Хивел подошел ближе и снова глянул на колдуна. Тот сидел на расправленных полах плаща, так что видна была лоснящаяся подкладка – тоже шелковая. Под плащом темнело зеленое платье тяжелого дамаста, из разорванных швов выглядывала белая шелковая рубаха. И верхнее платье, и рубаха были сплошь расшиты золотом, серебром и яркими нитями – Хивел против воли засмотрелся на узор из переплетенных линий.

Он поставил тарелку на солому и убрал салфетку. Глаза колдуна расширились, он провел языком по очень белым зубам в пятнышках грязи и одной рукой потянулся к тарелке. Цепь ручных кандалов соединялась у него за спиной. Колдун поставил тарелку на колени, и его тонкие пальцы напряженно зависли над ней, будто когти; цепь не позволяла соединить руки.

Хивел подумал было сказать, что может его покормить, но промолчал.

Колдун уже не пытался соединить руки. Он взял салфетку, встряхнул и, как мог, приладил поверх грязной шелковой рубахи. Затем тонкими пальцами взял одно зернышко, положил в опухший рот и очень медленно принялся жевать.

Стараясь не смотреть на лицо и руки колдуна, Хивел снял с котелка крышку, достал из поясной сумки комок жирной бумаги, развернул и бросил в теплый эль кусок сливочного масла. Помешал в котелке чистой соломинкой и придвинул его так близко к колдуну, как только посмел. Колдун дождался, когда Хивел отступит, затем взял эль и отпил глоточек. Его глаза закрылись, и он припал головой к столбу, чтобы хоть немного ослабить давление ошейника.

– Нектар и амброзия. Спасибо, мальчик.

Колдун поставил эль, взял баранину и начал понемногу отщипывать от нее зубами.

Наконец Хивел сказал:

– Ты позвал меня колдовством. Никто больше не слышал. Зачем ты это сделал?

Колдун замер, вздохнул, вытер руки и губы.

– Я думал, ты… кое-кто другой. Кто мог бы мне помочь.

– Ты думал, я колдун?

– Я обращался к дару… но силы кончились раньше, чем я услышал ответ. Трудно работать, когда тебя бьют сапогом в ребра. – Он потянулся к хлебу, откусил чуточку.

– Я не колдун, – сказал Хивел.

– Да. Извини. Но я рад, что ты принес мне ужин.

Некоторое время они сидели молча; колдун ел, Хивел, пригнувшись, за ним наблюдал. Ему подумалось, что колдун хочет растянуть ужин на всю ночь, и он сказал:

– Ты думал, я колдун.

– Я вроде бы объяснил, – терпеливо ответил тот. – Тебе разве спать не пора?

– Дафидду все равно, лишь бы огонь не погас. Ты говорил, что звал кого-то другого. Но я услышал. Ты звал меня.

Колдун проглотил, облизал разбитые губы.

– Я звал дарование. Силу. Она… расходится, как свет от свечи. Я ощутил ее и отозвался. Вот и все.

– Так значит, я все-таки колдун, – торжествующе выговорил Хивел.

Его собеседник помотал головой, звякнув цепью.

– Magus latens[13]… нет. Можешь им стать, если тебя научат. А сейчас… – В горле его забулькал звук, похожий на смех. – А сейчас ты пробужден. И сделал это я напрасно.

Хивел спросил:

– Ты можешь меня научить?

Снова сдавленный смех.

– Отчего, по-твоему, я в цепях? Меня бы уже убили, если бы не боялись моего смертного проклятия. Я не знаю, буду ли жив завтра. Иди спи, мальчик.

Хивел упер ногу в тележное колесо, к которому тянулась цепь от ноги колдуна, и надавил. Цепь сдвинулась. Через мгновение она бы натянулась. Это оказалось на удивление легко.

– Прошу тебя, не надо, – сказал колдун.

В голосе не было ни мольбы, ни приказания. Хивел обернулся, увидел темные глаза с налитыми кровью белками, лицо, белое как голая кость. И перестал толкать. Возможно, умей воробьи говорить…

– Я очень устал, – проговорил колдун. – Пожалуйста, приходи завтра, и я с тобой побеседую.

– Ты расскажешь мне про колдовство? – Хивел по-прежнему упирался ногой в колесо, но оно вдруг стало очень тяжелым и неподатливым.

Голос колдуна был слаб, но темные глаза горели.

– Приходи завтра, и я расскажу тебе все, что знаю про колдовство.

Хивел взял тарелку, салфетку и котелок из-под эля. Встал и попятился к выходу.

– Меня зовут Каллиан Птолемей, – сказал колдун. – Через букву «пи», если ты умеешь писать.

Хивел ничего не ответил. Все знают, что колдуны получают силу через знание имен. Он снял фонарь с крюка и закрыл створку.

Каллиан Птолемей сказал:

– Доброй ночи, Хивел Передир.

Хивел не знал, задрожать или заплакать от радости.

В ту ночь Хивелу не спалось. «Все, что знаю», – сказал Птолемей. Возможно, он слабый колдун. Кучка солдат поймала его и заковала в цепи.

Оуэн Глендур был великий колдун, Хивел это знал, как и все в Уэльсе. Глендур и несколько английских лордов чуть не отняли корону у короля Генриха IV. И он отнял Уэльс у Генриха V, хотя тот был монмутширец; Глендур много лет сидел королем в Харлехе, во главе своего двора и войска.